— Престань, Рудольф, на нас же все смотрят.
С этой минуты Готов активно включился в поддержку своей команды. Он оставил Лукиных, спустился вниз и присоединился к группе молодых фанатов, с которыми впоследствии неистовствовал, пел речевки, пил водку.
К середине второго тайма счет был 6:0 в пользу гостей. После «несправедливого» пенальти трибуна ожила. Поток болельщиков хлынул на поле, сметая все на пути: и игроков обеих команд, и судей, и милиционеров. Целью толпы были те 10–12 человек из группы поддержки команды «Фаворит». Фанаты «Фаворита» побежали к выходу. Местные болельщики ринулись за гостями.
Дух толпы захлестнул Готова. Он побежал вместе со всеми, споткнулся, упал, снова встал и побежал, крича то, что кричали все: «Бей уродов! Вон они к автобусу побежали! Держи их!»
Выбежав со стадиона, Готов примкнул к толпе, бьющей камнями автобус команды «Фаворит».
Перевернуть автобус не получилось: он оказался слишком большой. Тогда озверевшие болельщики перешли со слона на моську: перевернули стоящую рядом с автобусом «Волгу». У столба на корточках сидел милиционер и держался за голову, по лицу текла кровь. Лавина людей устремилась в город, разбивая по дороге стекла автомобилей, фары, иногда прокалывая колеса. К ногам Готова упал большой обломок красного кирпича. Учитель подобрал «оружие пролетариата» и швырнул в витрину магазина «Спорттовары». Стекло разлетелось на тысячу маленьких осколков. Завыла сигнализация.
— Омоновцы!!! — раздался вопль.
Собрав в кулак всю волю, Готов изо всех сил постарался успокоиться. Пригибаясь от летящих камней, палок и бутылок, он отбежал в сторону, отряхнулся, причесался, протер очки.
Издалека Готов увидел, как в толпу болельщиков вклинивается отряд ОМОНа и охлаждает пыл, жар и страсти ударами дубинок.
— Вы оттуда? — напугал подошедший сзади милиционер, почему-то не посчитавший нужным лезть в пекло футбольного беспредела.
Готов аж вздрогнул:
— Как Вы меня напугали… Нет, что Вы? Как можно? В эту мясорубку меня сникерсом не заманишь. Прошу простить, мне пора.
Готов торопливо перешел через улицу и, наблюдая происходящие события, стал держаться кучки зевак.
Толпа фанатов постепенно рассасывалась. На самых пьяных и буйных любителей спорта омоновцы надевали наручники и заталкивали в милицейские УАЗики.
Готову стало грустно оттого, что все закончилось, оттого, что в понедельник опять на работу, оттого, что настоящая жизнь проходит мимо.
Из-за фингалов под глазами Лукиных пришлось две недели ходить на работу в солнцезащитных очках.
— Пятый «Д», тишина в классе, — успокаивал Готов подопечных. — Пащенко, чего варежку раззявил?! Заткнись быстро.
Класс постепенно стих. Ученики мысленно пребывали вне школы, ведь прошло шесть уроков, но этот глупый Рудольф Вениаминович заставляет задерживаться для внеклассной работы.
Двое мальчишек неожиданно заржали, прервав тишину. Готов нехотя подошел к ним.
— В чем дело? Смешинка в рот попала или другое?
Мальчики еле сдерживались от смеха. Учитель принял комичную позу:
— Ой, как смешно, ха-ха-ха. Давайте вместе посмеемся.
Первым прорвало мальчика с оттопыренными ушами, второй подхватил. Из уст детей полился звонкий смех. Учитель стал серьезней:
— Колегов, я еще понимаю, уши ржут, а ты зачем неприятности себе на жопу ищешь? Пастухов, тебе летчиком надо работать. Ты, ухоплан, тонны керосина можешь государству сэкономить. Да. Пару снарядов в руки, хлоп-хлоп ушами и полетел в тыл врага.
Пастухов обиделся и покраснел. Класс не понял тонкого юмора учителя и молчал. Готов вернулся на место.
— Пришло постановление, — учитель взял листок с откопированным текстом. — В нашей школе состоится конкурс чтецов, посвященный дню рождения А. С. Пушкина. Трое из вас будут участвовать. Добавлю от себя: глубоко не понятно, причем тут день рождения Пушкина, он, как я знаю, в начале июня, а не в конце апреля. Второе. До меня никак не доходит, почему все городские мероприятия проходят в нашем актовом зале? У нас что, медом намазано? Или не медом?
Готов прошелся по классу, в руках он держал несколько бумажных листов.
— Соколова! Ты! Будешь читать. Будешь, я сказал… вот это возьми. Уши! Пастухов, не притворяйся, что не понял, бери… И Иванова… да, бери ты… как маленькая, ей Богу. Будем участвовать и обязательно победим. Трое читают, остальные «группа поддержки»: улюлюкать и аплодировать.
— А чьи это стихи? — глядя в листок, спросила Соколова.
Учитель проигнорировал.
— Читать с выражением. Без запинки. Без сучка и задоринки, то есть не так, как юморист Задорнов… И выучить наизусть. Выучить наизусть это значит… э-э-э… выучить наизусть. Выходите, называете автора, название и так с чувством, с толком, с расстановкой читаете.
— А кто автор? — не унималась Соколова.
Готов угрожающе посмотрел на нее.
— Чьи это стихи? — по инерции спросила девочка.
— Мои-и-и, — скорчив рожу, съехидничал Готов.
Послышались редкие, негромкие смешки. Учитель заметно нервничал:
— Совершенно не обязательно выступать с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком. В условиях конкурса ничего об этом не сказано. А участники обязательно — не Агнию Барто, так Ахматову точно. Банально. Мы пойдем другим путем. Луч света в темном царстве. На дне, в конце-то концов.
Условия конкурса именно гласили: «чтение пушкинских стихов», но Готов знал, что не сформировавшееся мышление пятиклассников не будет противиться воле учителя, даже если узнает правду.
Листки со стихами пошли по классу. Кто-то хихикал, кто-то говорил, что «прикольно». Равнодушных и недовольных не оказалось. Готов горделиво расправил плечи.
За день до конкурса Готов велел троим чтецам после уроков заглянуть к нему в кабинет для «генеральной репетиции и напутственных слов». Соколова, Иванова и Пастухов робко постучались в дверь кабинета истории и, не дождавшись приглашения, вошли:
— Мы пришли.
Готов оторвался от чтения «СПИД-инфо»:
— Не слепой, вижу, присаживайтесь.
Школьники сели. Готов встал и прошелся вдоль доски:
— Сегодня вы должны лечь пораньше. Завтра перед выходом съесть шоколад, улучшает память. Бороться с волнением не стоит, просто расслабьтесь и сконцентрируйтесь на тексте. Побольше эмоций и жестикуляции: жюри это любит. Повторим. Соколова, ты первая.
Соколова прочла стихотворение Готова.
— Весьма, весьма, — задумчиво сказал учитель, — но только знаешь, не строй из себя затраханную девственницу. Тебе это не идет. Будь естественней, мол, эй вы, непорочным зачатием здесь и не пахнет. Поняла? Вижу, что не поняла. Ладно. Иванова, ты.
После прочтения пухловатое лицо Ивановой засияло в беспричинной радости.
— Не верю! — резко отметил учитель. Лицо Ивановой стало чуть грустнее. — Не верю ни единому слову! Почему так монотонно?! Ты не Иосиф Бродский. Ему можно, он гений, а ты бездарность, яйца выделанного не стоишь. Пень-колода. Выразительней… интонационней. И клешнями пошибче размахивай. Ты на сцене не про дядю Степу и не про краденое солнце читаешь, а шедевр, памятник русской литературы. Дома проработай, завтра повторим.
Выслушав, Иванова жалобно попросила Готова:
— Рудольф Вениаминович, можно я пойду? Мне очень надо.
— Куда?
— Мама должна прийти, а у нее ключей нет.
Готов перекосил лицо:
— Че ты мне мозг паришь, Иванова? Какой ключ? Какая мама?
— Она ключ потеряла…
— Да, что ты говоришь. Нынче на каждом шагу каждая вторая собака тебе ключ за десять рублей сделает. И мама твоя не переломится, если лишних пять минут у подъезда поторчит, не январь месяц. Лучше придумать ничего не могла?
— Правда, — давящим на жалость голосом сказала Иванова.
— Дуру включила и вчиняет. Так и сказала бы: Рудольф Вениаминович, отпустите меня, пожалуйста, меня у школы ждет мальчик и мне не терпится… жду не дождусь, когда он меня в подъезде зажмет. Позор, Иванова. Я в твои годы даже не знал, что у мальчиков и девочек половые органы различаются, а ты так ведешь себя. Не стыдно? Иди, что с тобой сделаешь? Завтра принеси фотографию, будем стенгазету обновлять.
Готов указал пальцем на стенгазету «Позор». Радостная Иванова выбежала, готовская демагогия пролетела мимо детских ушей.
— Уши, — обратился к ушастому Пастухову учитель. — Вот обиделся опять. Пошутил я. Что, шуток не понимаешь? Начинай.
Прочитав половину стихотворения, Пастухов засмеялся, Готов тоже:
— Андрей, я понимаю, что смешно, но надо же закончить, давай все сначала.
Второй раз школьник прочитал без запинки. Сильно жестикулировал и яростно взвизгивал после каждого четверостишия.
— Вот это я понимаю, — восхищенно вскрикнул Готов, — моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.
