— Сдаюсь! — тяжело дыша, выкрикнул Готов.
— Так сразу, — засмеялись Ермакова с Кольцовой.
— А-а, это вы, — разочарованно сказал учитель, — здравствуйте. Тоже покататься пришли?
— А Вы кого-то другого ждали? — спросила Ермакова.
— Да… то есть нет… то есть… Ну, как дела? Почему одни?
— А Вы почему одни?
— Я не один.
— А с кем?
— С бабой, — соврал Готов.
Кольцова засмеялась, а Ермакова сделала вид, что ей все равно.
— Купить Вам мороженого? — предложил Готов.
— Молодые учительницы кивнули.
Готов купил три эскимо, и коллеги сели на лавочку.
— Спасибо, — сказала Ермакова и улыбнулась.
— Спасибо, — рассуждал Готов, — есть некая абстрактная величина, не являющаяся эквивалентом практически ничему. Масло можно намазать на хлеб, масло и хлеб осязаемы и представлены в денежном выражении, то же самое имеет отношение к спиртным напиткам. Существуют моральные аспекты, но даже к ним «спасибо» относится слабо, и уж совсем не тождественны «спасибо» и плотские человеческие потребности, вкупе с похотливыми желаниями.
— Как Вы сложно говорите, — хохотнула Ермакова, — давайте о чем-нибудь другом.
— Я вот, Вероника Олеговна, Ваши мысли читаю, а прочитать ничего не могу.
— Вы что, экстрасенс? — шутливо спросила Ермакова, она, очевидно, не поняла стремления Готова заострить внимание на ее интеллекте.
— Да, экстрасенс. А что, не похоже?
— Я не верю во все это, — сказала Ермакова.
— Я тоже, — первый раз за встречу произнесла Кольцова.
Готов ехидно хмыкнул:
— Дело не в том, материалистки мои, верите вы или нет, дело в том, что вы знаете. А знаете вы до безобразия мало. Влияние экстрасенсов на ходы истории очень велико. Существуют неопровержимые доказательства привлечения ясновидящих на службу в правительства разных стран в политических и военных интересах. Возможно, это для многих покажется мистикой, но таковы реалии жизни. Судьбы противостоящих друг другу народов, стран, континентов зачастую решаются в пользу той стороны, чьи пророки окажутся сильнее. Во время Великой Отечественной Войны разведчикам уровня Штирлица ни к чему были радистки Кэт. Телепаты передавали сообщения в центр. Предсказатели указывали на исход сражений, вплоть до количества человеческих жертв. Однако в мирное время экстрасенсы необходимы государству куда больше, чем на войне. К примеру, упал в тайге вертолет. Кто первый укажет на координаты места падения? Поисковики? МЧС? Нет, экстрасенс. Что ж говорить о поиске золота, нефти, железной руды, залежей никеля и кобальта. Молибден. Вот только информация об этих людях за семью печатями. Секретно. Оружие стратегического назначения.
— В желтой прессе полно такой лабуды, — возразила Кольцова.
— Драгоценная моя, — нараспев сказал Готов, — поменьше желтой прессы читайте, побольше полагайтесь на факты, и потом…
— Пойдемте на чертовом колесе покатаемся! — перебила Ермакова.
Педагоги купили в кассе билеты, взяли по банке «Кока-колы» и пошли к чертовому колесу.
У входа на аттракцион «Колесо обозрения» стояла очередь. Билеты принимал старичок, который то и дело забегал в будку, возился с аппаратурой (колесо крутилось не равномерно, иногда останавливалось) и снова выбегал.
Очередь раздражала Готова.
— Давайте быстрей ждать, — сказал он спутницам.
— Давайте, — смеясь, ответили девушки.
Дождавшись, троица на ходу запрыгнула в люльку с рулем посередине и стала медленно подниматься вверх.
— Дух захватывает! — осматривая панораму, воскликнула Ермакова. — Все-таки какой у нас красивый город, правда, Оля?
— Красавец, — подтвердила Кольцова.
— Ничего особенного, — фыркнул Готов, — видали и получше. Но вы-то, понятно, провинциалы, нигде толком не были.
Ущемление Готовым чувства гордости за родной город обидело Ермакову:
— Какой столичный, можно подумать.
Колесо дернулось, и люлька с преподавателями остановилась на самой вершине колеса обозрения.
— Что там еще такое?! — возмутился Готов и поглядел вниз.
Внизу старик-билетер бегал и махал руками. Из будки валил дым.
— Что там? — заволновались учительницы.
— Все, кранты, — нервно сказал Готов. — Хорошо отдохнули, будет, что вспомнить. Мадамы, предупреждаю сразу, если захочу ссать, я вас стесняться не буду. Мне пофигу. Допивайте скорей.
Дамы допили «Кока-колу» и дали пустые банки Готову.
— Щас ты у меня получишь, — он целился и кидал банки в старика, но их относило ветром далеко от чертова колеса. — Везет же тебе.
Вцепившись в руль, Готов стал раскручивать люльку. Учительницы завизжали:
— Престаньте, Рудольф Вениаминович!
— Прекратите, голова кружится.
Он прекратил вращение и крикнул старику:
— Ну, ты че, обормот, едем или нет?!
— Щиток загорелся! — крикнул тот в ответ.
— Да мне по барабану, — продолжал орать учитель, — опускай нас на землю! Я тебе ноги из жопы выдерну! Быстрей или я сам слезу! Долго еще ждать?! А-а-а-а?! Не слышу. Че тебе там заменить надо?!
— Успокойтесь Вы, — сказали коллеги, — сейчас починят.
— Не суйтесь, — зашипел Готов и продолжил орать. — Я не понял, старикан, я тебе тут кто, фраер беспантовый?! Дурилка картонная?! Лох?! Попишу-у-у-у-у-а-а-а-а!!!
Люлька резко тронулась и стала опускаться. Люди, стоящие внизу, внимательно следили за преподавателями, в особенности за самым крикливым.
Чем ближе педагоги были к земле, тем неистовее кричал Готов:
— Что, дед, страшно?!! Все уже, все, близко я, жаль, косу не захватил! Приготовься, будет больно! Да я тебя на молотки пущу! Я твои внутренности сожру! Все, все уже, скоро!
Когда тройке до земли осталось пару метров, старик скинул с себя курточку и помчался в сторону рощи, что росла за парком. Готов неуклюже выпрыгнул из люльки и ринулся вдогонку.
— Врешь, не уйдешь!!! — кричал учитель на бегу.
Догнать старика не удалось, он скрылся где-то в роще. Да и не собирался Готов догонять, а побежал просто так, по инерции.
Вернувшись обратно к чертовому колесу, Готов, к своему сожалению, обнаружил, что спутницы его покинули.
Накануне дня Победы Готов пригласил на урок восьмидесятилетнего старика-ветерана.
Старик проковылял до учительского стола. 11-й «А» почтительно встал.
— Познакомьтесь, — сказал Готов. — Афанасий Арсеньевич Мусин, ветеран войны и труда. Почетный гражданин нашего города. Послезавтра великий праздник для всего бывшего СССР — День Победы над фашистской Германией, и этот прекрасный человек в канун великого праздника поведает нам о тех подвигах, которые совершил он и его боевые товарищи.
Класс зааплодировал. Мусин слегка привстал, опираясь на палку, но Готов усадил на место:
— Сидите, сидите, вдруг чего…
Ветеран издал нечленораздельный звук, как будто хотел что-то сказать, но учитель опередил:
— Сейчас, господа почти выпускники, Афанасий Арсеньевич расскажет нам о своей жизни. Правда, Афанасий Арсеньевич? Прием, как слышно меня? О-ой, забыл совсем.
Готов достал из шкафа футляр, положил перед ветераном. Вынул из футляра мегафон, сел за свободную заднюю парту и проверил работоспособность громкоговорителя:
— Раз, раз, раз, два, раз… Афанасий Арсеньевич, можете начинать. Прием.
С виду интеллигентный, Мусин на поверку оказался обыкновенным деревенским мужичком. Как он сам рассказал, до войны и после работал в колхозе, а когда стал стареть и получил инвалидность, перебрался в город к дочери.
В своем повествовании он часть оправдывался, что рассказывать ему особо нечего: жил, работал, воевал, был в Берлине, женился, растил детей, ранений не имел, после войны единственного выжившего брата репрессировали (так и сгинул он неизвестно где в Сибири), а самого Мусина чаша сия миновала.
Мегафон выплюнул искаженный готовский голос:
— Тш, тш, тш, — имитировал Готов радиопомехи, — прием, прием, как слышно? Слышу Вас хорошо. Добро. Афанасий Арсеньевич, так дело не пойдет. Вы нам про войну что-нибудь. Про сражения, подвиги. Ребята, ну, помогайте ему, задавайте наводящие.
Старшеклассников веселили выходки историка, но сейчас смеяться они себе не позволили. Все-таки не девятый класс с восемьюдесятью процентами потенциальных пэтэушников, а взрослые люди, что готовятся к поступлению в ВУЗы, и глумление над ветераном не в их жизненных принципах.
Антон Бондарев первым задал вопрос:
— За что Вы получили орден Красной звезды?
— А-а? — не расслышал ветеран.
— Он спрашивает, за что орден Красной звезды дали, — посредством усилителя пояснил Готов. — Прием.
— Это, сынок, за Сталинград и не только… Снайпером я в войну был… ну, так вот, а орден потом дали… перед концом, когда к Берлину подходили. Снайперы, которые со мной служили, каждого убитого фашиста зарубкой на прикладе помечали. А я-то уж больно не хотел винтовку-то портить и счет-то вел: на руке ножом царапал…
