— Это Марта подарила.
— Можно хоть сегодня не произносить это имя.
— Хорошо, Алешенька, хорошо, милый.
Она тщательно причесана и красиво накрашена.
— Сколько заняло времени собраться?
— Три часа, может, чуть больше. После трех я не считала. — Она улыбается. Искрятся глаза.
— У тебя сегодня важный выход?
— Да, встреча с тобой.
Я вручаю ей бутылку французского шампанского и подарки.
— С днем рождения, Лита, — говорю я.
— Спасибо, Алешенька. Я не заслужила таких красивых подарков.
— Почему? — спрашиваю я.
— Ну, не знаю… — Она отводит глаза.
Потом уходит, кладет шампанское в холодильник и возвращается.
Лита привезла полную сумку еды, салатов, свежий торт. Она стала накрывать на стол. Какая-то натянутость чувствовалась в ее движениях. И стояла в воздухе.
— Хочешь кого-нибудь еще пригласить?
— Нет, — поспешно, сбивчиво ответила она, — я счастлива, что мы вдвоем.
В ее тоне, в голосе звучал какой-то фальцет. Она что-то не договаривала.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, нет, Алешенька, ничего. Что может еще случиться, я езжу на городском транспорте.
Она привезла с собой даже тарелки и вилки.
— Я не хотела пользоваться чужим.
Она подошла и обняла меня.
— Алеша, ты совсем-совсем не любишь меня?..
— Я не могу с тобой говорить о своих чувствах.
— Почему?
— Это патология, я не смогу это объяснить. Я презираю тебя, что до сих пор…
— Ты со мной?
— …не могу без тебя. Я не смогу переступить через то, что случилось. Произошло с тобой, со мной.
— Алешенька, а ты можешь не думать об этом? — Она сжала меня за талию.
— Не могу.
— Может, ты выпьешь и все забудется.
— Я разное пробовал. Поверь мне, чтобы отрезать, обрубить желание к тебе.
Она приникла губами к моей шее.
— Не говори так, я хочу, чтобы ты меня желал.
— Но это патологическое желание, ненормальное, я мучаюсь из-за этого.
— Ну давай чаще… разрешать твои мучения.
Я взглянул на нее удивленно: раньше она не шутила на эту тему. Никогда.
— У тебя кто-то есть? — спросил отстранено Алеша.
— Почему ты вдруг спросил? Раньше я никогда не шутила на эту тему. Не осмелилась бы… Что ты, Алешенька, кто у меня может быть… Я безумно люблю тебя.
Она потерлась красивой щекой об мою.
Какая-то тревога засела внутри меня, и я не мог с ней справиться.
— Давай выпьем, ведь это твой день рождения.
Она с грустинкой улыбнулась.
— Ты, наверно, желал бы, чтобы я не родилась.
— Почему?
— Я бы не доставила тебе столько боли и горя…
Я разлил подмерзшее шампанское в бокалы.
— Все предопределено, и от фатума, как не беги, не убежать…
— Ты так хорошо говоришь, Алеша, так бы и слушала тебя целые дни и ночи. И новые дни, и новые ночи. Всю жизнь.
Я дал ей в тонкие пальцы тонкий бокал.
— За тебя, Лита! Чтобы жизнь налила тебе хоть одну рюмку счастья.
— Спасибо, Алешенька. — Мы коснулись бокалами, и я стал пить шампанское.
Она стала ухаживать за мной и просить, чтобы я попробовал разное. Она готовила салаты сама. Все было вкусно, особенно салат оливье и паштет из телячьей печенки. Именинница привезла банку крабов, которые я сто лет не ел.
— Ешь, Алешенька, ешь, я так люблю наблюдать за тобой и думать…
Вдруг слеза покатилась у нее из глаз, еще одна побежала по щеке. Она отвернулась, ее плечи задрожали под голубым гарусом, и она начала навзрыд плакать.
— Хватит, Лит, — вздохнул я, — хоть сегодня.
— Извини, это, видимо, с днем рождения связано и что я тебя давно не видела.
Мы немного поели и выпили по бокалу шампанского.
Лита взяла меня за руку и потянула за собой в комнату. В ней стояла достаточно большая кровать.
— А можно… я раздену тебя сама?
Я ничего не ответил, она вмиг раздела меня. Я сидел на краю кровати. Она подняла свое платье, и я увидел стройные, напряженные ноги, она быстро сдернула колготки с трусиками и куда-то их отшвырнула. Я смотрел ниже живота на ее лобок с медными, бледного огня, волосками. Она, чуть расставив ноги, села мне на пенек колена и стала скользить по ноге. Ее платье, поднятое выше бедер, обвивало талию. Она соскользнула вниз на подъем ноги и стала качаться на ней. (Одна нога была заброшена на другую.) Наполовину голая. Я ощущал ее влажную мякоть. Она стала двигаться непроизвольно, чуть выше, чуть ниже. У меня был достаточно высокий подъем. Она скользила равномерно, вверх-вниз, вверх-вниз, чуть вжимаясь. Ее глаза закрылись ресницами, губы приоткрылись. Она качалась на ноге все сильней: вверх-вниз, вверх-вниз. Лита поймала какой-то свой ритм и не отпускала его.
— А! — вжалась она в мой подъем. — Ах! — задергалась она, как в оргазме. — Я не знала, что так бывает.
Она выдохнула задерживаемое дыхание, и голова ее наклонилась к моим трусикам.
— А можно я их сниму?
Она их сняла. Через пять минут все было кончено. Штыковой оргазм, я опять почувствовал вину и себя виноватым.
Я начал одеваться, я хотел как можно скорее уйти из этой квартиры и с этой кровати. Как с места преступления. Я чувствовал себя здесь растерянно и ужасно.
— Алешенька, ты уже уходишь?
— Я не хочу здесь оставаться.
Она взялась за голову и какое-то время сидела, держа ее в руках. Мне послышалось, что она прошептала: «Господи, что я наделала», или мне это показалось.
Она опустила платье, но долго не могла найти колготки и трусики. Мы стали искать их вместе и обыскали всю комнату, затем всю квартиру, но они загадочно исчезли.
— Я так поеду, — сказала она, надев сапоги на голые ноги. Платье не закрывало колени.
— Ты уже не хочешь меня? — сказала она грустно.
— Мне здесь очень не так…
— Поедем куда-нибудь еще, — тут же предложила она.
Мы были в тупике, куда же мы могли ехать.
— Я совершенно не в настроении сегодня. Извини.
— Что ты, что ты.
Мы вышли из старого дома каждый со своими чувствами и мыслями. Каждый в своих чувствах и мыслях… Я смотрел на ее платье, выталкиваемое яблоками колен изнутри, и думал, что между ног она голая…
Поймав такси, я повез ее домой сам, чтобы она со своей голой промежностью не нашла новых приключений. Снова. На эту самую бесценную промежность.
Зайти к ним домой я отказался. И спросил, что же будет с ее потерей? А, отмахнулась она, Марта найдет. Я не знал, что Марта выполняла роль камердинера при ней.
— По-моему, это очень неловко. Все-таки интимные принадлежности твоего туалета.
— Мне важно только то, что связано с тобой. Остальное — чепуха.
Она наклонилась задумчиво ко мне, и на своих губах я почувствовал ее замирающее дыхание.
— Поцелуй меня, Алеша, поцелуй… Хоть раз. Я предчувствую что-то плохое и очень страшное.
Наши губы коснулись, она постаралась прильнуть и втянуть их сильнее… Но моя тревога не проходила. И не исчезала. Я отстранился.
— Когда я тебя увижу, Алеша?
Та фраза ехала всю дорогу со мной. И тревожила все больше и больше. Я пытался вспомнить, что же мне говорила Вика и почему это имело отношение к ней. Но не мог вспомнить. Что-то носилось в голове, дымчато, клочками, разорвано, но никак не складывалось воедино.
Таксист подвез меня прямо к дому и по-мужски сказал, что если осенью со мной всегда ездят такие красивые девушки с голыми ногами, то я счастливчик. Я дал ему много на «чай», хотя был абсолютно несчастлив.
Я сижу на семинаре между Иркой и Светочкой. Ирка — моя боевая подруга. И чувствую Светочкино высокое бедро, как бы нечаянно упирающееся в мое.
Литу я на лекциях не вижу. И думаю, может, она опять с Мартой, и от этого у меня становится опять тревожно внутри.
Гинекология — наука о женщине, о женском организме. Хотя при чем здесь…
Я не могу с ней жить, но и отдать ее тоже никому не могу. Я не могу забыть прошлое и не могу ничего изменить. Это трагедия… Я вспомнил, как пахло духами от ее лобка. Лита душила свой лобок. Пожав стройными плечами, обтянутыми тонкой кожей, она сказала, что этому научила ее Марта. Я чувствовал, что Марта еще научит ее многому.
Прошлое неизменяемо. Прошлое невозможно изменить. Вот в чем трагедия.
Ирка тащит меня после семинара к перилам и начинает опять говорить, какая «потрясающая у Литки фигура, шея, талия, ноги». Я не понимал, к чему она ведет эти разговоры, и в шутку отвечал, что Светочка-конфеточка лучше.
— Интересно, кто Литку так классно одевает?!
Я шел к «Фрунзенской», провожая Ирку. И думал о Лите. История женщины — это уже роман. Ее история — это больной роман. Трагедия боли. Моей, — ее, по-моему, это вообще не волнует. Как-то мы посмотрели американский фильм «Лучшие годы нашей жизни», который мне очень понравился. Я спросил Литу:
