Высокие потолки, панели из старого дуба, темно-зеленые бархатные шторы, ковры из китайского шелка. Комната была мужская: удобная, чуть старомодная, но очень дорогая сердцу. Снизу доносились приглушенные голоса слуг. Одолев подъем, мимо проехала машина.
Зазвонил телефон.
— Да? О, привет, Клаудиа.
— Я так и не дозвонилась Цу-яню, тайбань. В офисе его нет. Он не объявлялся?
— Нет. Ещё нет. Постарайтесь все же дозвониться.
— Хорошо. До скорого. Пока.
Он сидел в глубоком кресле с высоким подголовником, в смокинге, но ещё без галстука, и рассеянно смотрел в окно: этот вид всегда ему нравился. Но сегодня вечером он чего-то ждал, думая о «Севрине», и о предателе, и обо всех дурных предсказаниях, содержащихся в докладе.
«Что делать?»
— Смеяться, — произнес он вслух. — И биться насмерть.
Он встал и легкой походкой двинулся к картине маслом, висевшей на стене над каминной полкой. На полотне был изображен Дирк Струан. Массивная старинная резная рама с облетевшей кое-где позолотой с одного бока была незаметно подвешена на петлях. Он отвел картину от стены и открыл сейф, который она прикрывала. В сейфе хранилось множество бумаг, частью аккуратно перевязанных алыми ленточками, старинных и не очень, а также несколько небольших коробочек, аккуратный, хорошо смазанный и заряженный «маузер» с прикрепленной к нему с одной стороны обоймой, коробка патронов, огромная старая Библия в тисненом переплете из старой кожи с гербом Струанов и семь папок в синей обложке — таких же, как и та, что он держал в руке.
Он задумчиво поставил её к остальным по порядку. Какое-то мгновение он смотрел на папки, потом стал закрывать сейф, но передумал, остановив взгляд на старинной Библии. Пальцы погладили её, потом он взял книгу в руки и открыл. Старинным сургучом к толстому форзацу были прикреплены грубо разломанные половинки двух древних китайских бронзовых монет. Когда-то этих половинок было четыре, потому что на бумаге остались нашлепки такого же красного сургуча с характерными отпечатками. На верху страницы каллиграфическим почерком было выведено: Клянусь Господом Богом, что всякому представившему другую половину любой из этих монет я дарую все, что он ни попросит. Ниже стояла подпись Дирка Струана, датированная 23 февраля 1841 года, а далее завитушки и загогулины, оставленные рукой Кулума Струана и других тайбаней, последним шёл росчерк Иэна Данросса.
Рядом с тем местом, где раньше лепилась одна из половинок, было записано: У Фанчой, оплачено частично, марта месяца 29 числа, года 1841 от Рождества Христова, и снова подпись Дирка Струана. А 18 июня 1845 года Кулум Струан чуть ниже приписал: Оплачено полностью. Рядом с гнездом второй половинки имелась отметка: Сунь Чэнь-ят[82], оплачено полностью, 10 октября 1911 года, и размашистая подпись — «Карга» Струан.
«Ах, какая милая надменность! — воскликнул про себя восхищенный Данросс. — Чувствовать себя настолько уверенно, чтобы подмахнуть это „Карга“, а не „Тесс Струан“: пусть видят будущие поколения.
Сколько ещё будет этих поколений? Скольким ещё тайбаням придется ставить свою подпись вслепую и обещать перед Богом, что клятва человека, умершего уже полтораста лет назад, будет исполнена?»
Он задумчиво провел пальцем по рваным краям двух оставшихся половинок монет. Через мгновение плотно закрыл Библию, поставил её на место, дотронулся до корешка на счастье и закрыл сейф. Вернув картину на место, он глубоко засунул руки в карманы и, встав перед огромным камином, топку которого заслонял старинный китайский экран, стал смотреть на портрет в массивной резной раме из старого дуба, с гербом Струанов, которая уже кое-где треснула и пообкололась.
Этот портрет Дирка Струана нравился ему больше всего, и, став тайбанем, Иэн перенес его из Долгой галереи и повесил на почетное место в кабинете тайбаня вместо портрета «Карги» Струан, который красовался над каминной полкой со времен основания Большого Дома. Оба полотна принадлежали кисти Аристотеля Квэнса. Дирк Струан был изображен в полный рост на фоне темно-красной занавеси. Широкоплечий и надменный, в черном сюртуке с глубоким вырезом, белом камзоле, белом шейном платке, кипенно-белой рубашке с вырезом и оборками. Густые брови и резко очерченный нос, гладко выбритое лицо, рыжеватые волосы и бачки, презрительно искривленные чувственные губы, зеленые глаза, которые казались ещё зеленее на фоне черного, белого и темно-красного, пронизывали насквозь.
Данросс смотрел на него с полуулыбкой, не устрашенный, не преисполненный зависти, а скорее успокоенный взглядом предка, смотрел, зная, что в какой-то мере одержим Дирком. Подняв бокал с шампанским, он полушутливо обратился к картине, как частенько делал и прежде:
— Твое здоровье!
И ощутил на себе ответный взгляд.
«Что бы, интересно, предпринял ты, Дирк, Дирк-призрак?»
— Ты, вероятно, сказал бы: «Просто найди предателя и убей», — пробормотал Данросс вслух. — И, видимо, был бы прав.
Узнав о «кроте» в полиции, он был потрясен, но далеко не так, как информацией о шпионской сети «Севрин», её связях в Штатах и поразительных тайных завоеваниях коммунистов в Британии. «Где, черт возьми, Грант берет всю эту информацию?» — спрашивал он себя в сотый раз.
Данросс вспомнил их первую встречу в шестидесятом, сразу после того, как он стал тайбанем. Алан Медфорд Грант оказался лысеющим, похожим на эльфа человечком, большеглазым, с крупными зубами. Аккуратный костюм в очень тонкую полоску, котелок. Грант сразу понравился ему.
— Не волнуйтесь, мистер Данросс. Уверяю вас, если я возглавлю вашу исследовательскую группу, не принимая на себя обязательств ограничиться работой на вас, как мы и условились, никакого конфликта интересов с правительством Её Величества не будет. На самом деле это уже обговорено с ними. Я буду предоставлять вам — конечно, конфиденциально, конечно, лично для вас и абсолютно не для печати — секретные материалы, которые, по моему мнению, не затрагивают государственных интересов. В конце концов, у нас интересы одни и те же, не правда ли?
— Думаю, что да.
— Позвольте спросить, откуда вы узнали обо мне?
— У нас есть высокопоставленные друзья, мистер Грант. В определенных кругах ваше имя пользуется большой известностью. Возможно, вас порекомендовал сам министр иностранных дел, — деликатно добавил Данросс.
— Ах да.
— Условия нашей договоренности вас устраивают?
— Да — сначала на год, а затем, если все пойдет хорошо, продлеваем срок до пяти лет. А после пяти?
— Ещё на пять, — уточнил Данросс. — Если мы достигнем результатов, к которым я стремлюсь, ваш гонорар будет удвоен.
— Ах. Это очень щедро с вашей стороны. Но могу ли я спросить, чем вызвана такая щедрость — я бы даже сказал: расточительность — по отношению ко мне и предполагаемой группе?
— У Сунь-цзы сказано: «Мудрому правителю и доброму военачальнику позволяет наступать, и завоевывать, и достигать того, что недоступно обычным людям, предваряющее знание. Предваряющее знание можно получить лишь через лазутчиков. Ничто не имеет такого значения для государства, как хитрость и изворотливость его лазутчиков. В десять раз дешевле платить щедро лучшим лазутчикам, чем скудно даже небольшому войску».
Алан Медфорд Грант просиял:
— Совершенно верно! Мои восемь с половиной тысяч фунтов в год — это действительно щедро, мистер Данросс. О да. Это действительно так.
— Вы считаете, я могу найти своим деньгам лучшее применение?
— Нет, если я буду делать то, что надо, если я и те, кого я подберу, окажемся лучшими из всех. При всем том тридцать с лишним тысяч в год на оплату наших услуг, фонд в размере приблизительно ста тысяч фунтов для субсидирования информаторов и приобретения информации, специальной техники… Ну что ж, надеюсь, вы останетесь довольны вложением своих денег.
— Если вы лучший, я верну их в тысячекратном размере. Я и рассчитываю вернуть их в тысячекратном размере, — объявил он, действительно веря в то, что говорит.
— Я, конечно, сделаю все, что в моих силах. Ну, а какая конкретно информация вам нужна?
— Самая разнообразная, коммерческая и политическая, которая поможет «Струанз» планировать свою деятельность, с акцентом на Тихоокеанский пояс, на планы русских, американцев и японцев. О китайцах мы, вероятно, скорее узнаем сами. Чем больше информации, тем лучше. По сути дела, ценным может оказаться все, что угодно, потому что я хочу вывести «Струанз» на международную арену, чтобы компания не зависела всецело от торговли с Китаем.
— Очень хорошо. Первое: я не хотел бы доверять наши доклады почте.
— Я подберу курьера.
— Благодарю вас. Второе: я должен иметь свободу выбора, назначения и смещения остальных членов группы и расходования средств.
