— Ну и что нам с ним делать? — тихо спросил председатель комиссии, обращаясь сразу ко всем, кто стоял рядом с ним, со смешанным чувством жалости и отвращения рассматривая заросшее черное существо, которое когда-то было человеком и имело имя и фамилию. Тогда мужчина в белом полушубке расстегнул кобуру, председатель понимающе отошел в сторону. Грохнул, отдаваясь звоном в ушах, одиночный выстрел из револьвера, осыпался снег с растущей рядом сосны, и последний поселенец заброшенной фактории остался лежать на земле с простреленной головой.
Председателя можно было понять, члены комиссии представляли разные ведомства, но подчинялись одному начальству — краевому комитету партии, а начальство не любит, когда его ошибки превращаются в проблемы.
Через день комиссия закончила составлять отчеты о неудачной попытке освоения отдаленных земель Западной Сибири и списала гибель всех восьмисот тридцати человек на естественные потери. Три толстые картонные папки с прошитыми документами легли на стол партийного руководителя крайкома, а оттуда, вкривь и вкось исписанные красными чернильными резолюциями, перешли в архив местного отдела НКВД. Все было забыто. Начальство не захотело вникать в межведомственные склоки и искать виновного в череде ошибок, приведших к таким последствиям.
Туманным весенним утром загремели якорные цепи, и две баржи, гремя двигателями, вышли из вод затоки на просторы Оби, держа курс на юг, где комиссии предстояла более приятная проверка отчетов геологоразведочной экспедиции об открытии огромного газового месторождения. Через три часа угрюмая пологая возвышенность превратилась в чуть заметную полоску на бескрайнем речном горизонте. О неудачном этапе никто больше не вспоминал. Ведь единственное, что оставили после себя поселенцы, был крест на крыше заросшей мхами часовни.
Мы их имена забыли, зато небо помнит.
Есть несколько косвенных источников, говорящих о повторении опыта с исчезнувшим спецэтапом.
Прошлое поколение помнит, как после Великой отечественной войны на улицах и рынках городов победившей страны было полно инвалидов. Слепые, безрукие и безногие, с обшитыми кожей штанами, на своих щитках-каталках, с привязанными обрубками ног, они, передвигаясь, как крабы, под ногами идущих, долго бы не давали народу забыть о правде войны. Инвалидов было так много, что от жалости к ним даже радость великой победы воспринималась не так, как того хотелось. С подорванной психикой, навсегда оставаясь где-то среди гари горящих танков, многие из них оказались на улице из-за отказа родных, и жили подаянием, собираясь возле пивных.
А потом инвалиды вдруг куда-то исчезли. Разом. Со всех городов. Спросите у своих дедушек — они подтвердят. Есть несколько косвенных источников, которые утверждают, что всех бездомных калек, по примеру поселения у устья Назино, отправили на какой-то северный остров и там забыли. И если найдутся достоверные свидетельства, как на самом деле страна отблагодарила своих героев, то, может быть, об этом будет следующая книга.
Здесь же, на этих станицах, мы поминаем тех, кто, оставаясь человеком, навсегда исчез в безмолитвенном забвении в краю сибирских болот только потому, что на солнце не должно быть пятен.
* * *
Говорят, что с конца сороковых годов, раз в три-пять лет, на набережной Тобольска можно увидеть пожилую женщину и молодого мужчину в военной форме с решительными серыми глазами. На плечах мужчины офицерские погоны, на кителе разноцветная планка с боевыми орденами, а под кителем невидимый посторонним глазам шрам от осколка и православный крестик на шнурке. В кармане у него офицерское удостоверение на имя Измайлова Александра Алексеевича. Пожилая женщина всегда кидает в реку несколько красных тюльпанов, чтобы цветы по воде повторили их давний путь.
В ее глазах в тот момент набережная меняется, исчезают прогуливающиеся люди, которые даже не подозревают, каким хрупким может оказаться их мир, исчезают новые здания. Там снова хлопает сорванная ветром вывеска ОСВОДа, и снова, хрипя от ненависти, рвут поводки овчарки, пытаясь добраться до безмолвной сжатой темной толпы еще живых поселенцев.
Покачиваясь на мелкой речной волне, красные тюльпаны постепенно относятся течением от берега на середину широкого плеса. Впереди их ждет слияние двух великих рек, затянутые дымкой далекие заболоченные берега и долгий путь на север, туда, где на пологой безымянной возвышенности до сих пор стоит пустая часовня.
А офицер, провожая взглядом расплывающиеся по воде цветы, вспоминает почему-то не туманные болота, а ночной бой в пригороде Будапешта, где он выносил из-под огня незнакомого раненого солдата.
…Время терпеливо и настойчиво выбирает из нашей памяти только самое важное. Мужчина многое забыл из своего детства. Но не в пример всем стоящим над народами царям, королям и ханам, он твердо помнит, что своих бросать никогда нельзя.
Иначе своих у нас просто не будет.
Николай Гаврилов
