— Стив, Стив, неужели во всей этой ситуации нет ни единого проблеска. Кристиан не сказал мне, что он женат.
— А он и не женат.
— Тогда какую роль играет во всем этом жена.
— Никакой. И не будет играть.
— Вы хотите сказать, что она померла.
— Именно по этой причине наш Кристиан и занялся похоронным делом.
— Стив, надеюсь, я не был невежлив. Все это выше моего разумения.
Гау снимает и протирает очки. Кристиан оборачивается, намереваясь достичь с ним взаимопонимания.
— Судя по всему, мистер Мотт не желает без необходимости контактировать с растленными личностями и шарлатанами, мистер Гау.
— Будет, будет, Кристиан. Вы уже доумничались до вызова в суд.
— Мистер Мотт, я пришел к вам с открытым сердцем, чтобы работать и зарабатывать деньги.
— И полагали, будто мне не хватит духу сказать вам в лицо, что я знаю вам настоящую цену. Известно ли вам, Говард, что наш Кристиан весьма скор на расправу.
— О господи, Стив, вы на две головы впереди меня.
— Он способен забить человеку в глотку все его зубы. И даже завоевал на ринге несколько титулов.
— Стив, я не понимаю, от бокса-то какой вред.
— Очень большой, если бокс внушает человеку уверенность в том, что он в состоянии выйти из любой ситуации, проложив себе дорогу кулаками.
— Нелепейший вздор, мистер Мотт.
— Нечего корчить передо мной британца, мальчишка.
— Нечего называть меня мальчишкой.
— Стив, Стив. Неужели мы не способны привнести в эту ситуацию новое содержание и преобразовать ее в иную, которую удастся как-то разрешить. Как вы полагаете. Я думаю, что несмотря на все произнесенные здесь неприятные слова, мы в основе своей люди, расположенные к добру. И что у нас еще сохранилось нечто такое, из чего могут быть извлечены конструктивные решения.
— Решение любой ценой, так что ли, Гау. Ты готов Кристиана медом обмазать, лишь бы нам было легче его переваривать.
— За три с половиной года, что я работаю здесь, никто еще так со мной не разговаривал.
— Ладно, ладно, Говард, будем считать, что я на миг поддался эмоциям.
Кристиан в слепящем алебастровом свете. Медленно поднимается на ноги. Стряхни со своей личности крошево попреков, придирок, издевок и мерзостей, которыми тебя осыпали. Следовало бы поклянчить, забиться в припадке на манер того негритоса, что куролесил в подземке. Закатить этой белой швали целый спектакль. Но ради блага Говарда Гау ограничимся легким мерцанием в глазах. Отчасти вкрадчивым. Оно позволит тебе продвинуться вглубь вражеской территории еще до того, как начнется настоящая драка.
— На миг, в течение которого мне пришлось сносить оскорбления, впрочем, вы, мистер Мотт, сказали то, что считаете правдой, и на том спасибо.
Говард Гау подхватывает крохотный факел взаимопонимания. Палец его указует на обреченного, голос эхом отдается в сводчатых потолках.
— Вот она, возможность все начать заново. Разве после того, как была сказана правда, все мы не почувствовали облегчения. Разве атмосфера не разрядилась. Возможно. Хотя бы немного. Мы всего-навсего пережили ситуацию, в которой без особой на то нужды были извлечены на свет события личной жизни человека, в которую были привнесены личные обстоятельства и люди дали волю чувствам, слишком гневным, чтобы их можно было выразить словами.
— Я ни разу и пальцем не тронул мою жену, когда она заболела, мистер Мотт.
— Хватит, вы пытаетесь смутить нас вашей искренностью.
— Просто я считаю, что вам следует знать об этом. Смерть жены была для меня ударом, и я, мысленно следуя за нею, быть может углубился в странные области горя.
— Стив, я и в самом деле горжусь тем впечатлением, которое произвел на меня Корнелиус. И я сознаю, что вы говорили, повинуясь давлению сведений, которые вполне могли оказаться плодами чьего-то воображения.
— Почему мне не предоставили голых фактов, Говард, вот все, что меня интересует. И чего вы, собственно, могли ожидать, пытаясь укрыть от меня эти факты. Похоронное бюро. Вы хоть представляете, во что оно может обратить цены на принадлежащую нам недвижимость.
— Я виноват, Стив.
— Конечно, Говард, я был, возможно, отчасти несдержан. Извините меня, Кристиан, мне не следовало подобным образом припутывать сюда ваши личные обстоятельства.
— Быть может и я, мистер Мотт, сказал нечто такое, чего говорить не следовало.
— Ладно, я хоть и председатель совета директоров, а все же готов признать, что я определенно наговорил лишнего.
— Мы все наговорили лишнего, Стив.
Кристиан на несколько шагов отступает, не желая обременять своим присутствием особу индустриального короля. Пряча за спиной сигару, стряхивает с нее пепел.
— Ну что же, мне, пожалуй, пора.
Сияющие глаза мистера Мотта. Черные шелковые носки. Точь в точь как на Вайне. Он стремительно вскакивает и приближается к смущенному Кристиану. Голос, открывающий горизонты.
— Мы найдем для вас место, Кристиан.
Гау, радостно улыбаясь, потрясает у лица сцепленными руками.
— От сумбура к стройности.
Кристиан, не пройдя и половины пути к раздвижным дверям. Единым махом перешагивает с этих скользких стеклянных полов. В кущи коммерции. Покамест Мотт прочищает горло для нового изречения.
— Мы сможем найти для вас применение, Кристиан.
Гау потрясает над головой крепко стиснутым кулаком.
— Стив, я рад, что вы это сказали.
— А я, Говард, рад, что мне хватило величия, чтобы это сказать.
И
Клянусь
Царственным нашим величием
Сказанное
Дорого стоит
Кристиан проходит сквозь стайку вспархивающих голубей и поднимается во широким серым ступеням между чудовищными столпами, подпирающими сей дворец правосудия. В котором каждому из встречных не мешает умыться. Судя по грязным взглядам, которые они на меня бросают.
В этот солнечный день. Не вмещающий ни единой причины, по которой миру надлежит и дальше вращаться. Если не считать того, что я спрыснулся средством от пота под мышками и между ногами, сообщив себе свежий, но мужественный аромат. Дабы получше пахнуть в суде. Поскольку я уже две недели обливаюсь потом в империи Мотта. Пачкая бумагу словами, от которых мне хотелось смеяться, а Говарду Гау плакать. Он приходил в мою кабинку и слезно жаловался. Что такое, Корнелиус, довольно шутки шутить, моя пятилетняя дочь и та бы справилась лучше.
Поднимаюсь в лифте с господами при чемоданчиках. Законники, как саранча, сбиваются в стаи, всегда готовые пасть на любой зелененький доллар, зажатый в ручонке ответчика или истца. Ехал сюда подземкой и слышал, как один мужчина жаловался другому, что двадцать пять лет прожил бок о бок с соседом и ничего о нем не знает, на что другой сказал, ну так я со своим прожил сорок два года и тоже с ним не знаком. А в прошлую полночь женщина, живущая через улицу напротив, целый час просидела, выставив из окна голую задницу. Видимо, пыталась наладить знакомство. С соседями.
Кларенс Вайн в своей сверкающей безупречности. Блестящие черные туфли, фетровая шляпа в руке. Покручивает шеей в туговатом воротничке, подергивает плечом. Не отрывая спины от зеленой стены, оборачивается, улыбается и протягивает руку Корнелиусу Кристиану.
— Задали вы нам хлопот, Корнелиус. Где вы были. Мои адвокаты хотели проинструктировать вас.
— Простите, мистер Вайн. Вы же меня знаете.
— Я вас знаю, Кристиан.
— Что я должен говорить.
— Самое лучшее это сказать правду. Вас, вероятно, вызовут на свидетельское место вслед за миссис Сильвер.
— Боже правый.
— А эта женщина, Корнелиус, притащила сюда весь свой бридж-клуб. Честно говоря, я не думаю, что у нас есть хотя бы один шанс.
— Мне ужасно жаль.
— Плюньте. Главное сражаться.
Зал суда заполняется. Две команды законников обмениваются документами, передавая их над скамьями, столами и стульями. Миссис Сильвер с дамами из бридж-клуба по флангам ест меня глазами. Шарканье ног по половицам. Встать, суд идет. Из-за дощатой двери выходит судья. Взбирается на дубовый свой трон, зевает, прикрывшись ладошкой, и сквозь очки озирает лица собравшихся. Вайн стоит, плотно сжав губы. Желтолицый секретарь произносит, миссис Сильвер, будьте добры занять место для дачи свидетельских показаний.
— Клянетесь ли вы говорить всю правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог.
— Да уж будьте уверены.
— Сообщите ваше имя и адрес.
— Гарриет Сильвер, Отель «Апторп», Западная авеню Центрального Парка.
К свидетельскому месту приближается джентльмен. В поблескивающем синем костюме. Серое лицо со щучьими челюстями и запавшими глазками.
— Будьте добры рассказать суду, миссис Сильвер, что с вами случилось днем двадцать восьмого марта.
— За день то того умер Герби, я была в глубоком трауре.
— Вас томила горечь утраты.
— Конечно, шутка сказать, он так неожиданно умер, я даже не успела понять, что случилось. И всего через два дня после медицинского осмотра, на который его отправила компания по страхованию жизни. Меня словно оглушило. Подруги говорили, незачем тебе еще взваливать на себя эти похороны. Говорили, останься дома, ляг в постель, отдохни. Но я такая сентиментальная. Я хотела бросить на мужа последний взгляд, чтобы сохранить его в памяти, как драгоценность. Там было темновато. Мои глаза не сразу привыкли к освещению.
