Я повесил трубку.
— А твоя песенка и вправду спета? — спросила Ребекка.
Она сидела на постели, на коленях у нее лежали брюки, иголка и нитка.
— Да, — ответил я, — почти до конца. На этих брюках наверняка лежит проклятье?
Она кивнула.
Я лег рядом с ней. Через тридцать минут госпожа Фишер ждала нас на ужин, но тридцать минут — это ведь не так мало!
Мы чувствовали себя точно в воронке времени — Ребекка и я. И неважно, что эта воронка находилась в мрачном Йонкерсе, на расстоянии получаса езды от Манхэттена. Это был настоящий Бермудский треугольник.
* * *
В гостиной госпожи Фишер мы пили игристое вино в честь окончания работы над поваренной книгой.
Из сотен рецептов госпожи Фишер я выбрал самые, с моей точки зрения, интересные. Только раз я задал госпоже Фишер вопрос:
— Все эти рецепты немного похожи друг на друга, какой из них вы считаете наиболее интересным?
Она надолго задумалась.
В предисловии и послесловии к книге я благодарил госпожу Фишер и даже два раза упомянул девичью фамилию ее матери. Когда она увидела эту фамилию в послесловии, она ущипнула меня за руку. До чего же добрую службу может сослужить сентиментальность!
Госпожа Фишер так растрогалась, что снова напекла печенье и выписала для общества «Карп в желе» еще один чек на десять тысяч долларов.
Мой долг «Американ Экспресс» постепенно сокращался, я регулярно вводил Сказочную Принцессу в курс своих еженедельных расчетов с кредиторами.
Порой она спрашивала меня:
— Откуда у тебя взялись деньги?
На что я отвечал:
— Ты ведь знаешь, я творческий человек. Ты вышла замуж за творческого человека, это сложные люди, но иногда они умеют творить чудеса. Из воздуха я делаю деньги, из обычной бумаги — поваренные книги, из действительности — иллюзии, а из своей собственной жизни — долину слез. Это и есть творчество.
— Ты старый дурак, — вздохнула Сказочная Принцесса.
— Не такой уж я и старый, даже среднему возрасту пока не удалось незаметно ко мне подкрасться.
— Ты старый дурак, — повторила она, — поверь мне. Эта женщина до сих пор с тобой?
— Да, — сказал я, — она все еще здесь. А как поживает твой кукольный театр для глухонемых?
* * *
Платье на госпоже Фишер сегодня было еще кокетливей, чем при нашей второй встрече. В двух шагах от могилы госпожа Фишер вдруг почувствовала, что в лицо ей повеяло ветерком жизни и молодости. То, что этот ветерок вырвался из моего рта, было непредвиденной случайностью, но все равно это был ветерок жизни и молодости.
— У тебя изо рта запах, как из цветочного магазина, — однажды сказал мне Йозеф Капано. — Дыхни-ка еще разок.
Как-то раз вечером Капано сказал:
— Прости меня, но позволь я кое-что достану.
Он подцепил ногтем застрявший у меня между передними зубами остаток пищи и положил его себе в рот. Я отвесил ему затрещину.
— Капано, — предупредил я, — чтобы ты в первый и последний раз вынимал что-то у меня изо рта и клал в свой. Всему есть границы. Особенно когда рядом посторонние.
Капано не признавал никаких границ, Капано было наплевать на границы.
— Роберт Мельман, — сказала госпожа Фишер, — вы оказали мне неоценимую услугу. Я очень рада, что откликнулась на ваше объявление.
— А как я рад. Ведь общество «Карп в желе» — это отчасти наше общее детище.
— Ах, какая же он у вас все-таки прелесть! — обратилась госпожа Фишер к Ребекке, от чего та покраснела.
На следующий день я позвонил своему немецкому издателю:
— Вы получите мою кулинарную книгу со дня на день, я послал рукопись срочной бандеролью. Я был бы вам признателен, если б вы перечислили на мой банковский счет вторую половину аванса.
— Я знал, что у тебя получится, — сказал Стефан. — Нет лучшего лекарства, чем последний срок сдачи.
Последний срок в качестве лекарства — мне показалось, что я уже где-то это слышал. Чтобы придумать такую фразу, по-моему, нужно быть немцем.
— Да, это так, — не стал спорить я, — труд облагораживает.
Тут я вспомнил своего отца. Он тоже трудился. И этот труд довел его до того, что однажды солнечным июньским днем он пересек теннисный корт и на глазах у сотен зрителей укусил за ногу своего противника. Это, конечно, тоже был труд, но не тот, что облагораживает.
— Поздравляю, — продолжил Стефан, — поздравляю. Я уверен, что получилась отличная книга.
— Я тоже, — согласился я, не будучи, впрочем, ни в чем уверенным.
После этого я позвонил Сказочной Принцессе и сообщил:
— Кулинарная книга окончена.
Она меня с этим поздравила. Я, как всегда, задал вопрос о состоянии ее финансов, и она, как всегда, ответила, что деньги — это не главное.
— Я могу обойтись и без денег, — заверила она.
— Без денег никто не может обойтись, абсолютно никто.
— Ты едешь домой? Или же остаешься с этой твоей Пустой Бочкой?
— Почему ты решила, что она пустая бочка?
— Мне так кажется. Все, что ты рассказал мне об этой женщине, говорит о том, что она — пустая бочка.
— Она совсем не пустая бочка. Это молодая женщина, которая, кажется, плохо функционирует, но она не пустая бочка.
— Ты едешь домой?
— Пока что нет.
— А что мне делать? Откуда мне взять ребенка?
— Что ты этим хочешь сказать?
— Мне нужен ребенок, иначе скоро будет поздно.
— Откуда я знаю, откуда тебе взять ребенка? Сделай себе с кем-нибудь.
— С кем?
— Почем я знаю с кем, разве я директор фабрики по производству детей, разве я ведаю их распределением? Тебе самой решать — с кем.
— Значит, ты не приедешь домой?
— Я не знаю, — сказал я, — не знаю.
«Я ненавижу тебя за то, что по тебе скучаю», — вот что на самом деле я хотел сказать. И я даже не знал, по кому я больше скучаю — по Сказочной Принцессе, по Ребекке или по Эвелин. Я и вправду этого не знал. Знал только, что скучаю. Вот чем я на самом деле все время занимался, вот какое у меня было занятие — я скучал, и мне казалось, что от этого чувства невозможно избавиться. Невозможно в прошлом, невозможно сейчас, не говоря уже о будущем. Это ощущение будет только расти, пока не окутает меня чем-то вроде тумана, густого тумана. И когда я туманным облаком поплыву по улице, скажем, в табачную лавку, дети спросят у своих родителей: «Только что тут проплыло облако, как это понять?» — и родители им ответят: «Ах, да это Роберт Г. Мельман, составитель кулинарных книг».
Если вы скучаете по кому-то, вы начинаете этого человека ненавидеть, лишь бы только по нему не скучать. Того, по кому вы скучаете, надо устранить, победить, уничтожить. Ненависть — это море, в котором сливаются все реки тоски. Я плавал по этому морю, но сейчас меня уже слишком далеко занесло течением.
— Ты меня еще слушаешь? — спросила Сказочная Принцесса.
Мимо прошел упитанный мужчина, он искал свой номер, в руке он держал сумку-холодильник.
Я потерял над собой контроль. Я должен был следить за своим дыханием, за формулировками, за подбором слов, за ритмом. Тот, кто умеет подобрать правильные формулировки, держит все под контролем, и я как раз стремился все держать под контролем, во всяком случае, я хотел контролировать себя самого. Я боялся, что если я начну плакать, то уже не смогу остановиться.
— Я скоро снова тебе позвоню, — пообещал я Сказочной Принцессе. — У тебя пока не кончились деньги?
— Ты уже меня об этом спрашивал.
Наверху, в одном из номеров мотеля «Серебряное озеро», сидела Ребекка, но я мечтал о борделе. Мне подошел бы сейчас любой. Необязательно шикарный и даже необязательно чистый. Бордель был храмом тоски, проститутка — верховной жрицей, а секс — жертвой нашему богу — вечному, всемогущему, хранящему молчание богу тоски. Бордель был единственным местом, куда не совались приличные люди, проститутка — единственной женщиной, в которой я признавал верховную жрицу, а секс — единственной жертвой, которую мог потребовать от нас бог тоски.
— Я тебе позвоню, — пообещал я и повесил трубку.
Но я не стал подниматься к себе в номер, я пошел в туалет мотеля «Серебряное озеро» и заперся в мужской кабинке. Я сел на пол, немного поплакал, но быстро успокоился. Я пытался найти формулировку для того, что только что произошло. Я искал слова, которые помогли бы мне справиться с дрожью в теле, вновь стать человеком, которому не стыдно показаться людям на глаза.
Если б я мог в ту минуту проглотить шестьдесят таблеток снотворного, я бы с удовольствием это сделал, запил бы все бутылкой шампанского и затем проглотил бы еще шестьдесят таблеток — ведь я терпеть не могу неудачные попытки. Это был экзамен, который я хотел сдать с первого раза. Но снотворного под рукой не нашлось, а когда я наконец подыскал подходящую формулировку для этих самых снотворных таблеток, мне уже незачем было их глотать.
