– Свет включить надо, не вижу ничего! – перебила её.
– Да вы посмотрите на неё, ну что это такое! – закричала Каролина. Гладильщицы за столами с другой стороны перестали шептаться, оглянулись на Каро.
– Ты чего?
Каро отшвырнула мятую наволочку, наслюнявила палец и коснулась утюга.
– Не шипит! Я же вижу, ни хера он не греет! Свой посмотри.
– Ты знаешь… Он не остыл ещё, но он не греет, я думаю. А у вас? – Анна обратилась к бабулькам-хохотулькам. И внезапно поняла, что они младше, чем она думала, и не так уж похожи между собой. И сообразила, что не знает, какую из них как зовут. Знает, что на троих у них три имени: Лена, Шура и Зина. У них своя компания.
– Хм… Тоже нет, – ответила одна.
Анна подошла к выключателю, но он оказался нажат.
– А света нет. Он включен был, его нет просто.
– Электричество! – пробормотала Каролина. – Это противники.
Они впятером оцепенели, глядя друг на друга вытаращенными глазами. Дискотеку на День основания никто не забыл. Стало страшно. Каро принялась себя убеждать:
– Да какие противники, у самих что-то вырубилось! Одни олухи в последнее время понаехали, вот в Колонии бардак и начался. Сами себе хуже противников. Ой, тебя, конечно, я, Аня, в виду не имею, ты-то умеешь работать! Но есть новенькие…
– Я пойду посмотрю, как там малые, – сказала Анна. – Перепугались небось.
– А смена?
– Какая смена, языком гладить?! Если что – скажите, в туалет пошла. Если вдруг включится. Я быстро.
Но она не спешила, спускаясь. Прислушивалась к свисту ветра из-за стен. Окна стали белыми, в них копошился снег.
– Как не вернулся?!
– Не пришёл, – пожал плечами Саша, тревожно глядя ей в глаза.
Анна чуть не наорала на них, но спохватилась – кто говорил детям сидеть и не рыпаться?
– Ладно. Пойду поищу его… Он не говорил, куда хоть собрался?
– Ничего не говорил.
– Нет, не уходи! Я боюсь, – твёрдо сказала Катя. – Темно, я боюсь!
Анна лишь мимоходом остановила взгляд на милом личике, полускрытом снежными тенями из окна. Его выражение, беззащитное и упорное одновременно, – почему оно так знакомо? Такая тонкая, хрупкая красота.
– Сидите смирно. Ночью тоже темно. Саш, успокой её.
В полумраке детские глаза блестели маслом.
– Я ненадолго.
Закрыв за собой дверь, застыла. Куда идти? Часть третьего корпуса Колонии, между первой столовой, гладильной, детской и спальней, захожена до зуда. Путь к библиотеке, актовый зал, парикмахерская более или менее знакомы. Остальное – одинаковые бело-зелёные коридоры. Чужие спальни, кабинеты. Лабиринт. Куда мог подеваться этот паршивец? Не мог он уйти далеко. Обойти первый этаж?
«Серёжа!» – позвала тихо. Она на самом деле уделяла ему меньше внимания, чем остальным. За блистательной Катей никому невозможно уделить достаточно внимания. Но Света, например, или Коля – они старше, с ними общалась почти по-взрослому. Так тихо… Куда все подевались? «Серёжа!»
Неслышно ступала по направлению к запертому выходу. Серёжа, он был никакой – не такой сладкий малыш, как Катя, но и не подрастающий человечек, чтобы говорить с ним серьёзно. Не любопытный, не задиристый. Немного плаксивый, но тихий. Как… как она сама. Она сама была такая же в детстве и во всей своей жизни – почему же она не заметила его? Почему не помогла ему, не… не пригрела?
Корпус Колонии показался ей вселенским тупиком. Пустотой. Здесь невозможно найти Серёжу, как если бы его здесь вовсе не было. Анна постепенно осознавала, что не найдёт его и не увидит больше. Что никто не слышит, как кричит она «Серёженька!». Страшно, что даже сейчас ей не стало его жалко. Ну, будет четверо в детской. Боролась с этой мыслью – как она могла! «Такие мы с тобой», – думала о нём, решая, куда свернуть на развилке.
Здание было не тем, что обычно. Без света, без привычных шумов, ощущения работы и жизни. Вдруг вспомнила, что большой Сергей говорил о лифте. Вздрогнула – привычного скрипа лифтов не слышно. Они стоят. Ну да, нет же света! Нет, лифты должны ездить, они должны быть автономны… Вряд ли маленький Серёжа до сих пор там. Со взрослым Сергеем говорила перед обедом – полдня прошло. Анна побрела к лестнице. Поднялась на второй этаж и подошла к лифтам. Их было четыре – оказывается. Раньше никогда не обращала внимания. Тонюсенькие пластмассовые дверцы «под дерево».
Прислушалась. Тихо. Внутри шахт тишина другая – гулкая, с тросами. Анна почти увидела пустые чёрные клетки кабин и отвернулась. Но ещё один раз позвала: «Серёженька!». Показалось, что слышит тихий плач – и что плач показался. Сразу напряглись мышцы. Дрожа, вернулась к дверцам и позвала громче. Тихо. Ударила ногой, пластмасса задрожала. Побежала обратно к лестнице. Её обогнал, совсем не заметив, мужчина в нормальной форменной куртке, но личных джинсах. Поднялась на третий этаж. «Серёжа!»
Теперь она ясно слышала, как кто-то хнычет внутри. Серёжа или кто-то другой. Кто бы ещё хныкал в лифте? Он отозвался не сразу, но Анна, прислушиваясь, нашла. Второй лифт справа. Она постучала и спросила – голосом размеренным, успокаивающим:
– Серёжа, ты здесь? Ты один в лифте?
Он заплакал громче, услышав её, заскулил:
– Мне тошнит, здесь темно, мне сильно тошнит…
– Не плачь! Я же здесь. Слушай, ты один в лифте, что ли? Есть кто-то ещё?
– Не знаю… здесь темно… мне…
– Ты не можешь не знать. Ты сам был?
– Один, мне тошнит…
Анна решила по звуку, лифт не между этажами, а совсем рядом. Или чуточку ниже. Достаточно раздвинуть дверцы. Она нажала, но дверцы оставались плотно сцеплены. Какой-нибудь лом бы, что-то твёрдое… Обхватила голову руками – совсем рядом есть что-то такое – то, что ей нужно… Рядом, если бы малый не ныл…
– Помолчи, Серёженька, сейчас я всё сделаю.
Его детский неконтролируемый страх потихоньку передавался ей.
– Сейчас приду…
Анна стояла перед стеклом, которое красными буквами рекомендовали разбить при пожаре. За ним красовались ровненько скрученный пожарный шланг, огнетушитель и топорик. Самым разумным сейчас было бы вот что: спуститься на первый этаж и поискать внизу лифтёров. Или посидеть у лифта и поговорить с Серёжей, пока не появится свет. Отошла от стекла – от греха подальше. Чем его бить-то в пожар? Почему не выдавить? Всё, всё не как у людей в Колонии, пора кончать с этим! Тёрла лицо руками – Серёжа просидел в лифте так долго – ещё пять минут потерпит. Тянула время, чтобы не возвращаться к нему.
Посыпались осколки. Почему она не сделала этого обувью или чем-то… Кровь брызнула из руки, из глаз – слёзы. Стекло безосколочное должно быть! Мелкие, неглубокие порезы на кисти руки сочились кровью. Сглотнула. Тронула – не осталось ли в коже стекла. Непонятно, касаться больно.
– Тсс! Тихо! Ты как там? Отойди подальше от этой стенки. От той, где я с тобой говорю, слышишь? Ты меня понял, Серёжа?
Серёжа не отвечал больше, и плакал он тихо-тихо, как вначале. Это облегчало дело – не нужно отвлекаться на разговоры с ним. Просунула лезвие топора между створками и стала его расшатывать. Дверцы не сдвигались с места. Красное древко от крови становилось бурым. Она нажала не сильнее, чем в прошлый раз, но упала, потому что сопротивления больше не было – дверцы мёртво закачались и разошлись. Что-то в них сломалась. «Что я наделала? – подумала с ужасом. – Эти дверцы такие слабые…» Хныканье доносилось снизу. Всё-таки между этажами. Нет… Почти здесь. Верхняя часть кабины была перед ней.
Кто-то бежал, и Анна, вскарабкалась на крышу лифта. Застонал один из тросов, но кабина не шелохнулась. Изнутри осторожно свела дверцы вместе, как будто всё в порядке. Мимо лифтов бежали. По топоту – несколько. Споткнулись – она мигом вспомнила об окровавленном топорике, лежащем там, на полу, и засмеялась в голос. Привет от Родиона Раскольникова. Серёжа даже замолчал от её смеха. Когда снаружи снова стало тихо, вышла и подобрала топорик.
– Ты здесь, Анечка?
– Я здесь, только не ори.
Принялась за внутренние дверцы. Опыт – великая штука. Интересно, разве не поднимается общая тревога, если разбивают пожарное стекло? Какой-то план эвакуации, что-то им над гладильными столами вешали… Пока тихо. Если бы только – нет! Дверцы разошлись.
– Ну вот, вылезай!
– А я не смогу, – уверенно, без всхлипываний сказал Серёжа.
Ублюдочек.
– На руку… ухватишься? Давай, быстро… Ты меня видишь?
– Нет.
– Смотри, вот моя рука. Хватайся!
– Я не дотянусь. Меня надо подсадить.
– Да? А меня кто потом подсадит?.. Ты что… Тебя что, вырвало? – скривилась от едкой вони.
– Саша… Саша придёт. Он поможет.
Ничего не оставалось, как спуститься. Соскользнула в темноту. Лифт вздрогнул. Нащупала мальчика. Он был весь мокрый, слизкий, но на глазах вдруг выступили слёзы, и она поцеловала его в темя.
