– Остатки батальона, это сколько же человек? – заинтересовался Загорский.
– Двенадцать, – резко бросил подполковник, – не перебивай!
Он запалил новую папиросу и продолжил.
– Александр Иванович, прослужив еще три года в Германии под Берлином, демобилизуется в 1948 году и в звании майора запаса возвращается в СССР. Какое-то время он живет в деревне под Рязанью, но довольно скоро перебирается в Москву. Получает комнату, женится, у него рождается сын Юрий. Проходят годы, десятилетия. В возрасте семидесяти четырех лет Александр Иванович умирает. Случилось это, как вы все хорошо знаете, 10 февраля сего года. И тут развертывается второй акт этой драмы. Сразу после смерти старшего Сорокина его сын внезапно развивает бурную деятельность по розыску подробных карт как современного Калининграда, так и старого Кенигсберга. Мало того, он в спешном, можно даже сказать ударном, порядке изучает практически все доступные материалы, касающиеся печально знаменитой Янтарной комнаты.
Подполковник вернулся за чайный столик и, осторожно потрогав бок уже остывшего чайника, снова включил его в сеть.
– Чем там по Вашим данным в последнее время «Толмач» занимается? – задал он вопрос Загорскому.
– Спортом, – кратко ответил задумавшийся было Сергей Валерьевич. – Тут он очнулся, выпрямился в своем кресле и, извинившись, сделал развернутый и мотивированный доклад. – Последнее время Сорокин усиленно занимается спортом. Утренние пробежки он дополнил интенсивными занятиями в тренажерном зале и, кроме всего прочего, купил абонемент в бассейн «Октябрь», что расположен на Живописной улице. Замечена и еще одна странность в его поведении.
– Что же на этот раз? – завозился в своем кресле Илья Федорович.
– Он ходит по банкам и закрывает все свои вклады, а заодно и распродает кое-какие свои вещи.
– Господи, да это уже просто классика, – снова вступил в разговор Владимир Степанович. Ясно, как Божий день, что наш «Толмач» начал интенсивную подготовку к активным действиям. Бьюсь об заклад, что в ближайшие десять дней он подаст на своей работе заявление о предоставлении ему очередного отпуска.
– Уже, – перебил его Хромов.
– Что уже? – не понял его подполковник.
– Мне сегодня звонил некий Вешкин, – начал объяснять майор, – начальник отдела кадров того НПО, где трудится наш Сорокин-младший.
– Знаю я, кто это такой, ты говори скорей, какую он тебе информацию сбросил? – заторопил его Крайнев.
– Так вот, он меня спрашивал, что ему теперь делать: предоставлять ли Сорокину отпуск, отправлять ли его во Вьетнам или вообще увольнять к чертовой матери по сокращению штатов?
– А кстати, – оживился Владимир Степанович, – как вы считаете, господа офицеры, не повернуть ли нам события таким образом, что нашему Сорокину, совершенно внезапно, разумеется, все же предложат возглавить группу переводчиков на стройке в Лан-Соне, а?
Наступила напряженная тишина. Нарушил ее Загорский:
– Нет, это уж больно рискованно, Владимир Степанович, а вдруг «Толмач» возьмет, да и плюнет на эту свою затею? Ведь для него поездка во Вьетнам все же даст верную копейку, а поиск невесть где запрятанных сокровищ всегда сопряжен с опасностями и немалыми, заметим, расходами.
– Я тоже так думаю, – поддержал старшего лейтенанта Хромов. – Тут мы все проигрываем и даже дважды, с одной стороны, мы ставим под удар всю ту работу, которую мы все вместе провели, а с другой – лишаем сами себя шансов посмотреть, насколько успешно проведет свои поиски гражданин Сорокин.
– Что же, ваши доводы вполне убедительны, – кивнул головой Крайнев, – это вы все правильно сказали, но и кое-что все же упустили.
Хромов и Загорский непроизвольно подались к нему, ожидая, что их начальник в очередной раз выскажет какое-либо не отмеченное ими, но крайне важное соображение. Подполковник с усмешкой взглянул на их вытянувшиеся лица.
– Успокойтесь, – начал он, – я просто хотел сказать, что если мы сейчас дадим слабину и позволим «Толмачу» сорваться с крючка, то самим этим фактом мы сами себя рано или поздно, но подставим под удар! Ведь посмотрите, как могут наши руководители истолковать наше поведение во всем этом деле. Начну с того, что я сегодня изъял из дела «Толмач» все без исключения материалы, могущие хоть в какой-то степени навести проверяющих на то, что наш переводчик занят поисками награбленных гитлеровцами сокровищ. Это первое. Второе, эти материалы у меня сейчас с собой, вот в этом пакете. И третье, самое главное. Какого же свойства материалы остались там, в деле 86—92? А вот какие! – Владимир Степанович подлил себе в чашку заварки, плеснул туда кипятка и осторожно опустил в чай два куска сахара. – Материалы там остались, надо сказать, очень специфического свойства. Там находятся многочисленные справки о том, что Юрий Александрович Сорокин всю свою сознательную жизнь работал в военных и гражданских учреждениях, где был связан с всевозможными материалами и документами, имеющими важное значение для обороноспособности страны. А в последнее время он, по своей работе, разумеется, начал весьма часто встречаться с представителями различных иностранных государств. В результате этих встреч у него внезапно появилась необходимость раздобыть за любые деньги совершенно секретную карту города Калининграда. В конце концов ему это удалось, и он купил ее у некоего гражданина, причем, в нарушение закона о валютных операциях, расплачивался при завершении сделки долларами США. Таким образом, наш фигурант уже сейчас тянет как минимум на три статьи Уголовного кодекса, если приплюсовать сюда же и незаконное владение огнестрельным оружием. При таком раскладе, если мы с Вами дадим ему сейчас беспрепятственно покинуть пределы страны и выехать за границу, то поступим, ну самое малое как пособники, а скорее всего как соучастники гражданина Сорокина в подготовке и осуществлении его уголовно наказуемых деяний!
Подполковник залпом выпил остывший уже чай и со звоном поставил свою чашку на блюдце.
– Причем, прошу заметить, – продолжил он свою речь, – на все у нас имеются железные прямые улики, все зафиксировано и запротоколировано. Бедный Юрий Александрович, наверное, спит сейчас сном праведника, но даже в кошмарном сне не предполагает, что он уже без пяти минут как заключенный «Матросской тишины». И вот, внимание, теперь, когда мы фактически можем сделать с ним все, что захотим, зададим самим себе вопрос: а нужно ли это нам? Поймите меня правильно, под словом НАМ я имею в виду только нас троих, а отнюдь не всю нашу регулярно перетряхиваемую при политических распрях «контору». Он пристально посмотрел в глаза своим помощникам:
– И имейте в виду, мы с вами попали в такое дурацкое положение, что поступи сейчас любым образом, мы все равно совершим серьезнейшее служебное преступление! Вот почему я и говорил в начале нашего разговора о том, что всем нам необходимо однозначно определиться. Мы должны четко решить, как нам поступить: или завтра же предоставить все материалы по делу 86—92 нашему генералу, в том числе и изъятые мной сегодня, или продолжать нашу работу и далее, только уже тайно, соблюдая все правила конспирации.
– В основном, как я понял, от своих же? – вставил старший лейтенант.
– Точно, – подтвердил подполковник. – В первом случае нас наверняка тут же отстранят от этого дела, влепят по выговору и долго будут склонять на всех собраниях как отъявленных анархистов. Но это еще можно будет как-нибудь пережить. Хуже придется «Толмачу», его точно загребут наши «спецы» из второго управления и начнут качать из него связь с иностранными разведслужбами. А при таком развитии событий можно будет сразу поставить на поисках Янтарной комнаты и прочих музейных ценностей большой и жирный крест.
– А сами мы никак не можем завершить эти поиски? – подал голос молчавший до этого майор, – самостоятельно так сказать?
– Увы, Илья Федорович, нам на данном этапе доподлинно известно только то, что эта комната, ну или другие какие-то сокровища, находятся именно в Калининграде. И это все! Вот если бы мы присутствовали при разговоре старого Сорокина со своим сыном незадолго до кончины, вот тогда бы другое дело. И если мы хотим узнать больше и проникнуть в тайну глубже, то нам надо беречь теперь «Толмача» как зеницу ока. Да-а-с, – прокашлялся Крайнев, – однако я еще не закончил. Во-вторых же, мы имеем реальный шанс, прикрыв сейчас «Толмача», дать ему возможность добраться-таки до этого тайника и вытащить на свет Божий все, что там спрятали искусствоведы Геринга и Коха.
Владимир Степанович замолчал и обратил свой испытующий взгляд на соратников:
– Итак, что придумали, ребята? Как дальше жить-то будем?
– Я с Вами, Владимир Степанович, – первым отозвался Хромов, – так надоела наша ежедневная рутина, что упускать такое интереснейшее дело просто неразумно. Другого такого случая нам уж, наверняка, никогда не попадется.
