Ей показалось тогда, что отец и впрямь способен на убийство. То, что он грозился сотворить с мистером Андертоном, было попросту страшным. Даже матери не удавалось, во всяком случае поначалу, утихомирить его. Однако мало-помалу они убедили Дональда, что лучше будет не врываться в дом Андертонов, а позвонить ему по телефону.
Первые два часа телефон оставался занятым, но, когда Дональд почти уже сдался и решил все же отправиться к Андертону, ему ответили на звонок. И сразу после короткого, враждебного разговора он уселся в машину и уехал.
Клэр узнала впоследствии, что отец встретился с мистером Андертоном в нортфилдском пабе, однако подробности остались ей неизвестными. Ей было известно одно: ни к каким окончательным выводам разговор не привел. На следующее утро Дональд пошел в полицию и заявил об исчезновении Мириам. Полицейские отнеслись к нему с полным безразличием, которое еще и усилилось, едва они услышали, что в деле замешан мужчина. Отцу дали понять, что такие истории случаются постоянно, что через несколько дней Мириам почти наверняка свяжется с родителями. И надо отдать им должное, они оказались правы. Через двенадцать дней пришло письмо.
Письмо. Два года прошло, а письмо, оставшееся без ответа, да ответа и не подразумевавшее, так и лежит на столе Дональда. Один-единственный, сложенный и с силой проглаженный листок формата А5, конверт с отпечатанным на машинке адресом (с сухим «Мистеру и миссис Ньюман»), взрезанный точным взмахом ножа для бумаг. Ни Дональд, ни Клэр, ни ее мать, Памела, вот уже полтора года как в него не заглядывали. Да им и незачем было. Они столько раз прочли его в те первые недели, что письмо запечатлелось в их памяти; каждый намек, каждая капля возможного смысла были выжаты из него, и теперь оно казалось бесполезным, бесплодным, иссохшим.
Письмо тоже было по большей части машинописным. Оно гласило:
Дорогие мама и папа!
Пишу, чтобы сказать вам, что я покинула дом и больше в него не вернусь. Я встретила мужчину, поселилась с ним и очень счастлива.
Я жду от него ребенка и, вероятно, оставлю его.
Пожалуйста, не пытайтесь меня найти.
Ваша любящая дочь.
Мириам подписала письмо от руки и от руки же добавила постскриптум:
«Р. S. Почтовый штамп на конверте поставлен не там, где я живу».
Штамп был поставлен в Лестере и содержал дату 9 декабря 1974. Письмо пришло на следующий день, во вторник. В самом письме дата отсутствовала.
Вот эта деталь и обратилась для Клэр в подобие навязчивой идеи, хоть убедить родителей в ее важности она так и не смогла. Отсутствие даты доказывает, сказала она им, — или по крайней мере наводит на мысль, — что Мириам могла написать письмо когда угодно. Даже до своего исчезновения. «И что?» — спросил отец. «Ну, — набрав побольше воздуха в грудь, начала Клэр, — допустим, кто-то… прикончил ее. Убил. И допустим, эти люди нашли при ней письмо, в сумочке. Превосходная возможность. Им только и нужно было обождать пару недель, а после съездить поездом в другой город — скажем, в Лестер — и отправить письмо оттуда. Тогда никому и в голову не придет, что Мириам погибла. Все станут считать, что она сбежала с любовником».
У Дональда эта теория вызвала два возражения, одно логичное, другое не очень. Логичное состояло в том, что в ней слишком много совпадений. Просто невозможно себе представить, будто некий гипотетический убийца — приходится прибегать к таким словам, ужасно, но никуда от них не денешься — мог получить столь совершенное прикрытие, такое вот шибко удобное средство, позволявшее ему замести следы. Да и в любом случае, для того чтобы Мириам написала это письмо, любовник-то должен же был существовать? Откуда и проистекало возражение нелогичное, заменившее собой все прочие. Едва прознав о романе Мириам с Биллом, Дональд обшарил ее спальню в поисках дневника, хорошо понимая теперь его значение, сообразив, почему обнаружение этой книжицы привело к столь страшной ссоре между Клэр и сестрой. А когда он прочитал дневник и увидел, в каких интимных, плотских подробностях Мириам сначала воображала отношения с Биллом, а после их изображала, чувства Дональда к старшей дочери изменились, и необратимо. Ныне он не питал к ней ничего, кроме отвращения, смешанного с подобием суровой, презрительной жалости, и потому резко отверг предположение Клэр, будто в исчезновении сестры могло присутствовать нечто больше того, о чем говорилось в письме.
— Нам не известно, со сколькими мужчинами могла спать твоя потаскуха-сестра, — сказал он. — Откуда нам знать, может, она всю фабрику обслуживала.
Клэр, услышав эти слова, заплакала, да и сейчас, стоило ей их вспомнить, на глаза ее навернулись слезы. Она ненавидела отца. Ужасно признаваться себе в чем-то подобном, но ведь это правда. Она прожила с хмурым сознанием этой ненависти уже так долго, что больше та и не удивляла ее, и не пугала. Она ненавидела его спокойствие, ханжество, неприметное, но полное верховенство над матерью, а пуще всего ненавидела навечно воцарившуюся в доме атмосферу удушливой, растравленной религиозности, ту самую атмосферу, которая, прежде всего, и заставила Мириам бежать, а теперь чуть не каждый выходной гнала за дверь и Клэр — искать безрадостного прибежища в людных местах вроде вот этого кафе.
Клэр не хотелось больше думать об этом, нужно было заняться стопкой черных журнальчиков, которые она собиралась переворошить в поисках искры репортерского вдохновения. Но сначала надлежало принять одно решение. Относительно Дуга.
Дуг был к ней неравнодушен, на этот счет сомнений у Клэр не оставалось. В нормальных обстоятельствах его внимание могло бы ей и польстить, пробудить в ней интерес: Дуг был привлекателен, забавен, пусть и слишком самоуверен. Однако обстоятельства нормальными не были. Клэр понимала, что ведет себя с ним не по-товарищески, по временам до непростительного, и понимала, что Дугу невдомек, чем такое ее поведение вызвано: он ничего, совершенно ничего не знал о романе Мириам с его отцом. Уже один этот роман сделал бы отношения их затруднительными, но еще хуже, намного хуже была мысль, отогнать которую не удавалось, — мысль о том, что Билл Андертон мог, так или иначе, иметь касательство к исчезновению Мириам.
Говоря совсем уж прямо, как можно гулять с мальчиком, если ты подозреваешь, что его отец, вероятно, убил твою сестру?
На деле все было не так вот мерзко и просто. И Клэр начинала думать, что ей следует совершить два поступка: во-первых, перестать отталкивать Дуга, заставлять его мучиться из-за ее семейных проблем, к которым он непосредственного отношения не имел, и, во-вторых, попробовать повидаться с его отцом. Клэр знала, что ей не будет покоя, пока она не увидится с ним и не попросит напрямик рассказать, чем закончилась его связь с Мириам.
И сегодня ей впервые пришло в голову, что оба эти поступка можно объединить.
Она вздохнула, допила остатки холодного кофе. Размышления эти оставили Клэр ужасно подавленной, отчего даже мысль о том, чтобы пошпионить за мистером Сливом и миссис Чейз, утратила вдруг всю ее веселую привлекательность. Сделав над собой усилие, Клэр начала перебирать старые выпуски «Доски» и вскоре наткнулась на номер от 28 ноября 1974 года, посвященный событиям той самой недели, в которую исчезла Мириам.
Чтение оказалось безрадостным.
УЧЕНИЦА «УИЛЬЯМС» СТАЛА ЖЕРТВОЙ ЗАЛОЖЕННОЙ В ПАБЕ БОМБЫ, сообщал главный заголовок, под которым помещена была фотография Лоис Тракаллей, старшей сестры Бенжамена. Статью Клэр, знавшая большую часть этой истории, просмотрела бегло. Поразительно, что взрыв почти не причинил Лоис вреда, физического то есть, а вот сидевшего рядом с ней друга, Малкольма, убило на месте. Объяснений того, как это могло произойти, статья не содержала. Клэр вяло улыбнулась, прочитав последнее предложение: «В настоящее время Лоис находится в больнице „Куин-Элизабет“, где проходит лечение после остррго шока». Настолько острого, подумала Клэр, что Лоис и сейчас, два года спустя, от него не оправилась. Клэр давно перестала расспрашивать Бенжамена о сестре — тема была слишком болезненной. Хотя кто-то говорил ей недавно, что Лоис вернулась домой и теперь живет в своей семье.
Следующий номер, от 5 декабря 1974-го, оказался особенно скучным. По-видимому, ничего сколько-нибудь интересного в ту неделю не произошло — редакционная статья была посвящена вечно протекавшему бассейну женской школы. Впрочем, в углу 5-й страницы обнаружился материал, привлекший внимание Клэр: коротенькая колонка, озаглавленная «НОВОСТИ ЛОНГБРИДЖА».
После трагического инцидента в фабричных мастерских, — говорилось в колонке, — снова возник вопрос относительно принятых в Лонгбридже мер безопасности. Подсобный рабочий, ирландец Джим Корриган, всего двадцати трех лет от роду, пытался перевезти станок весом в 2000 фунтов из одной мастерской в другую, используя для этого специальную колесную тележку. Одно из колес застряло в пазу между бетонными плитами пола, и Корриган, как полагают, воспользовался домкратом тележки, чтобы ее приподнять, в результате станок повалился и насмерть его задавил. Три месяца назад на этом же месте произошел почти аналогичный случай, приведший лишь к незначительной (по счастью) травме другого рабочего. Представитель отдела техники безопасности и охраны труда Лонгбриджской фабрики назвал это «причудливым» совпадением, признав, однако, что паз в полу после первого несчастного случая заделан так и не был. Мистер Корриган оставил жену и маленькую дочь.
