— Вася, я отдохну?
— Ложись на раскладушку, — великодушно предложил Вася.
Подушки и матраса не было, но Петров этого не заметил. Он заснул с налету, провалившись в скрипучую раскладушку как в гамак, и не почувствовал, что стукнулся спиной об пол. Вася укрыл его драным женским пальто, сам устроился рядом на полу, подстелив старую шинель, положив под голову несколько свитеров.
Люди жалуются, что плохо живут. А сами выбрасывают на помойку хорошие вещи.
* * *
Утром Петрова ждал сюрприз. У Васи был телефон! Феномен объяснялся просто: дочь Васи работала телефонисткой. Она изредка звонила отцу и спрашивала:
— Не помер еще, скотина?
— Нет, доченька, — отвечал Вася, — потерпи.
В сущности, он был безобидным и сердечным человеком. Не запойным пьяницей, а перманентно поддающим. В молодости его алкогольный кураж воспринимался как хорошее настроение доброго паренька, и Вася успел отслужить в армии, жениться, родить дочь и проработать пятнадцать лет в столярной мастерской. Но с годами его главное устремление — всегда быть поддатым — вступило в противоречие с семейными и производственными обязанностями. Как заядлый курильщик боится остаться без запаса сигарет, так Вася страшился не иметь полбутылки на завтрашний день. Выйти из дурмана он боялся больше, чем умереть, поэтому для него не существовало запретов в достижении цели. Он мог пропить школьную форму дочери накануне первого сентября и единственные сапоги жены трескучей зимой, украсть сохнувшее на веревке белье соседей и вынести из мастерской инструменты.
Со временем общество выдавило его из своих рядов, выбросило на свалку. Но Вася был не в обиде: забрать у него смысл жизни никто не мог. Вася собирал пустые бутылки, подрабатывал на рынке, таская ящики торговцам. На выпивку ему хватало.
* * *
Петров пил чай и грыз сухари, Вася позавтракал стаканом портвейна. Он придирчиво изучал список необходимых покупок, который Петров написал огрызком карандаша на обрывке газеты. Вася хотел сэкономить: найти на свалке то, что необязательно покупать в магазине.
— «Туалетная бумага, — хмыкнул Вася, — мыло, стиральный порошок». Это зачем?
— Сортир помыть, — объяснил Петров, — и одежду постирать.
— Я тебе новую принесу.
— Вася! Не спорь, иначе завтра на полбанки не получишь.
— «Зубная щетка, — читал далее Вася, — паста, макароны, тушенка, свежие газеты». Может, несвежие вместо туалетной бумаги? — с надеждой предложил он.
— Нет, — отрезал Петров.
— У тебя что, геморрой? — сочувственно спросил Вася. — При геморрое, говорят, газетами нельзя.
— Вроде того. Держи деньги. — Петров протянул последние сто рублей. — На вино тебе останется. Пока я здесь, будешь жить как у Христа за пазухой. Но упаси тебя кому-нибудь обо мне проговориться. Понял? Никому ни слова.
— Заметут?
— Да.
— Я тебе не враг.
— Самому себе ты не враг, поэтому держи язык за зубами.
* * *
Когда Вася ушел, Петров вернулся к проблеме, которую обдумывал все утро. Если бы не раненая нога, он бы справился без посторонней помощи, но выхода нет. Кому позвонить?
Остановился на сестре. Татьяна живет недалеко, она родной и разумный человек, секреты хранить умеет.
— Сестричка, это я, Павел, — быстро заговорил он, едва Татьяна ответила. — Если ты не одна в комнате, не называй меня по имени.
— Что случилось? Я одна. Пашка, ты где, откуда звонишь?
— Слушай внимательно. Первое и самое главное: ни одна душа не должна знать, что я тебе звонил и что я жив.
— Ты вляпался в проблемы? — испугалась Татьяна.
— В очень серьезные, — заверил ее брат. — Если кто-то узнает обо мне, пострадают Зина и дети.
— О господи! Я тебе говорила! Как же так? Что же будет? — запричитала она.
— Танька, времени на истерики нет. Возьми себя в руки и внимательно запоминай, что мне нужно привезти. Ничего не записывай, только на память.
— Ты в тюрьме?
— Нет! — разозлился Петров. — И не собираюсь!
И не совершил никакого преступления! Ты будешь мне помогать?
— Да, братик, извини.
— Я тебе все расскажу, когда увидимся, — пообещал Петров. — Теперь запоминай: ноутбук, деньги, сколько наскребешь, смена белья…
* * *
К приезду Татьяны Василий и Павел убрались в квартире. С точки зрения Петрова, теперь она выглядела почти прилично: из туалета не пахло, раковина посветлела, сор выметен. Но Татьяна пришла в ужас.
Полчаса назад на автобусной остановке к ней подошел бомж и заявил, что отведет к Петрову. Что общего у него с братом? Как Павел может жить в таком гадючнике?
— Что ты ищешь? — весело спросил Петров сестру, озирающуюся по сторонам.
— Здесь есть блохи или вши?
— Нет, только клопы.
Петрова забавляла оторопь сестры. После нескольких приглашений она все-таки села на стул, предварительно постелив на него пакет. Вася принес ужин — макароны с тушенкой в закопченном котелке.
— Поешь? — спросил Петров сестру.
Она отрицательно замотала головой. Брат, который и в зубах ковырял только серебряной зубочисткой, с аппетитом проглотил жуткое варево, облизнул облезлую вилку и передал ее Васе.
— Одна у нас, — пояснил он Татьяне, — все забываем купить приборы. Но вот мебель по случаю приобрели. — Он стукнул пяткой по ящику, на котором сидел. — Вообще, Танюша, я чувствую, что фортуна вновь стала ко мне благосклонной. Вот друга нашел, — он похлопал Васю по плечу, — с отдельной квартирой и телефоном.
— Дочка телефон оставила. — Вася смущенно улыбнулся и, желая сделать приятное даме, отвесил комплимент:
— Вы очень соблазнительная, почти как Людка из шашлычной на рынке.
Татьяну передернуло от отвращения. Петров хохотал:
— Вася, не надо клеить мою сестру! У нее муж ревнивый, как Отелло.
— Я же мысленно, — оправдывался Вася.
— Как ты здесь оказался? — поджав губы, осведомилась Таня. — Почему ты так одет?
Она показала на линялые и рваные спортивные штаны Петрова. Джинсы на больную ногу не налезали, и Вася притащил ему со свалки треники. Петров их тщательно постирал и теперь на замечание сестры обиделся:
— Конечно, не Кристиан Диор, но еще послужат.
— Прекрати балаган! — Татьяна возмущенно вскочила.
— Сядь! — приказал ей Петров. — Шуток не понимаешь? Сейчас Вася примет еще стакан и вырубится. — Он говорил, словно алкаш здесь не присутствовал или был глухим.
Петров налил в стакан портвейн и протянул Васе:
— Выпей за здоровье моей сестренки!
— Перебор будет, — с сомнением заметил Вася, но стакан взял.
Петров подтрунивал над сестрой не ради розыгрыша — хотел ее разозлить. Если выбить Татьяну из привычной колеи, она горы свернет. Не удастся растормошить, будет брести, глядя под ноги, — как бы не споткнуться.
После школы провалилась в институт. Ревела в три ручья, все ее по головке гладили. А Петров нахально заявил: «Просто ты тупая как валенок!» Она гонялась за ним по квартире, дубасила (на пять лет старше, и силушкой Бог не обидел), но Петров весь год подбрасывал сестре нахальные записочки и дразнил двоечницей. К следующим вступительным экзаменам Татьяна вызубрила программу наизусть и легко поступила.
Он и сам такой отчасти: без внешнего раздражителя адреналин не вырабатывается. С годами раздражитель требовался все более мощный. Но теперь жаловаться не приходится — задели крепко, адреналина под завязку.
Петров продолжал говорить о Васе в третьем лице:
— Уникальный человек, самый счастливый из всех, кого я видел. Пребывает в нирване ежедневно и без особых усилий.
Татьяна с брезгливой гримасой смотрела на Васю, который пьяно улыбался и хлопал глазами, польщенный.
— Ты нашел свой идеал? — ядовито спросила она брата.
— К сожалению, недостижимый. Мешает бешеное самолюбие и отвращение к плохой водке.
— Ничего, ты у нас способный!
— Если ты поддерживаешь, то я постараюсь.
— С жиру бесишься? С богачами случается. Одни в буддистские храмы отправляются, а ты к бомжам прибился?
— Ага! — весело отозвался Петров. — Кризис среднего возраста называется.
— Ошибаешься, это ранний климакс.
— Ничего подобного! — возмутился Петров. — Меня к девушкам тянет. Вот недавно…
— Я тебя сейчас покалечу! — воскликнула Таня. — Чьи костыли? Они тебе пригодятся!
— Его костыли, — выступил в защиту Вася, — он уже покалеченный.
Татьяна к словам алкаша отнеслась без внимания, чихвостила брата.
— Вася! — скомандовал Петров. — На раскладушку — и спать. Танька! Помолчи!
Он не разрешал ей рта открыть, пока не раздался тихий храп хозяина квартиры. Татьяна не выдержала, злым шепотом начала:
— Вот что я тебе скажу, братик мой дорогой!., — Сначала ты выслушаешь меня.
Покосился на мирно сопящего Васю и стал рассказывать. Начало печальной повести, про кризис среднего возраста опустил, остальное выложил без утайки.
