Покосился на мирно сопящего Васю и стал рассказывать. Начало печальной повести, про кризис среднего возраста опустил, остальное выложил без утайки.
По мере его рассказа лицо Татьяны претерпевало метаморфозы: от насупленно злого — к удивленно испуганному, от жалостливого — к паническому, от сочувствующего — снова к злому.
— Подонки! — воскликнула она, когда Петров закончил.
— Тише! — напомнил он.
Татьяна, теперь смотревшая на Васю по-иному, встала и заботливо укрыла алкаша старой шинелью.
— Тебе нужно срочно в больницу, — сказала она. — Очень болит?
— Сейчас терпимо, а вначале чуть не рехнулся от боли. Не могу я сейчас в больницу, там меня легко вычислят. Конечно, на всю жизнь оставаться инвалидом не собираюсь. Но чтобы обезопасить Зину и детей, я готов пожертвовать обеими ногами.
— Не придется! — решительно заявила Таня;
У нее уже созрел план действий. — Зина с детьми переезжает в Омск, потом тайно перевозим тебя и вылечиваем. Мы будем жить вместе, одной семьей, тихо и спокойно. Ни одна сволочь не посмеет к нам сунуться.
— Танька, я не успокоюсь, пока не отомщу подонкам, которые все затеяли.
— Но ты же ничего не можешь сделать!
— Ошибаешься, у меня не так мало данных.
Во-первых, нотариус, во-вторых медицинское освидетельствование, в-третьих, паспортные данные Каблукова и Тренера, Игоря Ивановича Лопухина, чтоб он сдох. И самое главное — московский телефон заказчика. Мы еще повоюем.
— Пашка, я боюсь!
— Боишься мне помогать?
— С ума сошел? Что нужно делать?
— Как ни пошло звучит, раздобыть денег, — Мы продадим магазин и квартиру, переедем к маме.
Это говорила сестра, которая выгребла подчистую все семейные накопления, купив Петрову современный ноутбук и спутниковый телефон.
— Спасибо, Танюшка. Такие жертвы не понадобятся, да и подозрительны они.
— Но ты говоришь, что никто, кроме тебя и Зины, которую нельзя вмешивать, не может ничего снять с зарубежных счетов.
— Ты знаешь, что такое хавала?
— Халва? — удивилась Таня.
— Хавала.
— Кого хавала? Прятала?
— «Хавала» в переводе с арабского значит «доверие».
Этот способ перевода финансов появился раньше бумажных денег и тем более банковской системы. Его придумали китайцы — торговцы «шелкового пути», чтобы укрыть свои доходы от разбойников.
Действующий и сегодня механизм прост, при этом сами деньги никуда не перемещаются, минуют банки и сберкассы. Допустим, турок, живущий в Германии, желает перевести родственникам определенную сумму. Он укладывает ее в конверт и сдает хозяину турецкой шашлычной. Уведомление о сумме посылается по факсу или передается по телефону. Родственники турка в Анкаре приходят в сапожную мастерскую, называют пароль и получают деньги. Все следы «транзакции» (записи в блокноте, листок факса) немедленно уничтожаются. Отсутствие цивилизованной бухгалтерской отчетности делает практически невозможным отследить «концы».
Ежегодно по миру хавалой переводится более двухсот миллиардов долларов. С ее помощью действуют террористы и отмывают деньги наркоторговцы. Пакистан, Индию и Дубай называют «треугольником хавалы».
Во время дефолта девяносто восьмого года «Класс» оказался перед необходимостью перегнать большие суммы из одной зарубежной страны в другую, не засвечивая их и сэкономив на банковском проценте за перевод. Партнеры предложили воспользоваться хавалой. Петров отвечал за операцию, и она прошла успешно. Ему намекнули, что в качестве гарантии того, что он не проболтается о канале движения денег, ему неплохо было бы перевести личные деньги по хавале и подождать с получением год-два.
Выхода не было, он согласился.
Теперь в небольшой ювелирной лавке в Дубае лежали его собственные двадцать тысяч долларов.
Он мог забрать их еще два года назад, да было недосуг.
Татьяне предстояло отправиться в Дубай по туристической путевке и снять деньги. Но Петров не хотел отпускать сестру одну. Нужен попутчик — малознакомый в его окружении, надежный и верный.
После долгих раздумий он остановился на докторе Козлове. Татьяне не стал говорить, что опасается за ее безопасность, сослался на таможенные правила: без декларирования одному человеку можно ввезти только десять тысяч.
— Но я не знаю Козлова, — сомневалась Таня, — он надежный человек? Он согласится?
— Сейчас узнаем. — Петров набрал домашний телефон педиатра:
— Козлов? Это Петров.
— Петров? Это Козлов. — Тот едва ворочал языком со сна.
— Доктор, проснись. Ты опять подрабатываешь в детской «Скорой помощи»?
— Угу.
— Доктор, я в заднице.
— Опиши.
— Что?
— Симптомы.
— Не могу, здесь дамы.
— Если бы ты знал, как я хочу спать, ты бы не морочил мне голову.
— Козлов, ты давно был в отпуске?
— Рабам отпуски не положены.
— К тебе приедет моя сестра и объяснит ситуацию.
— Она симпатичная?
— Кто?
— Сестра.
— Она не по этой части.
— Господа душу мать! — выругался Козлов. — Петров! Ты здоров? Дети здоровы? Какого дьявола ты не даешь мне спать?
— Мне нужна твоя помощь.
— Говори.
— Не могу. Сестра скажет.
— Я понял. У тебя есть уродина сестра. Но женские бзики не по моей части.
— Значит, она к тебе приедет?
— Ладно.
— Если ты откажешь, я на тебя не обижусь.
— Иди к черту!
— Козлов, какое сегодня число?
— Второе июня.
— А я тебе звоню двадцать седьмого мая. Ты понял?
— Нет.
— Я тебе звонил в конце мая, поздравлял с днем медика.
— День медика еще не грянул. Ты мне вообще не звонил.
— Годится. Я тебе вообще не звонил. Запомни!
— Я тебя к черту уже посылал?
— Посылал. Спокойной ночи!
— Петров?
— Ну?
— Знаешь, что вредно делать зонтику в заднице?
Раскрываться!
Козлов первым положил трубку, Петров не успел ответить. Он рассмеялся и подумал о том, что общается со всякой шушерой, ходит по ресторанам, а порядочного парня Козлова ни разу даже в загородный дом не пригласил.
— Он спрашивал обо мне? — насторожилась Таня.
— Сестренка, слушай меня внимательно, — не обратил внимания Петров на ее вопрос.
Петров инструктировал ее несколько часов. Он продумал каждый шаг Татьяны и Козлова, если тот станет партнером. Каждый поступок сестры, если она окажется в одиночестве. Так в кино натаскивают шпионов, засылаемых во вражеский тыл. Петров заставил Татьяну несколько раз повторить инструкции, находил в ее речах ошибки и объяснял их опасность, снова просил повторить урок.
Татьяна держалась молодцом. Чтобы помочь брату, она отбросила страхи и привычные разумные опасения, старательно репетировала роль праздной туристки. Она не могла допустить, чтобы Павел навечно остался в бомжатнике, а именно такой ей виделась альтернатива.
Забрезжил рассвет, газеты, которыми были заклеены окна, из старо-желтых превратились в грязно-серые. Татьяна и Петров решили немного отдохнуть.
Легли на пол, на старые тряпки.
— Помнишь, мы в детстве у бабушки вместе спали? — спросила Таня.
— Ты всегда одеяло на себя тянула; — отозвался Петров.
— А ты брыкался!
— Спи, моя хорошая. — Петров погладил сестру по голове. — Спи, отдыхай, все будет хорошо.
— Пусть попробуют! — прошептала Таня, засыпая, — Мы им покажем, — закончил ее мысль Петров;
* * *
Виктор Полищук, Витек Маленький, беседовал с Зиной в своем кабинете. Ее надежды («Меня встретят добрые люди и протянут руку помощи») оправдывались. Витек держался любезно и дружески участливо.
— Понимаю, — сказала Зина искренне, — что моя квалификация, вернее, ее отсутствие делает весьма сомнительной мою полезность вашей фирме.
— Квалификация — дело наживное, — подбодрил Витек.
«Я бы тебя и в секретарши не взял, только в уборщицы, не будь ты женой Петрова, — подумал он. — Блажь барыньке в голову стукнула. И хорошо. Раз она здесь, значит, муж одобряет. Петров далеко не дурак. Он понимает, что теперь „Имиджу плюс“ он должен открывать „зеленую улицу“. Это означает выгодные контракты».
Витек не знал, что Петров отошел от дел, — все изменения в «Классе» держались в строгой тайне.
— Итак, вы у нас художник, — дружески улыбнулся Витек.
— Ну, какой я художник! — возразила Зина.
— Начинающий, перспективный, я уверен. Но знаете, Зина, я бы не стал сейчас сразу заключать с вами контракт как с художником-дизайнером, чтобы вас не пугала ответственность. Давайте оформим вас менеджером по рекламе? Конечно, вы не будете искать клиентов. Присматривайтесь, учитесь, осваивайтесь.
— Спасибо! — поблагодарила Зина.
— Хотите кофе? Или пойдем знакомиться с народом?
Предложение выпить кофе, поняла Зина, было только любезностью. Она отказалась и поднялась.
— Ужасно волнуюсь, — доверительно призналась она.
