Больница Ленокс
Зал для родственников в приемном покое
7 часов 32 минуты
Габриель бросила монетку в автомат, взяла свой стаканчик кофе. Она не спала уже двое суток. В ушах – шум, ноги ватные, мышцы сводит судорогой. Она не представляла, что сейчас – утро, день, вечер или ночь.
Габриель поговорила с доктором Элиотом, которого знала с давних пор, и с женщиной-хирургом, оперировавшей Мартена. Ни тот, ни другая не оставили ей никакой надежды.
– Скажите, вас зовут Габриель?
Она обернулась и, как сквозь туман, посмотрела на человека, окликнувшего ее. Мужчина, чуть старше ее, тоже в помятой одежде, с таким же осунувшимся лицом и усталыми глазами. Только в его взгляде чувствовалось облегчение.
– Моя дочь Лиззи только что вышла из комы после интоксикации, – пояснил он. – И первое, о чем она попросила, когда очнулась, чтобы вы к ней подошли.
– Что?
– Она говорит, что у нее есть для вас какое-то сообщение.
– Наверное, это ошибка. Я не знаю никакой Лиззи, – произнесла Габриель.
Он удержал ее и продолжил:
– Последние три года, с тех пор как мы с женой разошлись, мне кажется, я не заметил, как повзрослела дочь. В любом случае я недостаточно уделял ей внимания. Видимо, теперь время пришло, и мы готовы начать слушать друг друга и больше друг другу доверять. Она заставила меня поклясться, что я обязательно разыщу вас и приведу к ней. Вот почему я настаиваю: уделите ей несколько минут, пожалуйста, я вас очень прошу.
Габриель пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы вернуться к действительности.
– Вы сказали, что у нее для меня послание?
– Да, от какого-то Мартена.
Больница Ленокс
Операционный блок № 1 и № 2
7 часов 36 минут
Длинным надрезом Элиот вскрыл брюшную полость Арчибальда от лобка до грудины.
Клэр сделала надрез по стенке брюшной полости Мартена. Ну-ка, посмотрим, что там у тебя в животе, handsome[8]. Элиот обеими руками сжал печень, внимательно изучая каждый пораженный кусочек и стараясь выяснить, где очаг кровотечения. Да здесь отовсюду хлещет кровь!
Тампон, гемостаз, дренаж: Клэр делала все возможное, чтобы стабилизировать состояние пациента. Рана была обширная и сильно кровоточила.
Элиот раздвинул края, чтобы иссечь то, что там находилось, и использовал тройное пережатие в надежде сблизить края раны настолько, чтобы можно было зашить брешь рассасывающейся нитью.
Сквозь хирургические очки Клэр осматривала поврежденные ткани, и то, что она видела, вызывало у нее беспокойство. Она подозревала разрыв вирсунгова протока, сочетанный с повреждением двенадцатиперстной кишки. В такой ситуации особого выбора у нее не было. Надо подождать, пока стабилизируется его состояние, а потом резать в третий раз и проводить тяжелую операцию на кишечнике.
Только будет ли он к тому времени жив?
Руки Элиота работали четко и аккуратно, но хирург чувствовал, что Арчибальд, скорее всего, проиграет свой последний бой. Ему постоянно переливали кровь, вводили лекарства, и он уже вытерпел гораздо больше, чем обычно может выдержать человеческий организм. А тут еще возраст, болезнь, многочисленные травмы и органы, которые расползаются во все стороны…
Когда организм исчерпал свой лимит, и жизнь теплится в нем из последних сил, что можно сделать, кроме как отпустить с миром?
Больница Ленокс
Реанимация
7 часов 40 минут
– Твой отец сказал, что ты хочешь мне что-то сказать?
– Да.
Лиззи была необычайно бледна и говорила слабым, сдавленным голосом, но взгляд ее, обращенный к Габриель, выражал сострадание и восхищение.
– Я там была вместе с ними, – начала она свой рассказ.
– Где «там»? И с кем «с ними»? – холодно промолвила Габриель.
– Я была в коме с Мартеном и с Арчибальдом.
– Ты была в коме в то же время, что и они, – поправила Габриель.
– Нет, – настаивала Лиззи, хотя ей было трудно говорить. – Я была с ними. Я с ними разговаривала, и Мартен попросил меня передать вам послание.
Габриель протестующе подняла руку:
– Мне очень жаль. Наверное, ты очень устала, а после всего, что случилось, тебе лучше не волноваться и беречь силы. Я все равно не верю во все это.
– Мартен мне так и сказал, что вы не поверите.
– Ну и что?
– Он попросил меня запомнить несколько предложений: «Дорогая Габриель, хочу сказать тебе, что завтра я возвращаюсь во Францию. Ничто не стоит тех мгновений, что мы провели вместе».
Габриель зажмурилась, и по спине пробежал холодок. Первая фраза из самого первого письма. Та самая, с которой все началось…
– Он просил еще передать, что очень изменился, – продолжила Лиззи. – Мартен понял что-то очень важное, и еще, что ваш папа – хороший человек.
Габриель была пока не готова все принять, но сомнений у нее не осталось: то, что говорила бедная девочка, вовсе не бред и не галлюцинации.
– Что еще он тебе сказал? – спросила она, присев на краешек высокой кровати.
Под тоненькой больничной пижамкой тело Лиззи сотрясал озноб, она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться.
– Он не хочет, чтобы вы переживали из-за него…
Габриель накрыла ее одеялом, поправила простыню и материнским жестом убрала со лба прядь слипшихся волос.
– Мартен надеется, что найдет способ вернуться…
Лиззи говорила с трудом, каждое новое слово отнимало у нее силы.
– Как только он закрывает глаза, то представляет вас вдвоем, через много лет, и всегда у него в голове та же картина: солнце и детский смех…
Габриель погладила девочку по волосам, намекая, что ей пора отдохнуть. Потом встала и вышла, как сомнамбула, из реанимационной палаты. Она миновала несколько коридоров, а когда очутилась в приемном покое, рухнула на стул и замерла, сжав голову руками. Из глубины ее затуманенного сознания чей-то голос прокладывал себе дорогу. Голос близкий, родной, но доносившийся как бы из далекого прошлого. Он повторял слова из письма, написанного давно-давно, лет пятнадцать тому назад.
Я здесь, Габриель, на другом берегу реки. И я тебя жду. Со стороны кажется, будто мост, который нас разделяет, не в очень хорошем состоянии, но это не так. Солидный мост, сделан из толстых бревен и выдержал за свою жизнь немало ураганов. Я понимаю, что тебе страшно, ты боишься ступить на него. Я знаю, что ты, может, никогда не решишься. Но все-таки позволь мне надеяться.
Габриель резко встала. Выражение страха на ее измученном лице сменилось на отчаянную решимость. Если то, о чем рассказала ей Лиззи, правда, значит, по крайней мере один человек на планете может им помочь, Мартену и Арчибальду. Габриель вызвала лифт, чтобы спуститься на подземную стоянку, где оставила свою машину, но у нее не хватило терпения дождаться его, и она отправилась пешком по лестнице. Сердце колотилось в груди как бешеное.
«Вот увидишь, Мартен Бомон, боюсь ли я перейти этот мост.
Вот увидишь, боюсь ли я отправиться за тобой…»
Зона вылета
7 часов 45 минут
Арчибальд продолжал плутать по бесконечному зданию аэровокзала. Забираясь все дальше, ускоряя шаг. Чем больше он продвигался вперед, тем яснее становилась обстановка: пол блестел ярче, окна делались прозрачнее и тоньше, длинные, как и прежде, коридоры наполнялись сияющим светом, от которого кружилась голова. Теперь аэровокзал не казался ему подозрительным и коварным местом, поскольку он понял его хитрые закономерности и разгадал, где скрываются опасные ловушки. Зона вылета, оказывается, являлась не пунктом, где завершаются земные дела, а местом, где все только начинается.
Зона не была местом случайных встреч, а местом, где назначают свидания.
Зона была тем местом, где прошлое, настоящее и будущее сходятся в одной точке.
Местом, где вера заменяет разум.
Местом, где кончаются страхи и начинается любовь.
8 часов 01 минута
Затяжной дождь, сопровождаемый вспышками молнии и раскатами грома, держал город в осаде вот уже несколько часов. Габриель подняла капот своего кабриолета, но «дворники» ее старенького «Мустанга» не справлялись с потоками низвергающейся с неба воды, заливающей ветровое стекло и затрудняющей видимость на дороге. Она прекрасно помнила дорогу, и ей не нужен был навигатор, чтобы попасть на шоссе. В конце концов Габриель очутилась в безликом квартале на южной окраине города, где располагались административные здания. Она оставила машину на открытой стоянке, неподалеку от серого скучного здания в дюжину этажей – реабилитационного центра.
В регистратуре дежурная записала ее фамилию и сразу выдала разовый пропуск. Габриель поблагодарила, вызвала лифт и поднялась на последний этаж: отделение для больных с пожизненным содержанием. За последние пятнадцать лет она приходила сюда регулярно, раз в неделю, и могла бы с закрытыми глазами добраться сюда без посторонней помощи. В конце коридора над последней палатой висел номерок: 966.
