Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Глава V

Мать Зейнаб теперь почти все время проводила рядом с дочерью, только изредка уходила домой. Отец узнавал от нее все новости о болезни дочери. Иногда он и сам навещал Зейнаб. Ему казалось, что дочь смотрит на него с упреком. Ее взор будто проникал в самую глубину сердца. Свекровь была очень внимательна к Зейнаб, неустанно заботилась о ней, лишь во время молитвы, да еще ночью, когда Хасан оставался рядом с женой, матушка Газийя покидала невестку.

Над их домом словно нависла мрачная туча. И обитатели его и гости, приходившие справиться, как себя чувствует больная, были грустны, а солнце только подчеркивало унылый землистый цвет стен, за которыми тревожно бились скорбные сердца. Акация, росшая перед домом, сбросив зеленый убор, стояла обнаженная, протягивая к нему черные сучья, ветер шумел в голых ветвях, и, казалось, дерево раскачивается от боли и тоски.

Иногда Зейнаб навещали подруги, — свежие, цветущие, одетые в платья ярких, весенних тонов. Когда она видела их, то вспоминала беззаботные дни своей юности. Как горько в пору бессилия и отчаяния напоминание о прежней силе и красоте! Зейнаб расстраивалась, из ее глубоко запавших, огромных глаз на пожелтевшие щеки лились горькие слезы.

Кашель теперь не утихал даже ночью, Зейнаб слабела с каждым днем. Она так исхудала, что ее истаявшее тело было едва заметно под одеялом, только бледное лицо выделялось на подушке.

Для Хасана жизнь превратилась в сплошное страдание. Он совсем потерял голову. На днях он пошел к старосте — посоветоваться, что делать. Староста попенял ему:

— Как можно оставлять такую больную без осмотра врача?

— Да, но родители, когда я говорил, что надо позвать врача, каждый раз повторяли: «Врач наш — аллах наш. Аллах и исцелит», — сказал Хасан. — Мать начинала жечь благовония и квасцы, уверяя себя и всех остальных, что Зейнаб просто сглазили, что болезнь ее скоро пройдет, если такова будет воля аллаха.

Долго еще жаловался Хасан старосте на упрямство и невежество родителей. Староста распорядился немедленно вызвать по телефону врача из уездного центра. Он пообещал Хасану послать за ним, как только врач приедет.

Врач прибыл с первым утренним поездом. Староста отнесся к нему с большим почтением, велел слуге принести кофе, рассыпался в любезностях. Врач, человек молодой и жизнерадостный, пользовался любовью всех жителей уезда. Везде его встречали радостно, с улыбкой. Когда закончился традиционный обмен приветствиями и кофе был выпит, зашел разговор о политике. Староста и врач оказались единомышленниками во многих политических вопросах. Собеседники рассказывали, не скупясь ни на похвалу, ни на хулу, различные истории о политических деятелях, которых большинство людей считают непогрешимыми. Потом заговорили о недавно напечатанных статьях. Позиция некоторых политиков вызывала их резкое порицание.

— Если бы в голове хоть у одного из них была капля здравого смысла, — говорил врач, — разве они позволили бы появиться статье, которая была напечатана позавчера?.. Где их принципиальность? Одна пустая шумиха, и больше ничего!

— И ведь каждая фраза сопровождается воплями: либо «да здравствует!», либо «долой!». Они забивают всякой ерундой голову и себе и людям. А англичане сидят, как ни в чем не бывало, и хедив по‑прежнему на своем месте.

С лидеров партий перекинулись на министров нынешнего правительства, потом на чиновников, и особенно на чиновников управленческого аппарата. Тут врач рассказал о проделках уездного начальника, о том, как он заискивал перед губернатором. Этот рассказ так развеселил старосту, что он поднялся и расцеловал друга. Еще бы! Такие сведения об этом проходимце, начальнике уезда, который принуждает старост выплачивать дополнительные налоги, покупать какие‑то бесполезные книги, участвовать в подписке на ненужные им газеты! Оно конечно, на собраниях надо соглашаться с начальством, внимательно слушать его, но хочется иной‑то раз душу отвести! Староста, в свою очередь, стал угощать врача разными любопытными историями. Обменявшись новостями и утолив таким образом свою жажду посплетничать, врач наконец спросил, по какой причине его вызвали. Он спешил, ему хотелось вернуться в город с вечерним поездом. Староста позвал посыльного и велел пригласить Хасана Абу Халила.

Диск солнца, быстро скользя по небу, опускался к западу. Ветер колебал ветви деревьев и листья пальм, шелест которых доносился с недоступной вышины до людских ушей. По поверхности пруда бежали легкие волны, нараставшие по мере приближения к берегу. Вокруг было пустынно. Только по главной дороге навстречу друг другу шли женщины с кувшинами на головах, выступая неторопливо и спокойно, покачивая на ходу бедрами. Они были закутаны в накидки, и порой человека, смотрящего на них, брало сомнение: женщины ли это, или ангелы, что сошли с небес на землю. На деревню спускались тихие, прозрачные сумерки.

Как только его позвали, Хасан бросился к дому старосты. Последние несколько часов он провел в сильном волнении. Вошел он понурый и печальный, но, увидев врача, весь загорелся надеждой. Староста пригласил его сесть и велел рассказать врачу, что случилось с его женой. Много ли мог рассказать бедняга Хасан! Его Зейнаб больна, глядя на нее, разрывается сердце, она чахнет день ото дня. Прежде была здоровая, сильная, красивая, а теперь слабая, изможденная, ни кровинки в лице нет. Вот и вся история — источник страданья для него и всей их семьи. «Неужели этот человек, который, поигрывая пальцами, смотрит на меня с сожалением, способен облегчить недуг Зейнаб, возвратить семье радость и спокойствие?» — думал Хасан, недоверчиво глядя на врача.

Затем врач вместе с Хасаном пошли к больной. Все присутствующие тотчас покинули комнату, рядом с дочерью осталась только мать. Первое, чем поинтересовался врач, было: болел ли раньше кто‑нибудь в их семье такой же болезнью?

— Нет, — отвечал ему Хасан. — Вот мать жены перед вами, сильная и здоровая женщина, и отец ей под стать.

Врач спросил больную, не хочет ли она чего‑нибудь, и услышал в ответ:

— Нет, ничего.

На все его вопросы ответ был одинаков. Наконец врач попросил оставить его наедине с больной. Он стал ласково шутить, пытаясь вызвать у Зейнаб улыбку и узнать ее тайну. Однако он ждал от несчастной непосильного признания. Как бы мы ни доверяли врачу, вряд ли кто‑нибудь из нас стал бы посвящать его в свои тайны.

Отчаявшись дознаться истины, он попросил больную кашлянуть. Но едва она шевельнулась, как начался жесточайший приступ кашля. Увидев мокроту, врач приподнял брови и пожал плечами, как бы говоря этим: «Что тут лечить!..» Да, даже постороннему человеку тяжело было видеть, как приближается к своему смертному часу, гибнет на глазах эта женщина, еще сохранившая остатки былой красоты.

Он посмотрел на нее и с ласковой улыбкой сказал, что надежда на выздоровление есть, но для этого он, врач, должен знать, что таится в душе больной, какая печаль ее гложет. Зейнаб вздохнула и, в свою очередь, взглянула на него. В ее огромных глазах было столько мольбы, столько искреннего чувства, что сердце врача сжалось. Она решила рассказать свою историю, но колебалась, боясь своим признанием осквернить прошлое. Он понял эту нерешительность и подбодрил ее. Наконец она согласилась, перевела дух и в немногих скупых словах рассказала ему о своем замужестве. Врач все понял. Он успокоил больную и позвал родственников.

Хасан пошел проводить врача через пустырь к дому старосты. Солнце уже село, но тени от домов еще темнели на земле. Голубой небосвод отражался в пруду, легкий ветерок рябил воду.

Они вошли в дом старосты. Присев, доктор извлек из кармана бумагу и перо, написал рецепт, отдал Хасану и велел ему выводить жену на прогулку каждый день, за два часа до захода солнца, и точно соблюдать предписанный режим.

Когда Хасан вышел, староста спросил гостя о состоянии больной.

— Случай сложный, клянусь аллахом! Она может умереть, но еще может и поправиться. — И врач перевел разговор на другую тему.

Хасан соблюдал все предписания лрача — заставлял жену принимать лекарства, требовал, чтобы каждый день после обеда она выходила на свежий воздух. Наилучшим местом для прогулок было поле. Когда в первый раз, незадолго до полудня, Зейнаб вместе с сестрой Хасана, которая несла ему обед, вышла прогуляться, они застали Хасана лежащим под деревом. Он решил немного отдохнуть. Рядом два быка пережевывали корм. Плуг блестел в борозде, поделившей поле на две части: твердую и разрыхленную вспашкой. После обеда сестра вернулась домой, а Хасан принялся за работу. Зейнаб осталась одна. Оглянувшись, она увидела неподалеку поля господина Махмуда и вспомнила тот самый день, когда с ней случился обморок. Тогда Ибрахим подошел к ней, побрызгал водой ей в лицо и привел в чувство. И она вновь увидела перед собой дорогой образ своего возлюбленного: Ибрахим шел, слегка покачиваясь, опираясь на мотыгу и пристально глядя на нее, Зейнаб.