– Что за бред ты несешь, Федя? Мы к тебе с добром…
– Пошли отсюда! А то на вас всех собак спущу! Время тревожное, везде разные экстремисты водятся.
Обиженные соседи ушли, оставив нашего Федю одного возле колючей проволоки.
Через три месяца соседи снова пришли к Феде. Возле него они увидели несколько человек, кладущих кирпичи.
– Это твои рабочие, Федя? – спросили соседи.
– Нет у меня денег на рабочих, – ответил Федя, даже не оборачиваясь в сторону соседей, – это просто энтузиасты, мне помогают. Нам надо самим учиться всему, нам нужны отечественные строители и отечественные дома! Вот мы все вместе и учимся строить собственные дома без помощи варягов.
– Какие мы варяги? – удивились соседи. – Почему ты нас постоянно обижаешь, когда тебе помочь хотят?!
– Пошли вон отсюда! – погнал соседей Федя, спуская на них злых собак.
Прошло два года. Соседи заглянули к Феде, спрашивая его:
– Как дела, Федя?
Мрачный Федя сидел возле колючей проволоки, не замечая соседей. Его помощники-энтузиасты разносили кирпичи и месили глину.
– Федя, почему дом еще не построил?
– Не ваше дело, – зло ответил он, даже не оборачиваясь. – Сейчас у нас будет собрание, но собрание только для меня и моих помощников, не для посторонних.
– Это мы посторонние, Федя? Секретное собрание по поводу строительства твоего дома, которого нет и не будет?
– Прошу не ерничать, проваливайте отсюда, – ответил Федя, спуская собак на соседей.
Соседям надоело ходить к Феде и убеждать его поучиться у них. Больше года они не интересовались делами Феди, но потом через год зашли к нему:
– Как дела, Федя?
– Дом строится, – ответил Федя, не оборачиваясь в сторону соседей, – не мешайте мне читать лекцию моим помощникам.
– А какова тема лекции?
– Как построить наш дом, – ответил Федя.
– Если ты лекции читаешь, то должен быстро тогда свой дом построить! А уже несколько лет прошло, а дома нет…
– Наше дело новое, – ответил Федя, не оборачиваясь в сторону соседей, – мы – первые отечественные строители, первопроходцы… Нужно сначала теоретически всё освоить, поучиться, обдумать, взвесить…
– Чего постоянно экспериментировать, Федя? – удивились соседи, всплескивая руками, – сначала бы ты поучился у нас, посмотрел, как мы хорошо все живем, какие дома красивые строим! А как можно без опыта пытаться что-то строить и постоянно экспериментировать на пустом месте?! О чем же ты можешь лекции читать, учить своих последователей, если сам ничего не смыслишь в строительстве?!
Обозлился Федя на своих соседей, спустил на них собак, бросился в драку, начав избивать соседей. Не стали соседи больше с ним говорить.
Прошло с тех пор целых десять лет. Многие из соседей забыли про злого Федю, пожелавшего построить свой дом без изучения опыта мирового строительства домов. Никто из соседей не посещал Федю и не интересовался его домом. И сам Федя никогда не наведывался к соседям, не желая никого видеть и слышать. Лишь некоторые люди, проходившие рядом с участком Феди и потом бывавшие в гостях у его соседей, что-то им говорили. Кто-то рассказывал, что видели возле участка Феди еще один ряд колючей проволоки вдобавок к прежней. Другие рассказывали, что число собак на участке Феди увеличилось, как и число его помощников. Но дома, как такового, не было. Зато лекции по строительству и обустройству дома Федя читал каждый день, иногда даже несколько раз в день. Некоторым соседям рассказывали, что многие помощники Феди состарились и умерли, так и не дождавшись конца эпохального строительства и не увидев дом Феди. Злые языки говорили, что Федя постарел, ослаб, отпустил длинную бороду почти до живота, но своей мечты построить дом без помощи извне не оставляет, постоянно экспериментирует, читает лекции новым своим помощникам по строительству дома…
Андрей проснулся, вздрогнул и перевернулся на правый бок.
– «М-да!.. – подумал Андрей. – Одни экспериментаторы у нас!.. Изобретатели велосипеда…»
«М-да… Живешь ты один раз на свете, а потерять честь можешь сотни раз, – раздумывал, лежа на сене Николя. – Но я жил честно, никого не предал!.. Скоро меня расстреляют… А жить-то так хочется!.. И Настеньку увидеть хочется!..»
Николя застонал от тоски и досады. Его не кормили несколько дней, давая лишь выпить воды. Сильно болела голова, возможно, от голода и волнений.
«Помню, как поручик Ежинский прикрыл меня в бою… – вспоминал Николя. – Да-а, где ты, мой дорогой поручик? Тебя тоже арестовали эти красные гады, лапотники? Или ты продолжаешь сражаться с ними? Или убежал за границу?.. О-хо-хо… Обидно до ужаса!!.. Обидно, что я молодой и сильный, а убьют!.. Помню тот предпоследний бой, когда Ежинский повел всех в атаку!.. Каким молодцом он выглядел!.. Как энергично он действовал, ведя за собой солдат и офицеров в атаку!.. М-да, эти батраки и воры надолго запомнят тот бой… Поднялись все офицеры и солдаты, стали во весь рост, не пригибаясь… Шли смело под пули!.. Шли смело с барабанным боем, многие пели «Боже, царя храни!» Потом что-то не припомню после боя, что случилось с Ежинским… Говорили, его ранили, отвезли в госпиталь… М-да, а как хочется его увидеть и поговорить по душам!.. Но как мне хочется увидеть хоть на миг мою прекрасную молодую женушку Настеньку!! Где ты, моя Настенька?!»
У Николя закружилась голова, он закрыл глаза и потерял сознание…
Дверь в сарай резко распахнулась, быстрой походкой вошел Щеглов с тремя красноармейцами. Николя лежал, не двигаясь.
Щеглов подошел к нему, толкая Николя грязным сапогом.
– Н-ну, ты, белый офицеришко! Вставай! – скомандовал Щеглов, вытаскивая маузер из кармана.
Однако Николя не подавал признаков жизни.
– Чего это с ним? – не понял Щеглов.
– Может, он помер? – спросил один из красноармейцев.
– Гм, может… А ну принесите-ка ведро воды, окатите его водой.
Один красноармеец побежал за водой, через минуты три Николя окатили водой с головы до ног.
Двое красноармейцев толкали Николя, били по щекам.
– Что такое? Mon dieu… Attendez… Ne pas me tourmentez… – пробурчал Николя, чуть приоткрывая один глаз.
Щеглов засмеялся, снова толкая сапогом лежащего Николя:
– Ой, белый офицерик, вы проснулись? По-французски изволите с нами, неграмотными, говорить?
Красноармейцы хихикнули.
– Вы… вы что хотите? – тихо спросил Николя, наконец, открывая второй глаз и приподнимаясь.
– А ну встать! – заорал Щеглов.
Через минуту Николя поднялся, однако потом зашатался, чуть не упал.
– Ой, они такие белые офицерики хилые! – усмехнулся Щеглов. – Аж на ножках своих слабых дворянских стоять не могут-с!
Николя вздохнул и тихо спросил без всякой надежды – он догадывался о расстреле, ожидая его каждый день:
– В чем дело?
Щеглов вытащил из кармана лист бумаги и стал громко читать:
– В соответствии с решением Совета рабочих и крестьянских депутатов вынесен приговор белому офицеру Андрею Воронцову: расстрелять немедленно. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Председатель Совета…
Щеглов скомкал бумагу со словами:
– Да этого неважно, кто там был председатель… Ясно, офицерик?
Николя предпочел не отвечать.
– Вывести его из сарая! – приказал Щеглов.
Красноармейцы вытолкнули Николя из сарая, ведя за собой, Щеглов шел сзади.
– Ладно… Здесь, что ли… – решил Щеглов, оглядываясь по сторонам.
Николя только что обратил внимание, что наступило раннее, свежее, тихое утро. Большую часть времени, находясь в сарае, он спал, а просыпаясь, раздумывал, лежа на сене. Он поднял голову, смотря на голубое и ясное небо, потом зажмурился. Николя отвык от яркого света, находясь долгое время в темном сарае. Через минуту он открыл глаза, радуясь всему, что видел и ощущал: аромату опавшей листвы, чистому и приятному воздуху, голубому небу, лучам солнца… Даже подувший сырой и холодный ветер не раздражал Николя. Он радостно вытянул руки, вдыхая воздух.
После долгого пребывания в полутемном сарае небо показалось Николя бесконечно просторным, радостным и светлым, а воздух – чистым и изумительным.
В эти последние минуты своей жизни Николя вспоминал прекрасный родной образ жены Настеньки, ее чарующую улыбку, ее милый и заразительный смех… Он вспоминал, как целовал Настеньку, как танцевал с ней вальс… Он мысленно благословил ее, и очень надеялся, что ей удастся спастись от бесчинствующих большевиков, которые, несомненно, полезут в его графское имение. Он не ведал о судьбе Настеньки, своего отца, к сожалению, а теперь накануне неизбежной смерти, стоя со связанными руками, понимал, как мало успел он в жизни совершить! От изнуряющей душу тоски и досады у Николя закружилась голова, он слегка пошатнулся, но усилием воли заставил себя держаться ровно и неподвижно, не показывая врагу своих волнений.
Щеглов минуты три молчал, куря папироску, смотря на спокойное и невозмутимое лицо Николя.
