Увидел свою дочь и Петр. Он плюхнулся мимо стула и присел на асфальт.
– Ой, давайте я вам помогу! Мы вам сейчас все объясним! Я объясню, – запаниковал Вачаган.
– Руки убери, негодяй! – заревел Погос, в запале гнева подумав, что подлец Вачаган заставил его любимую Арусяк делать что-то очень нехорошее, настолько нехорошее, что даже страшно подумать.
Арусяк, увидев за столиком отца и мать, побелела, прижалась к Тимофею и прошептала:
– Тима, уходи, сейчас что-то будет! Уходи, пока не поздно, я тебе потом позвоню.
– Ну уж нет, – ответил Тимофей. – Все равно завтра собирались все рассказывать. Расскажем сегодня. К тому же в публичном месте твой отец не осмелится устроить драку.
Тимофей поправил воротничок рубашки и уверенным шагом двинулся в сторону кафе в надежде, что его красноречие и интеллигентный внешний вид произведут на отца Арусяк должное впечатление и с завтрашнего дня статус его повысится с просто знакомого до официального жениха либо придется совершать «ахчик пахцнел». Но не успел он даже открыть рот и представиться, как получил удар в нос и, запрокинув голову, полетел на соседний столик.
– Петя, не надо! – завизжала Аннушка и стала хватать разъяренного мужа за руки.
На помощь ей пришел Вачаган, который схватил несостоявшегося тестя и стал заламывать ему руки. Арусяк подскочила к Тимофею и стала вытирать кровь, хлынувшую из его носа.
– Убил! – всплеснула руками Аннушка.
– Со мной все в порядке. – Тимофей выхватил из рук Арусяк платок и встал на ноги.
– Убью негодяя! Отпусти меня, Вачаган, я и тебя убью! – вопил Петр, пытаясь выкрутиться из цепких объятий Вачагана.
– Дядя Погос, дядя Погос, успокойся! Давай поговорим, это я во всем виноват! Давай поговорим, дядя Погос, – кряхтел Вачаган, пытаясь удержать вырывающегося Погоса, который в эту минуту походил на бешеного бизона.
– Я тебе поговорю! Я вас обоих здесь и закопаю! И тебя закопаю! – заорал Погос еще громче, продолжая изворачиваться. Перед глазами его стояла картина: дочь, целующая белобрысого русского парня при всем честном народе.
– Хватит! – стукнула по столу кулаком Аннушка, понимая, что Петр может перебить всех, кто попадется ему под руку. – Если ты немедленно не успокоишься, я завтра же куплю билет и увезу дочь в Харьков, а ты сиди здесь со своими родственниками, дикарь!
Петр обмяк и с удивлением посмотрел на жену. Такой разъяренной он ее не видел с тех времен, когда беременная Аннушка, пославшая мужа за хлебушком, спустя два часа обнаружила его пьяным в парке в компании какого-то алкаша, который поил Петра самогоном.
– Ладно, я спокоен, спокоен, все, спокоен, – сник Петр.
Вачаган осторожно разжал руки, опасаясь подвоха, и быстренько отскочил назад. Тимофей вытер нос и подошел к Петру вплотную.
– Садись, – настороженно сказал ему Петр, указывая на стул.
Тимофей сел и зло посмотрел на своего обидчика.
Разговор длился до глубокого вечера. Сначала говорил Вачаган, который извинялся перед Петром за свой бесстыдный во всех отношениях поступок и клятвенно обещал броситься с моста в Разданское ущелье, если только дядя Погос прикажет ему, поскольку поступок его подл и не имеет оправданий.
– Теперь ты говори, – рыкнул Петр, с ног до головы окинув взглядом Тимофея.
Тимофей оказался многословнее. Официант дважды подходил к столику, извинялся и просил освободить кафе, поскольку оно закрывается, и дважды уходил, сжимая в руке десятидолларовую купюру, которую вручал ему Петр, возжелавший здесь и сейчас разобраться во всем происходящем, наказать виновных и отправиться домой спать с чувством выполненного долга.
– Я люблю Арусяк и готов прислать к вам «миджнорд кин», – выпалил Тимофей, который к концу своего рассказа осмелел, приободрился и стал более убедителен, чем вначале, когда запинался через каждое слово.
– Это мы еще посмотрим, кто кого и куда пошлет, – проворчал Петр. – Иди на остановку, Арусяк.
Арусяк, все это время сидевшая тихо, как мышь в норе, и следившая одновременно за выражением лиц папы, мамы, Вачагана и Тимофея, встала и пошла, думая, что самое время красть паспорт и убегать с Тимофеем хоть в Москву, хоть за Северный полярный круг, поскольку грозный отец вряд ли даст согласие на свадьбу дочери с русским.
– Ты, Вачаган, поступил подло. Нет тебе прощения, не показывайся мне на глаза. С отцом твоим я сам поговорю, – сказал Петр и повернулся к Тимофею: – Тебя я чтоб тоже не видел.
После этого Петр-Погос встал из-за стола и походкой человека, внезапно ощутившего на плечах тяжелый груз, пошел к остановке.
– Все будет хорошо. – Аннушка улыбнулась Тимофею и пошла вслед за мужем.
Тимофей и Вачаган встали и уныло поплелись в сторону остановки.
– Может, выпьем чего-нибудь? – предложил Вачаган.
– А, пошли! – махнул рукой Тимофей.
Всю дорогу до дома Петр сидел молча и думал. Будущее дочери, которое он уже успел расписать на много лет вперед, рушилось на его глазах, как карточный домик. Сначала пропал дом, который он собирался купить для молодых, потом испарилась машина, вслед за ней – Вачаган и его родственники, а самыми последними разбежались, как тараканы, маленькие армянские детки – так и не родившиеся внуки безутешного Погоса Мурадяна.
Когда они вошли в квартиру, Аннушка шепнула дочери:
– Не трогай его сегодня, иди спать.
– Угу, – ответила Арусяк, пошла в спальню и горько зарыдала.
Петр, ничего не говоря ни матери, ни сестре, пробурчал «спокойной ночи» и пошел в свою комнату. Через несколько минут туда же вошла Аннушка, села рядом с мужем на кровать, обняла его и стала нежно гладить по голове.
– Для кого старался? Как она могла так со мной поступить, а? – всхлипнул он, утирая слезу.
– Ну-ну, Петенька, успокойся, успокойся, моя буйная головушка, – ласково сказала Аннушка. – Сам ведь такой был! Удрал ведь от своей армянской невесты в Харьков!..
– Я мужчина, к тому же я порядочный человек, а этот? Да у него на лице написано, что он неженка и прохвост! Сын профессора! Езидов они тут изучают! Тьфу! – махнул рукой Петр.
– Ну, тихо, тихо, Петенька! Разве плохо, что человек из интеллигентной семьи? Да и сам он самостоятельный парень. Видишь, в Москве адвокатом работает. Нормальный парень. Плохо, конечно, что русский, – сказала Аннушка, которая знала мужа как облупленного и чувствовала, когда нужно прикрикнуть, а когда промолчать или сделать вид, что согласна.
– Я не отдам свою дочь за русского! Не отдам, и все тут! – Петр зло посмотрел на жену.
– Я тоже не отдам, пока не буду уверена, что он нормальный парень из приличной семьи. Зря мы, что ли, нашу красавицу растили, холили, лелеяли, чтобы отдать первому встречному? А то, что он русский, тут уж, Петенька, дело такое: одну взял – одну отдай. Может, оно и к лучшему, а?
– Не отдам, – пробурчал Петр, лег на кровать и с головой накрылся простыней.
– Конечно, не отдашь, милый, не отдашь, – прошептала Аннушка, легла рядом и крепко обняла мужа. Еще час она гладила его волосы, елейным голоском нашептывала нежные слова, и, уже засыпая, Петр пробормотал:
– Не отдам, пусть сначала докажет, что он ее достоин, а потом посмотрим!
– Конечно, посмотрим, спи, милый, спи, – прошептала Аннушка и закрыла глаза.
Тимофей и Вачаган в это время бродили по городу, пили вино прямо из бутылки и горланили песни.
– «Красивая девушка Еревана – брови дугой», – по-армянски голосил Вачаган.
– Я люблю тебя до слез, каждый день, как в первый раз», – с воодушевлением подпевал ему Тимофей.
Рассвет настиг молодых людей в парке на лавочке, где они лежали, прижавшись друг к другу, и в унисон храпели.
– Ну что за люди! Ни стыда ни совести! Уже и на улицах позором занимаются! Ну что за нравы, а? Тьфу! Какая гадость! – возмутилась дворничиха, размахивая веником перед носами сонных парней.
– До встречи, Вачик, – икнул Тимофей, отряхивая пыль с брюк.
– До встречи, брат мой. Надо будет – приезжай в Воронеж, – икнул в ответ Вачаган и обнял Тимофея.
Целую неделю Петр держал дочь взаперти, запрещая ей не то что выходить из дома, но и приближаться к двери.
Целую неделю бабка Арусяк названивала родителям Вачагана и осыпала проклятиями Вардитер Александровну, Сурика и его жену Карину, вырастивших такого негодяя. Вардитер Александровна никак не могла смириться с тем, что ее любимый внук тайно, под покровом ночи, улизнул из дома, не попрощавшись с бабушкой, которая в нем души не чаяла, и улетел к какой-то Катеньке в Воронеж. На проклятия бабки Мурадян она отвечала проклятиями похлеще и винила во всем «бесстыдницу» Арусяк, воспитанную не в армянских традициях и подтолкнувшую ее внука к такому подлому поступку.
– Я сразу сказала, что она непутевая. Пе-ре-вод-чик, что с нее возьмешь. И семья у вас непорядочная, – язвительно заметила Вардитер Александровна.
