В конце второй недели Бекко опять дает мне конверт.
— Ну, остаешься? — Длинный столбик пепла чудом держится на его сигарете.
Я киваю. Я страшно благодарна ему за то, что он тогда подобрал меня на улице, но признаться в этом боюсь.
Улизнув от него в спальню, я пересчитываю бумажки — еще пятьдесят фунтов — и в уме прикидываю, сколько мы с Мэгги принесли Бекко за эту неделю. Семь ночей по восемьсот или даже тысяче фунтов… В тот момент я и решила отщипывать по крошечке от пирога каждого клиента. Для Руби.
Когда я не думаю о Руби — она очень, очень больна, говорит Фреда, и ее даже навещать нельзя, — то думаю о родителях, тете Анне, дяде Густаве и как все они мечутся, ищут меня. Я убежала из дома шесть недель назад, а им так и не удалось ничего про меня разнюхать.
Я думаю о нашем доме, о своей комнате, где меня столько месяцев держали взаперти, пока я ждала Руби. Думаю о том, как уютно и спокойно было моей девочке, пока она жила клубочком внутри меня, а с минуты, когда она появилась на свет, все пытались ее забрать. Думаю о ребятах из моего класса, о том, как про меня будут шушукаться, сочинять байки одна страшней другой, вроде я калека или заразная. Думаю о Густаве с его жирным волосатым телом и о том, как я сдерживала рвоту, когда он приближался. Думаю о том, как выпрыгнула из окна — когда узнала, что мою девочку хотят забрать у меня навсегда. Думаю о том, как рожала и ни единой души не было рядом. Думаю о возвращении. Я не вернусь.
Луиза на крыльце его дома радовала глаз, как букет полевых цветов. Роберт посторонился, пропуская ее. Шагнув через порог, Луиза сморщила нос, и по безупречной глади лба пробежала рябь.
— Открой окно, Роб! Вонь страшная. — Оставляя за собой шлейф сладкого аромата, она прошла на кухню. Груду постельного белья на диване в гостиной и грязные тарелки на полу явно заметила, но не остановилась. — У тебя бывали времена и похуже, верно? Ну и нечего раскисать. — Луиза расстегнула молнию на сумке, вынула тоненький ноутбук и сразу подключилась к Интернету. — Хочу кое-что показать.
Роберт послушно открыл окно, и в кухню повеяло свежестью, запахом скошенной травы. Сблизив лица, оба ждали, пока машина загрузится.
— На фотографии, которую ты нашел в медальоне, довольно необычная фамилия. Польская, как выяснилось. A babka перед ним означает «бабушка». То есть babka Wystrach была чьей-то бабушкой. — Луиза улыбнулась и, щелкнув мышкой, выбрала ссылку в «Избранном».
«Чьей-то бабушкой», — беззвучно повторил Роберт. Но чьей? Бабушкой Руби? Или Эрин? Или женщина со старого фото не имеет к ним никакого отношения, а Эрин просто-напросто купила медальон на блошином рынке в подарок дочери? Сердце кольнула тоска: Роберт представил Эрин склонившейся над уличным прилавком. Самодельные бусы, сережки, браслетики и прочие безделушки были ее слабостью.
— «Кроникл и Эко»? — с недоумением прочитал Роберт адрес сайта.
— Погоди, — бросила Луиза и продолжила, когда страница полностью открылась: — А теперь слушай: «Шестидесятилетний житель Нортгемптона был арестован по подозрению в жестоком обращении и растлении несовершеннолетних. Сегодня ранним утром полиция взяла под стражу Густава Вайстраха в его собственном доме, на основании заявления матери четырнадцатилетней девочки, в отношении которой Вайстрах предположительно совершал насилие. Густав Вайстрах, родом из семьи польских беженцев, которая на протяжении последних семнадцати лет владела „Клубом молодежи“ в Ноуль-Хилл, завтра будет освобожден под залог вплоть до дальнейшего расследования».
Роберт со вздохом распрямил спину.
— Июнь две тысячи первого. Как ты это нашла?
— Легко! Вбила фамилию Вайстрах в строку поиска Google. — Луиза улыбнулась. В солнечном свете ее «конский хвост» вспыхнул рыжим пламенем. — Поисковая система выдала сотни ответов, но стоящий, на мой взгляд, только этот. История, похоже, наделала шуму. Остальные ссылки связаны с генеалогией. Понятно, что информация, которую хотелось бы выжать из медальона, могла вообще не попасть в Сеть, поскольку устарела до появления Интернета.
— Напомни-ка, сколько я тебе плачу за то, что ты роешься в Интернете? — Роберт принялся кружить по кухне. — Ладно, а почему, собственно, тебя не заинтересовала генеалогия? История семьи Эрин, по-моему, неплохая зацепка. Лично я не представляю, каким образом этот подонок может быть связан с Эрин. Думаешь, есть смысл копать дальше?
Роберт открыл заднюю дверь, выглянул в сад, где трава вымахала до колена и колыхалась на ветру, как заливной луг.
— Разумеется, смысл есть. Я ведь как-никак сыщик. — Луиза остановилась у него за спиной. — Подниму все публикации по этой истории, прослежу судьбу негодяя, добуду его адрес. Съездим к нему, если захочешь. Женщина на снимке вполне может оказаться его родственницей. Имя-то уж очень редкое. — Она стояла так близко, что Роберт чувствовал ее теплое дыхание. — А может, мы занимаемся ерундой и уже сегодня вечером Эрин будет обнимать тебя и просить прощения.
— Думаешь? — рассеянно бросил Роберт. Он многое отдал бы, чтобы сейчас у него за спиной стояла Эрин. Он скучал по Эрин и Руби так, что даже думать об этом боялся. — Спасибо! — искренне сказал он, сжимая ладони Луизы. — Без тебя я ни за что не справился бы.
Луиза с улыбкой освободила пальцы.
— Ладно, приводи себя в порядок, завтракай, сразись в сквош. Словом, займи себя, пока я не накопаю побольше об этом красавце. Обещаю, я быстро. — Она вернулась к компьютеру. — Да, Роб! Только не расстраивайся, если мы выловили пустышку.
— Постараюсь. Но очень надеюсь, что это не так. — Роберт отправился в душ.
Позже они вместе доехали до «Маргаритки», на машине Роберта разыскали паб, где Роберт оставил мобильник, — вопросов Луиза не задавала — и за каких-нибудь два часа добрались до Нортгемптона.
К низенькому, непримечательному городку подъехали около полудня и остановились перекусить. Роберт взял два хот-дога, кофе и пачку сигарет. Пока он жевал сосиски, Луиза потягивала кофе и от предложенной сигареты отказалась, выразительно пфыкнув, словно все же затянулась.
Голова у Роберта с похмелья гудела, но головная боль не шла ни в какое сравнение с болью душевной. Луиза запаслась картой города с точным маршрутом к нужному адресу. Роберт и сам без проблем скачал бы подобную информацию из Интернета, но с другой стороны, это оправдывало гонорар Луизы, а Луиза помогала ему не обезуметь от близкого развала второго брака.
— А что, если он в тюрьме? — Роберт сидел на капоте машины, Луиза же устроилась на скамейке, подальше от сигаретного дыма. Покончив с сосисками, Роберт стряхнул крошки с рубашки, докурил сигарету и медленно раздавил окурок каблуком. — Ты рассматривала такой вариант?
— Он не в тюрьме. — Луиза покачала головой, глядя на окурок: — Это обязательно?
Роберт и бровью не повел.
— Ты же сказала, ему дали четырнадцать лет.
— Верно.
— Если я пообещаю больше не курить, ты поделишься тем, что накопала? — Роберт надел темные очки — Луиза сидела спиной к солнцу, а ему оно било в глаза.
— Густав Вайстрах умер. — Луиза встала со скамьи, подтянула джинсы с кожаным поясом, яркая пряжка которого как-то не сочеталась с простой белой футболкой. — Повесился в тюрьме.
— Тебе не пришло в голову сообщить мне об этом до выезда из Лондона? — Роберт вытащил из пачки следующую сигарету, сунул в уголок рта.
— Ты обещал…
— Я пока и не закурил. Ну? Кому мы, черт побери, собрались нанести визит?
— Спроси чего полегче. Его матери? Тетушке, жене, дочери? Понятия не имею. — Луиза выдернула сигарету из губ Роберта, метнула ее в урну и, открыв дверцу, с улыбкой похлопала по откидной крыше «мерседеса». — Я не прочь прокатиться топлес. Нет возражений?
Пока они ехали через город, легкий летний ветерок заметно усилился. Если бы не тоска по жене и дочери, Роберт от души наслаждался бы солнцем, что ласкало шею и лицо, припекало нос. Добравшись до северной окраины городка, Роберт затормозил, чтобы Луиза сверилась с картой.
— Совсем рядом, через две улицы. — Луиза прищурилась, вглядываясь в ряд унылых казенных домов.
Роскошный «мерседес» в этом нищенском районе — как бельмо на глазу, подумал Роберт.
— Следующий поворот налево.
Дом номер 72 по Белл-Гроув-Гарденз оказался самым неприглядным на улице. Бетонный, с галечным крошевом фасад не оставлял сомнений в том, что здание как принадлежало муниципалитету, так и осталось в собственности городских властей, в отличие от соседних домов. Если другие жильцы пытались хоть как-то приукрасить свои владения — корзинами с грязно-оранжевыми и голубыми цветами на стенах, облупленными гномами и декоративными камнями на лужайках, — то номер 72 был убог и неухожен настолько, что, скорее всего, необитаем.
