Такая вот злая шутка истории, из которой никто не хочет извлекать уроков.
– Трудно не согласиться с тем, что у вас довольно любопытная трактовка деятельности партии, но интересная – остановил ход его мыслей Ванин.
Да! – Согласился с ним Шубин. – Непросто я пришел к таким умозаключениям. Однако хочу вам сказать, друг мой. Надо понимать, большевизм – это диктатура. Социализм – это социальное равенство. Вот что есть гвоздь программы.
– У англичан есть такое выражение «рэкет» – что означает «вымогать». Надеюсь Вам знакомо. Не поверите, но именно рабочие комитеты были первыми рэкетирами и крышевателями владельцев фабрик и заводов. Именно боязнь рэкета или физической расправы вынуждала многих состоятельных людей делать пожертвования различным революционным организациям, причем не обязательно большевистского толка. В России это получалось лучше чем где-либо.
«Ясно, – подумал Сергей Арнольдович, – выходит наша идея вымогательства денег под предлогом борьбы с коррупцией не так уж и нова».
Шубин продолжал:
– Я хочу предупредить Вас, Сергей Арнольдович, об одной очень серьезной опасности. Вы только, бога ради, не обижайтесь на меня. Но раз уж Вы явились моим работодателем, я бы хотел честно отрабатывать свой кусок хлеба. Что я Вам хочу сказать. То время – это не сегодняшний день. Если, к примеру, во времена Иисуса Христа люди искали миссию, то и потребность этого называлась миссианство, жажда божественной истины. И миссия, в конечном итоге, пришел как христианская вера в лице Иисуса Христа. XIX век – это совсем иная ситуация. Научно-технический прогресс создал классы, породил классовое противоречие, породил классовую борьбу, причиной которой стал непримиримый антагонизм между бедностью и богатством, между добром и злом, между возможным и недоступным. В конце концов, революционером было быть модно. Да, да, не удивляйтесь. Было модно болеть туберкулезом, таскать с собой прокламации или в солидном культурном обществе выкрикивать революционные тезисы. Распущенность стала спутницей революционности. Вера в Бога считалась кощунством. Революционерам симпатизировали даже в ближайшем окружении Царя. Что говорить, если с ними были связаны даже отдельные представители династии Романовых.
Но сейчас совсем другое дело. Мы живем в бесклассовой среде. Урбанизация, эмансипация, технический прогресс, массовая культура, интернет ликвидировали классы и породили самые многообразные социальные слои. Человеку в современном обществе не хочется сегодня революций, сегодня модно быть нигилистом. Если кто-то толпы людей выгоняет на улицы с требованием сменить власть, значит это обязательно кому-то надо, но бесполезно. Затраты того не стоят. Поэтому сегодня создавать политическую партию не возможно. Нет фундамента, нет идеологической базы. Единственная взрывная масса, которая сегодня начинает потихонечку закипать в общественном сознании, – это национальный вопрос. Причем довольных народов, чьи бы национальные интересы не были по той или иной причине каким-то образом задеты, практически не существует. Хотя по жизни их чаще всего придумывают. А в таких случаях в России виноваты всегда кто? Евреи, это уже «притча во языцах». Правда, часто не без оснований. Знаете, Фаина Георгиевна Раневская, наша великая актриса, когда на площади Свердлова ставили памятник Марксу, работы скульптора Кербеля, грустно пошутила: «Ну как не возникнуть антисемитизму в столице Великого русского государства, когда на центральной площади, носящей имя одного еврея, другой еврей ставит памятник третьему». Согласитесь, и смешно, и грустно. Так к чему я Вам это рассказываю? Надо не партию создавать, а то получится то же, что и с Единой Россией: партия – сверху, народ – снизу. Это не дело. У такой партии будущего нет. Если она не реорганизуется, и я думаю, наш президент это понимает.
– И что же делать надо, по вашему мнению?
– Надо акцент сделать на движение, уже существующее объединение людей, может даже, по интересам, а может, придумать этот интерес. Понимаете, звездочку людям надо зажечь, увлечь за собой какой-то большой идеей. Не секрет же, что развал СССР нас всех духовно покалечил. Мы все хотим реванша. У нас оскорблено чувство принадлежности к великой нации. Нужна большая мечта.
«Да, – подумал Ванин, – а он – романтик. На хрена мне твоя звездочка и толпы голодранцев? Мне деньги нужно делать, но движение – это интересно. Огурцов бы подошел». А вслух сказал:
– Вы поразительный человек, Борис Михайлович. Я восхищен. Столько нового, интересного. А как Вам сам Владимир Ильич? Вы знали тех, кто с ним работал?
– Знал!
– И что?
– Ну, во-первых, в величии его никто не сомневается. Любил пошиковать, носил дорогие костюмы. Курил.
– Ленин курил?
– Да. Очень любил сигареты «Давидофф». После ранения врачи, правда, запретили. Любил женщин, и очень, и они его любили. Если спросите меня, то я скажу, что среди всех известных большевиков он – самый выдающийся человек. Это не Троцкий, ни тем более кровавый маньяк Свердлов, истинный черный демон революции, ни кровожадный популист Бухарин, готовый истребить весь русский народ ради торжества мировой революции. Вообще, я Вам скажу, доказано: революционер – это не профессия, революционер – это диагноз, это социальное порождение. Если хотите – это отрыжка больного общества и не менее больной власти.
– А что Вы скажете о Сталине? – неожиданно для самого себя спросил Ванин.
Шубин не заставил долго ждать.
– Сталин был одним из немногих, кто оценил реальную угрозу для государства, исходящую от большевизма и его идеологии.
– Что Вы хотите этим сказать? Я не совсем Вас понимаю, – спросил Ванин, – как такое возможно?
– Возможно, – твердо ответил Шубин. – Дело в том, что большевики хотели управлять всем – от идеологии до экономики, от воспитания до сексуальной жизни. Однако одно дело бороться за власть, другое дело – ее удержать и строить державу. Разное восприятие действительности у того, кто головой отвечает за дело и несет на себе бремя ответственности, и того, кто по инерции продолжает бороться за власть и свое влияние.
– Вы хотите сказать, что Сталин – это правильный и великий лидер? – спросил Ванин почти наивно.
– Не был бы он великим, то наши либеральные демократы не падали бы в обморок только при одном упоминании его имени. Я уже не говорю о западных либеральных демагогах, которые пуще дьявола боятся появления в нашей стране сильного лидера. Вы знаете, Сталин – это величайший государственник, психолог аппаратной работы или, проще, очень крутой топ-менеджер на самом высоком уровне управления. Мой начальник в аппарате ЦК работал при Сталине, затем при Хрущеве и при Брежневе. Ушел на заслуженный отдых. Так вот мне он рассказывал, что при Сталине в аппарате ЦК была величайшая исполнительская дисциплина, безукоризненная работа с документами и аккуратность, товарищеское отношение к работникам, обстановка доверия и взаимопомощи, во всем очень высокий уровень культуры. При Хрущеве же стало модно материться, на заседаниях Президиума ЦК документы «выносились сырыми», без проработки. Извините, женщины в лифты боялись заходить – появилась мода их щупать за попу. «Первому нравится, почему нам нельзя». Сотрудники нередко в аппарате ЦК появлялись в нетрезвом виде. При Брежневе, в первые его годы, порядок был восстановлен. Я это помню уже сам, могу подтвердить.
– А Горбачев? – не унимался Ванин. Ему было интересно слушать все это.
– Горбачев – это отдельная песня. О нем поговорим как-нибудь в другой раз. Я думаю, на сегодня хватит.
– И все же, последний вопрос, – не унимался Сергей Арнольдович. – Революция, по вашему мнению, реально – это хорошо или плохо? Коротко.
– В истории человечества не было ни одной революции, которая бы сделала людей счастливыми. Другое дело, уроки революции, боязнь ее повторения заставляют и власть, и народ избегать этого проявления чудовищной бесчеловечности. Судите сами. После Октябрьской революции Россия потеряла Польшу, Финляндию, всю Прибалтику, Западную Украину, и готова была потерять больше, только бы уцелеть, только бы удержать власть любой ценой, ценой чужих жизней, ценой предательства государственных интересов. Или взять развал Советского Союза. Вы же сами свидетель. Ради интересов кучки узкого круга заговорщиков, маниакально жаждущих власти, исчезло с лица планеты великое государство, наше с Вами государство.
Вздохнув, Ванин показал Шубину, что встреча подошла к концу:
– Да, я с Вами согласен. Вы абсолютно правы, Борис Михайлович. Очень познавательна и поучительна наша с Вами сегодняшняя беседа, – сказал он и поблагодарил Шубина.
