Зато в ванной я нарочно оставила свет, чтобы Юджин думал, что я еще там. Не отбрасывая покрывала, я влезла под мягкое теплое одеяло и немедленно заснула — день сегодня был трудный и длинный. Не знаю, сколько времени я спала, но проснулась от дикого вопля «Светка! Светка, где ты?». Я слышала, как Юджин мечется по квартире, почему-то не догадываясь заглянуть в ту комнату, где я притаилась под одеялом. А может, он уже заглядывал, но не заметил меня в темноте.
Я решила — пускай себе мечется, только бы меня не трогал, и опять провалилась в глубокую отключку. Но отключиться надолго мне не пришлось — очень скоро, во всяком случае, слишком скоро для меня, я почувствовала, как Юджин влез ко мне под одеяло и стал щупать меня, гладить по волосам и вообще всякими способами мешать мне спать.
Я ни за что не хотела просыпаться, голова у меня была тяжелая и тупая, поэтому я изловчилась и изо всех сил пнула его ногой в живот, простонавши: «Оставь меня в покое!».
Он убрал руки и забормотал:
«Светка, Светочка, ну что с тобой, детка? Я так страшно испугался, когда ты пропала, я чуть с ума не сошел. Мне показалось, что ты выпрыгнула в форточку, там, в ванной, форточка была открыта».
При мысли о том, что я могла бы выпрыгнуть в форточку с восьмого этажа, мне стало бы смешно, если бы так не хотелось спать. А он опять начал меня гладить и приговаривать:
«Я так счастлив, что ты нашлась. Мне все время хочется убеждаться, что ты тут и никуда не пропала».
Знаю я, чего ему хочется, но я сегодня устала, и ничего он от меня не получит. Я опять лягнула его в живот и уже не простонала, а прорычала: «Если ты не дашь мне спать, я и вправду выпрыгну ко всем чертям!».
Но он все не отставал, все гладил меня и надеялся. Тогда я зарыдала и заорала во всю мочь: «Убери свои поганые руки! А завтра отвези меня к маме!».
Про маму я сказала просто так, чтобы его попугать, но как только я произнесла слово «мама», мне вдруг стало невыносимо горько и страшно и захотелось вернуться обратно, пусть даже не домой, а в интернат к липучей Нетте и к вредным девчонкам из моей комнаты. От этого я стала рыдать все громче и громче, так что под конец у меня началась ужасная икотка, а руки и ноги задергались, как лапы сиамской кошки скандалистки Варды из нашего бывшего дома на тахане мерказит, когда соседские мальчишки отравили ее крысиным ядом.
От моей истерики бедный Юджин совсем потерял голову, да и я, наверно, тоже, если, оказавшись в Москве, назвала центральную автобусную станцию таханой мерказит, чего в Тель-Авиве я себе никогда не позволяла. В конце концов, Юджин дал мне пару пощечин, потом отпоил меня горячим сладким чаем и попросил прощения за то, что он так неудачно меня растревожил.
Я сказала, что смогу простить его, только когда высплюсь. Тогда он погасил свет и опять влез ко мне под одеяло, но уже не приставал, а только вздыхал и ворочался, то придвигаясь, то отодвигаясь, как в ту первую ночь в берлинском отеле. Но мне так хотелось спать, что, как он ни старался, ему не удалось меня разбудить.
Я проснулась сама довольно рано и удивилась, обнаружив, что Юджина рядом со мной нет. Я вспомнила, как он вздыхал и ворочался ночью, и мне стало его жалко. Все-таки он специально приехал в Израиль из Швеции, чтобы спасти меня от мафии. И купил мне прикольную дубленку, замшевые сапожки и меховой берет, который делал из меня настоящую красотку.
Я выбралась из кровати и заглянула во вторую спальню — он был там и крепко спал. Я тихонько скользнула к нему под одеяло и потерлась щекой об его спину. Он тут же проснулся, повернулся ко мне лицом, облапил меня и стал обцеловывать меня всю сверху донизу, бормоча: «Свет мой, Светик мой, Светка моя».
Он был уже готов усадить меня верхом на свой ненасытный хобот, как вдруг громко зазвонил интерком — это был Толик, который сообщал, что он приехал за Евгением Мироновичем. Юджин тут же превратился в Евгения Мироновича, отпустил меня и начал лихорадочно натягивать на себя одежду.
«Ты уходишь?» — не поверила я. Ведь с той минуты, как он забрал меня из интерната, мы с ним ни разу не разлучались.
«Увы, приходится, — вздохнул он. — Не могу же я начать свою рабочую жизнь с опоздания!».
«А я? Что я буду делать?».
«Ты будешь меня ждать. Я постараюсь вернуться пораньше».
«Одна в пустой квартире? Да я с ума сойду от скуки!».
«А ты включи телевизор, — он щелкнул какой-то кнопкой и в стене загорелся экран огромного телевизора. — Слава Богу, здесь все передачи на русском языке».
«А что я буду есть?».
Он уже надевал пальто:
«Загляни в холодильник — там пропасть всякой вкусной еды», — и он двинулся к выходу.
«Ты мне хоть позвони!» — жалобно пискнула я вслед закрывшейся двери, но он уже меня не слышал. Щелкнул замок, за ним другой, и я поняла, что он меня запер.
Я вскочила и помчалась искать телефон, чтобы позвонить маме, или в полицию, или в израильское посольство. Но не нашла, и догадалась, что в нашей сверхмодерновой квартире нет телефона, специально, чтобы я не могла позвонить ни маме, ни в полицию, ни в израильское посольство.
С горя я решила позавтракать и открыла холодильник. Я просто не знала, что мне выбрать — чего там только не было! В конце концов, я вытащила блинчики с мясом и поставила греть в микроволновку. Потом передумала и поджарила их на сковородке — сковородок у нас была целая дюжина, огромные, большие, маленькие и мал-мала-меньше. Блинчики оказались вкуснейшие, они прямо таяли во рту, особенно если запивать их апельсиновым соком. Поэтому я поджарила себе еще три и отправилась в ванную принимать душ.
Но как я ни старалась провести время, мне ничего не помогло — когда я закончила все свои процедуры, часы над холодильником показывали только пол-одиннадцатого. Значит, мне предстояло еще не меньше шести часов ждать Юджина в запертой квартире, а может, и еще дольше.
Это было ужасно — мне стало казаться, что я начинаю задыхаться, потому что стены сдвигаются и хотят меня раздавить. Я попыталась открыть окна, но открыть удалось только две форточки, одну в столовой, другую в кухне.
Делать было нечего, нужно было попробовать утешиться телевизором. Я уселась в кресло и принялась бродить по программам, но хоть все они и вправду были на русском языке, я почему-то ничего в них не понимала. Дети и взрослые в детских передачах казались мне инопланетянами, так странно они говорили о разных странных делах, а взрослые без детей во взрослых передачах говорили еще более странно и ужасно скучно. Тогда я попыталась найти порнуху, но никакой порнухи в русском телевизоре не было. Да, пожалуй, ихняя порнуха была мне не так уж нужна: ведь если бы кто снял кино про меня с Юджином в койке, получилась бы порнуха из порнух.
К счастью, за то время, пока я занималась телевизором, мне опять захотелось есть. Я подумала, что если организовать себе настоящий обед, как в настоящем ресторане, — это называется сервировать — то на это может уйти еще пара часов, а там уже не так много останется до прихода Юджина.
Но я ошиблась: через полтора часа мой обед был разогрет, элегантно сервирован и неохотно съеден в полном одиночестве. На уборку и упаковку грязной посуды в посудомоечную машину ушло еще десять минут, а дальше открывалась полная беспросветная пустота. Даже когда я цапалась с Инес и она убегала от меня из дому, мне не было так тоскливо оставаться одной, как ожидать Юджина в запертой квартире — ведь тогда я в любую минуту могла выйти из дому, чтобы постоять у подъезда и даже сходить на автобусную станцию есть мороженое или строить глазки прохожим.
Часам к четырем я совсем озверела и начала строить планы отчаянной мести. Сперва я пошла на кухню и, порывшись в ящике с ножами, нашла острый нож для резки мяса. Теперь осталось только выбрать выигрышную позицию, с которой я могла бы прыгнуть на Юджина сверху, когда он войдет, и ударить его ножом в шею. Я попробовала взобраться на шкаф, но он почти касался потолка, так что мне некуда было втиснуться.
Странным образом, пока я бродила по квартире в поисках выгодной точки, во мне проснулся здравый смысл, который стал нашептывать мне, что убийство вряд ли пойдет мне на пользу — куда я после этого смогу убежать, где спрятаться в совершенно чужом мне городе? Как я объясню — даже на приличном русском языке, — откуда я взялась, не наводя на распростертый на ковре труп? Кроме того, мне стало жалко человека, который ради меня пошел на страшный риск, и я решила, что убивать его еще рано.
Я отнесла нож на место и открыла холодильник — там, в дверце, сверкал белизной десяток куриных яиц. Вид их вдохновил меня — теперь я знала, как отомстить Юджину, не нанося ему настоящих увечий! Я аккуратно сложила яйца в салатницу и пристроилась в прихожей, сбоку от входной двери. Осталось только запастись терпением и ждать. Ожидание сразу приобрело смысл, который скрасил мое одиночество.
