Итак, год 1982-й. Быстро растет уровень благосостояния деревни, в которой живет девушка по имени Ши Си. Красоты она неописуемой, но заражена буржуазной идеологией. В нее влюбляется юноша из этой же деревни, хочет жениться. Влюбленные мечтают о том, как заживут вместе, построят дом, купят цветной телевизор… Но Ши Си колеблется — ее манит сказочный и прекрасный Гонконг, где с неба сыплются цветы, а из земли брызжет вино. Она мечтает жить на вилле, разъезжать на машине, пить кофе, танцевать. Тут и появляется чуждый элемент — один из тех самых крупных экономических преступников по имени Фэнь Ли. Он бесстыдно врет девушке, что дядюшка в Гонконге оставил ему наследство, за которым надо срочно ехать. Так заморочил красавице голову, что та, поддавшись соблазну, уехала с ним в большой город, где и погрязла в пучине порока. Коварный Фэнь Ли решил использовать ее красоту для совращения ответственных работников, чтобы потом с их помощью совершать крупные экономические преступления. Но органы шли по следу, и вот Фэнь Ли изобличен, а Ши Си возвращается в деревню и, не стерпев позора, бросается в бурный поток.
Но это еще не конец, потому что влюбленный в Ши Си юноша, который как раз шел по берегу, храбро кидается в волны и спасает девушку. Спасенная Ши Си горько плачет, раскаиваясь в своих прегрешениях, юноша прощает ее, и они женятся…
Слово за слово, общими усилиями слепили пьеску. Кстати, коллективно написанное произведение лучше продукта индивидуального творчества. Хотя бы потому, что оно многогранно. В нем мощь и широта идеи, красота образов.
Заблудшая спасена, удар по крупным экономическим преступникам нанесен, благосостояние деревни растет, моральное разложение обличено и подвергнуто критике. Но что самое главное — счастливый конец. Оптимизм. Надо полагать, Яо Дахуан не станет возражать против этого, тем более что сам некоторым образом причастен к созданию произведения.
Глаза у Яо округлялись по мере того, как он слушал. Он менее всего ожидал, что задушенная в колыбели Си Ши вдруг оживет и, перевоплотившись, снова будет чаровать своей красотой. Правда, Фань Ли уже был не Фань Ли, а крупный экономический преступник, хотя и такую возможность отбрасывать не следует: ведь известно из исторических записей, что он позже занялся торговлей и, кто знает, может, даже и спекуляцией.
Фань Бичжэнь, похоже, собиралась еще выступать, но Яо Дахуан дал понять, что не хочет спасать Си Ши. Творческий порыв пропал, и он вдруг обнаружил, что прежний его замысел не так уж грандиозен и что не ему, старому Яо, творить великое искусство.
Фань Бичжэнь между тем все еще не сдавалась. Когда стали расходиться, она подошла к начальнику.
— Я считаю, первоначальный замысел учителя Яо хороший. К тому же отвечает особенностям нашей местной театральной школы. Почему бы не дать человеку попробовать?
— Вот что, милая Фань, — неторопливо начал Ван. — Я давно хотел тебе кое-что сказать, да все не решался. А теперь вижу — не говорить нельзя, иначе ошибки неизбежны.
Фань Бичжэнь недоумевала — еще ничего не сделано, откуда же взяться ошибкам?
— Ты, наверное, считаешь, что культурная работа — это веселье. — Голос начальника Вана набирал силу. — Разные там песни-пляски, спектакли-концерты? Нет! Это борьба двух линий в области идеологии, и вопрос стоит — «кто кого». Вспомни борьбу с контрреволюцией, с правыми уклонистами, вспомни «великую культурную революцию» — все начиналось с культуры! Современная обстановка напряжена до предела, какие же могут быть сейчас Си Ши? Как можно говорить о «разрушении прекрасного»? Ведь так мы и самих себя разрушим! Запомни, спектакль — не дом. Дом плохо построишь — никто слова не скажет, а спектакль плохой — всем до этого дело. Вот о чем ты, должно быть, не подумала.
У Фань Бичжэнь даже мурашки по телу побежали.
— Нет, не подумала… я… мне казалось, пьеса хорошая.
— Пришло время менять старые привычки, Бичжэнь. Каждый поступок, каждый шаг надо оценивать с политической точки зрения…
Начальник Ван подумал, что может совсем запугать девочку, и поспешил потрепать ее по плечу, снизив пафос:
— Да ты не бойся. Работай смело, а что неясно — спрашивай у меня.
Фань Бичжэнь вся как-то сникла, словно под тяжестью исторической ответственности, возложенной на ее плечи.
А вот Яо Дахуан расслабился — какой с него спрос? И жители улицы Трех гор не видели больше ночью одинокой лампы, а днем часто встречали Яо на улице и даже видели, как он подолгу стоит около стариков, наблюдая за игрой в шашки. В общем, все как обычно, и рассеян он не больше, чем всегда.
А когда соседи спрашивали у его старухи:
— Ну, что он, творит? — та пожимала плечами:
— Да кто же его знает, пишет себе да пишет.
Но это была не вся правда. На таких пьесах Яо Дахуан давно набил себе руку и писал играючи, успевая еще одним глазом смотреть телевизор. Кисть так и порхала по бумаге.
Пьесу он закончил вовремя, обсуждение прошло гладко. Отправили ее на фестиваль. Были, конечно, волнения, но ни сон, ни аппетит не пропадали, даже животик у Яо округлился.
Стратегия начальника Вана сработала. Кроме того, у него ведь знакомые всюду — провели соответствующую работу.
После просмотра спектакля специалисты ничего плохого не сказали. Как, впрочем, и хорошего. Сказали только, что на фестиваль разных направлений она не годится — такая уж у нее своеобразная направленность. Однако, когда дошло до присуждения премий, пришлось признать, что это единственная современная пьеса, так как ни одно традиционное направление до нынешней тематики пока не добралось. Дали приз — шелковое знамя, денег три тысячи юаней.
Начальник Ван был очень доволен.
— Ну вот, — сказал он Фань Бичжэнь, — старики-то, оказывается, еще кое-что соображают! А теперь следующий шаг — широко объявить о нашем успехе, организовать статью в газете, торжественное собрание.
На собрании каждый получил свою честно заработанную долю. Уравниловкой не пахло: Яо Дахуану дали двойную премию — восемьдесят один юань. Здесь же в присутствии всех было объявлено, что квартиру Яо решено расширить вдвое, за счет соседней, освобождающейся.
Знакомые поздравляли старого Яо:
— Говорили же вам — нынче интеллигенции почет и уважение, обязательно и вам должно было кое-что перепасть от этой политики. Так и вышло! Смотрите — теперь у вас целых двенадцать окон!
ЛЮ СИНЬУ
АВТОБУСНЫЕ МОТИВЫ
© Перевод В. Сорокин
Лю Синьу родился в 1940 году в городе Чэнду провинции Сычуань. Окончив в 1961 году столичный учительский институт, работал преподавателем в пекинской средней школе. В 1975 году был переведен на редакторскую работу в издательство «Пекин». Сейчас является главным редактором литературного журнала «Жэньминь вэньсюэ». В 1978 и 1979 годах его рассказы «Классный руководитель» и «Мне дорог каждый зеленый листок» удостоены премий на всекитайских конкурсах лучших рассказов. После этого опубликовал, в числе других произведений, повесть «Жезл счастья» и роман «Чжунгулоу», отмеченный премией имени Мао Дуня в 1986 году.
Ряд повестей и рассказов Лю Синьу в русском переводе вошли в сборники «Люди и оборотни» (М., 1982), «Человек и его тень» (М., 1983), «Средний возраст» (М., 1985) и «Встречи в Ланьчжоу» (М., 1987).
* * *
ТРАНСПОРТ — КРОВЬ БОЛЬШОГО ГОРОДА…
Раздражение. Его испытывает каждый, кому приходится ездить автобусом.
Томительное ожидание. Автобуса нет и нет. Наконец он появляется — и с грохотом проносится мимо. На нем надпись: «Экспресс» или «Дальнего следования». И на следующих то же. Дождался, пробился к двери, а она захлопывается перед твоим носом. Все-таки протиснулся — с помощью кондуктора, который обращается с тобой как с мешком картошки. Когда у него боевое настроение, он придирается к каждому пассажиру, требует проездные документы, нет настроения — он даже ленится продавать билеты.
На конечной остановке скопилось немало машин, но почему-то ни одна не трогается с места. В сердцах ожидающих занимается пламя гнева. Кто-то из очереди врывается в крохотную комнатушку, диспетчерскую:
— Почему не отправляетесь?
Ноль внимания.
Женщина-диспетчер с унылой физиономией заполняет какую-то ведомость. Несколько девушек и парней — не то водителей, не то кондукторов — сидят на скамейке и обсуждают свои проблемы.
Пассажир, повысив тон, повторяет вопрос. Сразу несколько голосов отвечают:
— Ждите! Пока машин нет!
В конце концов одна из машин подруливает к остановке, люди бросаются к ней, у входа давка. Тут раздается голос кондукторши:
— У Сиданя не останавливаемся! Кому в Сидань, не садитесь!
Как так? Ведь Сидань — одна из главных остановок!
Общее замешательство. Некоторые решают выйти и ждать следующей машины, но автобус уже тронулся. Поднимается шум:
