— А я спросил насчет «Преступления и наказания», тоже детектив, но считается классикой и входит в школьную программу. Там же есть преступление, жертва, убийца и следователь. У него еще имя смешное — Прокопий…
— Порфирий, — машинально поправил Данилов. — Порфирий Петрович, пристав следственных дел при какой-то там полицейской части…
Когда осеняет — про еду сразу забываешь.
— Хороший мальчик, — похвалил Данилов, выбираясь из-за стола. — Я куплю тебе большую вкусную шоколадку.
Никита ошарашенно посмотрел на Данилова, а потом заглянул в сковороду — нет ли там, кроме яиц, каких-нибудь маленьких грибочков или еще чего-то в том же роде? Про грибочки, курительные смеси, насвай, таблетки и прочие дурные забавы с его классом на прошлой неделе беседовала школьный психолог.
— Ты еще на работе? — спросил Данилов у Журавлева.
— Да, где ж еще? Кофе пью с круассаном.
— Эстет, — похвалил Данилов. — То есть гурман. Пазл складывать уже начал?
— Пока не приступал.
— Тогда вот тебе тема для размышления — острая перемежающая порфирия.[71] Все подходит, начиная с психических расстройств и заканчивая судорожными припадками. И живот у нее болел, насколько я помню…
— Порфирия? — переспросил Журавлев. — А что? Тоже вариант. Но при ней же моча должна краснеть?
— Не всегда, — возразил Данилов. — А потом, мы же ее на свет не смотрели, она могла порозоветь слегка. Отправляй мочу на порфобилиноген…
Журавлев позвонил через час, когда Данилов выслушивал отчет вернувшейся из поликлиники Елены.
— Я твой должник! — сказал он. — Еще кал на порфирины отправлю, чтобы подтвердить, и кровь на ферменты, но и так уже ясно…
— Ты не мой должник, — скромно поправил Данилов, — а одного умного молодого человека, подсказавшего мне эту идею. Короче, с тебя большая шоколадка, желательно с орехами. Можно даже две, оно того стоит.
Глава семнадцатая
Самое неподходящее занятие для интроверта-социопата
— Данилов, ты доволен жизнью? — спросила Елена.
Они лежали под одеялом и тихо перешептывались, чтобы не разбудить спящую дочь. Им спать, несмотря на вечный недосып, почему-то не хотелось. Тянуло на общение.
— Жизнью? — удивился неожиданному вопросу Данилов. — Не знаю. На такой вопрос, по-моему, невозможно ответить.
— Почему?
— Потому что выносить правильное суждение о жизни можно лишь после того, как она закончится. А кому?
— Да ну тебя! — Елена толкнула Данилова в бок, выражая свое неодобрение. — Я серьезно! Все ли у тебя есть, что нужно для счастья? Или чего-то не хватает?
— Денег, — начал перечислять Данилов, — во время реанимации иногда рук, терпения тоже… иногда…
— Ты про ум забыл! — съязвила Елена. — Его тебе тоже не хватает.
— Ум — как деньги, всегда еще хочется.
— А собой ты доволен?
— Всегда! — уверенно ответил Данилов, но тут же поправился: — Почти. Меня же еще Огурцова с кафедры пропедевтики называла самодовольным и самовлюбленным типом…
Ассистент Огурцова с кафедры пропедевтики внутренних болезней была та еще дура. Таких принято называть круглыми дурами, подразумевая не формы, а некую глобальную завершенность и безальтернативность. Подходит к ним и слово «конченые». Раздача ума закончилась прямо перед ними. Посмотришь, и сразу придушить хочется.
При знакомстве она решила, что у студента Данилова наглый взгляд, и постоянно подпускала шпильки на эту тему. Он же спокойно отвечал, что он действительно любит себя и доволен собой. Огурцова на радость всей группы краснела и пыхтела. Считается, что студенты и ученики доводят слабовольных преподавателей. Это не совсем так. Доводят дураков, умных доводить неинтересно.
— Это хорошо, что доволен. Ты в последнее время сильно изменился.
— Надеюсь, в лучшую сторону?
— В непонятную — ни в лучшую, ни в худшую, просто ты стал другим. Я бы не сказала, что это плохо…
— Но не уверена, что это хорошо.
— Если уж начистоту, то я немного в растерянности.
— Перемены пугают? — догадался Данилов.
— Нет, просто мне хочется понимать тебя, знать, хорошо ли все с тобой или не очень. Для меня это очень важно, в конце концов, мы одна семья.
— И очень хорошая, — прошептал Данилов, гладя Елену по спине. — Лучше не бывает.
— Тебе же не с чем сравнивать, — поддела Елена. — У тебя же не было другой.
— В умных книгах написано, что если твоя семья тебе нравится, то лучше и быть не может.
— Какие?
— Не помню названия, но одна, кажется, называется «Руководство», а другая — «Пособие», — рука Данилова сместилась ниже. — И в последнем сказано: «День для разговоров, ночь для любви».
— Машу разбудим!
— Ничего, мы тихонечко, по-шпионски, — успокоил Данилов и нежно привлек Елену к себе…
Мария Владимировна сегодня вела себя замечательно: спала как сурок или как интерн. Интерны спят куда лучше, дольше и крепче сурков, они чемпионы по сну среди медиков. Безмятежная безответственность как нельзя лучше способствует крепкому сну.
— Наша Маша — лучше всех! — похвалил дочь Данилов. — И мама у нее такая же. И братик.
— И папа, — добавила Елена.
— Папа — вообще замечательный, — не стал скромничать Данилов.
— Только сегодня почему-то грустный с работы пришел, — Елена негромко вздохнула.
— Так вот почему вопросы, — догадался Данилов. — А я-то гадаю, с чего тебя на философию потянуло? Где, думаю, свежие скоропомощные новости? А ты, оказывается, вот почему…
— Ну, я же вижу…
— Пустяки, не бери в голову, — попросил Данилов. — Действительно, ерунда.
— Тогда расскажи! — потребовала Елена. — А то я напридумываю себе много разного. Я же могу, ты знаешь…
— Да, — согласился Данилов. — Рассказывать, собственно, нечего. Я решил купить себе новые кроссовки, зашел в «Бибок» и не нашел там ничего подходящего, расстроился немного. Покупка обуви — это же самое неподходящее занятие для такого интроверта-социопата, как я. Мне просто противопоказано посещать обувные магазины. Выбираешь, примеряешь, общаешься с продавцами и все не то: «Обидно мне, досадно мне, ну, ладно».[72]
В фирменном магазине спортивной обуви «Бибок» все было именно так, как сказал Данилов: зашел, не нашел, немного расстроился. Но в то же время совсем не так.
Он пришел, походил по залу, уворачиваясь от гиперуслужливых продавцов, предлагающих «помочь», «показать» и «подсказать», облюбовал одну пару, взял из пирамиды коробок ту, что с нужным размером, сел на банкетку и, еще не успев открыть коробку, услышал:
— «Симпли флай» — это модель для активного отдыха. Самая последняя и самая дорогая.
— Цена меня не пугает, — ответил Данилов худенькой девушке с печальными глазами учительницы начальных классов, — главное, чтобы подошло. Подъем высоковат, не каждая модель подходит.
— Могу принести две другие модели, — предложила девушка. — Подешевле.
— Мне всегда казалось, что продавец должен рекомендовать покупателям самые дорогие товары, — улыбнулся Данилов, доставая из коробки одну кроссовку, правую, чтобы примерить на здоровую ногу.
— «Бибок» отличается индивидуальным подходом к каждому покупателю, — отчеканила девушка. — Не на словах, а на деле. Если я вижу, что вам не нужна обувь для длительных нагрузок…
— Почему вдруг? — спросил Данилов.
Девушка выразительно посмотрела на прислоненную к банкетке трость.
Данилову сразу расхотелось и примерять, и покупать. Действительно, купишь — получится, что из принципа, а не потому, что понравились. Не купишь — значит, согласился с тем, что активные кроссовки тебе уже не нужны. Глупо, конечно, мальчишеством отдает за версту, но ничего не поделать.
Добрая девушка попыталась забрать у Данилова коробку, но он не отдал — сам вернул на то место, откуда взял. Вежливо улыбнулся и ушел.
— Заходите к нам, в понедельник ожидается новая партия! — крикнула ему в спину девушка с печальными глазами учительницы.
«К! Вам! Больше! Ни ногой! — думал Данилов, несясь со скоростью, близкой к скорости звука, к выходу из торгового центра. — Носите свои кроссы сами!»
На улице от холодного ветра Данилов немного остыл. Постоял на тротуаре, отчитал себя за несдержанность (и время зря потратил, и нервы), а потом зашагал домой уже с обычной скоростью, потому что ракетное топливо внутри закончилось. На подходе к дому окончательно убедил себя в том, что все замечательно. Убедить-то убедил, но сам до конца в это не поверил. А теперь лежал и думал о том, что никто так не испортит человеку жизнь, как он сам.
Ну, с ногой есть проблемы, а оперироваться до победного конца не очень хочется. Будучи врачом, прекрасно понимаешь, что он может стать далеко не таким, как хотелось бы, недаром же врачи так любят повторять, что лучшее — враг хорошего.
