Потом мы наклеиваем себе татуировки. У Райана на крошечном бицепсе — эмблема Супермена. Коул получает Скуби Ду. Пенни просит сердце, пронзенное стрелой, на тыльной стороне ладони. Я заказываю желто-красную жар-птицу, чуть выше запястья. Коул засыпает прямо в коляске, и я качу его через парк к эстраде, где играет оркестр, а Райан вприпрыжку бежит перед нами по аллее. Пенни молча берет меня под руку, и мы идем в ногу. А потом я гляжу на нее искоса и встречаю ее прямой, дразнящий взгляд. Только представьте, вы всю жизнь мечтали, чтобы такая девушка посмотрела на вас таким взглядом. Убить готовы были за один такой взгляд. Но вот она рядом, она смотрит, а что-то внутри вас не откликается… Нет, все-таки не только чужая душа потемки, но и своя тоже.
На эстраде местная рок-группа наяривает модные шлягеры. Мы находим свободную скамейку, покупаем сахарную вату. Райан засыпает, пристроив голову на коленях у Пенни. Я сижу рядом с ней и наблюдаю за музыкантами, а она кормит меня пучками сахарной ваты. Я наклоняюсь, целую ее в липкие губы. Она кладет голову мне на плечо.
— Давай останемся тут, пока не стемнеет? — говорит она.
Пенни очень хороша. Не ослепительно красива, как Джен, но симпатична, сексуальна, остроумна. С ней весело. Ко всему прочему, похоже, она меня искренне любит… Иногда нужно просто волевое усилие — и вот оно, счастье. Нужно научиться ценить то, что есть, в руках, а не в небе, научиться видеть в этом будущее, а главное — не сравнивать с тем, что потеряно безвозвратно. Да, так и надо жить, это мудро и правильно. Только ни у кого не получается.
Через несколько минут у меня звонит телефон. Это Джен.
— Что-то не так, — говорит она.
— Что случилось?
— Ребенок. Джад… у меня кровотечение.
— Немного? Следы крови?
— Нет, все хуже.
— Ты позвонила в «скорую»?
— Я позвонила тебе. Джад, я его потеряю? Я опять потеряю ребенка?
— Не волнуйся, пожалуйста. Ты еще в гостинице?
— Да.
— Ладно. Лежи пока. Я сам вызову «скорую».
Разъединившись, я набираю «девять-один-один». И каждой клеткой чувствую, как Пенни слушает мои ответы на методичные вопросы скучающей и наверняка толстой тетки-регистраторши. Впрочем, вопросы она задает по существу. Наконец, разговор окончен. Я смотрю на Пенни. Она все еще сидит рядом, красивая и потерянная.
— Прости. Надо идти.
— Я уж поняла, — говорит она, не поднимая глаз.
Я встаю, поправляю ремешки на спящем в коляске Коуле, а Пенни мягко будит Райана.
— Значит, твоя жена беременна. Это твой ребенок?
— Да.
— Серьезная информация. Мог бы и раньше поделиться.
— Прости. Я эту информацию и сам пока не переварил. — Я уже готов двинуться к выходу, но Пенни остается на месте.
— Я, пожалуй, тут еще побуду, — говорит она.
— Что?
Она пожимает плечами:
— Если, конечно, ты без меня сможешь их в машину запихнуть. Как, справишься?
— С чем? Ах, ну да, справлюсь, конечно. Но ты-то как домой доберешься?
— Попозже такси вызову. Все в порядке.
— Ты уверена?
— Вполне. Спешить мне некуда.
— Ну ладно. Я позвоню.
Она качает головой и печально улыбается.
— Нет, Джад Фоксман, не позвонишь. — Она делает шаг вперед и целует меня в щеку. — Надеюсь, все обойдется.
Я смотрю на Пенни, пытаясь понять, что же такое в ней намешано. Почему я одновременно хочу посвятить ей жизнь и бежать от нее куда глаза глядят?
— Пенни.
— Тебе пора.
Райан хватается за коляску сбоку, и мы направляемся по широкой главной аллее к выходу. Я оглядываюсь. Пенни снова сидит на скамейке, постукивая ногой в такт музыке. Смотрит она на эстраду. Или мимо эстрады. Я то и дело оглядываюсь — смотрю, как она постепенно уменьшается и скрывается из глаз.
16:10Я закидываю детей домой, и Филипп тут же мчит меня на «порше» в больницу. Я выскакиваю у приемного покоя, он едет на стоянку. Джен лежит на каталке за какой-то занавесочкой: ей делают УЗИ. Врач водит датчиком по ее животу, а я тут же, словно это было вчера, вспоминаю, как, опоздав, влетел в кабинет врача, увидел слезы в глазах Джен и огромный, смазанный гелем живот с нашим мертвым ребенком. Только не это. Умоляю.
— У него сердце не бьется. — Джен начинает плакать.
— Плод не очень удобно расположен, пока не добраться, — говорит врач, полная женщина с глазами навыкате и губами-ниточками. — Так что давайте не будем делать скоропалительных выводов.
— Прости, Джад. — Джен, всхлипывая, хватает меня за руку прежде, чем я успеваю ее отдернуть. Она прижимает мою ладонь к лицу и рыдает в нее, как в платок. — Это ужасно.
— Все хорошо. Ты, главное, успокойся. — Я осознаю, что свободной рукой поглаживаю ее волосы. Я здесь, и это происходит со мной, но еще сорок минут назад я гулял с Пенни по луна-парку, держал ее за руку, сцеловывал с ее губ остатки сахарной ваты. Я существую в разных измерениях и понятия не имею, где мое настоящее место.
— Неужели опять? — Джен захлебывается слезами, горячими слезами, которые жгут мне пальцы. Врачиха продолжает водить датчиком по ее животу. Неужели мы опять теряем ребенка? А ведь звезды уже намекали нам, что не судьба. Только мы не расслышали намека вовремя.
— Я это заслужила, — говорит Джен. — Заслужила.
— Не надо, не говори так.
— Я так с тобой поступила… — Ее лицо искажено страданием. — Я разрушила нашу жизнь.
— Слушайте! — вдруг говорит врачиха. Мы поворачиваемся к ней и слышим, как сквозь треск пробивается быстрый, ритмичный, мерный стук.
— Что это? — спрашиваю я, хотя знаю ответ. Я уже слышал такой стук.
— Сердцебиение. Сердце вашего ребенка.
— Как быстро стучит! — восклицает Джен.
— Для вас быстро, а по мне так замечательное сердцебиение, — отзывается врачиха.
Джен с облегчением откидывается на каталку и закрывает глаза. Она по-прежнему плачет и по-прежнему держит меня за руку. Другой, свободной, рукой я спешу стереть собственные слезы — чтобы Джен не успела их заметить.
— Тогда откуда кровотечение? — спрашиваю я.
— Серьезных причин нет, а несерьезных может быть великое множество. Я уже вызвала гинеколога. Сейчас кто-нибудь спустится из отделения. Но ребенок в норме, никаких отклонений.
— Подождите, — говорю я, когда она снимает датчик. — Можно нам еще немного послушать?
Врачиха по-доброму улыбается почти отсутствующими губами, вынимает из ящика что-то вроде широкого холщового пояса и, закрепив его на животе Джен, подсовывает под него датчик. Потом она выходит, и мы остаемся вдвоем, я и Джен. И слушаем отчаянную пульсацию его сердца. Это наш еще не рожденный ребенок. Джен смотрит на меня лучезарными, влажными от слез глазами. Улыбается.
— Это — наш ребенок, — сияя, говорит она.
— Он, похоже, волнуется.
Джен смеется:
— А ты бы на его месте не волновался?
Мы вслушиваемся. Тук, шшш, тук, шшш, тук, шшш.
— Джад, — говорит Джен, не глядя мне в глаза. — У нас ведь получится, да?
В этот миг я перестаю сожалеть о чем бы то ни было, даже о том, что случилось после того, как я услышал стук сердца того, первого ребенка. Я просто отдаюсь этому волшебству. Да, мне суждено стать отцом, причем именно сейчас, когда сам я отца потерял. Меня постепенно начинают обуревать какие-то эмоции, какие — не знаю, поскольку мы только-только начинаем осознавать важность момента, но занавеска отдергивается, и входит Уэйд. Тут уж всему конец — и этому моменту, и всем последующим.
16:45
В нашу последнюю встречу я запулил в Уэйда офисным стулом. До этого — тортом с горящими свечками. Должно быть, у него до сих пор жжет задницу. Стоит ли удивляться, что, увидев меня, он вздрагивает, ожидая новой атаки, и на миг замирает в дверном проеме. Потом осторожно, бочком, проходит к лежащей на каталке Джен.
— Ну, как ты, малыш?
Есть категория мужчин, для которых любая женщина — малыш, и им это сходит с рук. Уэйд из их числа. А я к этой категории не принадлежу. По-моему, это отвратительно. Я шарю глазами в поисках какого-нибудь острого предмета.
— Я так спешил, малыш. А навигатор меня только запутал.
— Со мной все в порядке, — говорит Джен.
— Вот и славно. — Он легонько дотрагивается до ее плеча, но тут же отнимает руку: мое присутствие его явно стесняет. Так что выбора у него нет — пора обратить на меня внимание.
— Привет, Джад. Как делищи?
— Все отлично, Уэйд.
Раздается стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в палату входит бородатый врач. В руках у него медицинская карта Джен.
— Дженнифер Фоксман?
— Да, — отвечает она.
Ее имя рядом с моей фамилией. Это больно, это как пинок по яйцам.
— Я — доктор Рауш из отделения гинекологии. — Он поворачивается к Уэйду. — Мистер Фоксман?
