А мы ее проебали.
Мы скорее одиноки, но уже не свободны. Таков он, очередной факт поколенческих мыслей.
– Ты чего не спишь? – услышала я вдруг голос Алека.
– Не спится.
– Давай, одевай пижаму и ложись спать, день сегодня был тяжелый.
– Угу.
Я забралась под одеяло. Оно было холодным. Пахло Armani. Я была дома.
Романович отвернулся от меня. Пара горячих слез упали на подушку. Их услышал только Пигги.
Рядом лежал телефон Алека. Я залезла и посмотрела, как я записана. Звалась ребёнком.
«Штоб» мне на месте провалиться. «Ачуметь», простите мой хохляцкий.
Мне не спалось. Я скушала три таблетки санасона, пару таблеток персена и выпила колпачок новопассита.
Тело трясло. Нервная дрожь все больше отпускала меня в сон.
Так я проспала до двенадцати. Наплевала во сне на телефонные крики продюсера, на звонок в домофон монтера кондиционеров, послала к чертовой матери курьерскую доставку из parter.ru. Все равно я прекрасно знаю, что Нино Катамадзе не пустили в Москву. Поправка для читателей: героиня ушлая и проинформированная.
Это было хмурое утро. Оно настырно проникало в запотевшее от ночи окно. Не для того ли, чтобы вернуть потерянные слова – те, что затерялись в моих сомнениях, слова, что могут вернуть тепло человеческого тела? А осталось сатиновое белье.
Я опять все проспала.
8. IndaFuckUp, или Как я опростоволосилась
Романович был да всплыл, одно радует, что не брюхом кверху.
Ушел он тихо и аккуратно, однако ключи не оставил. А значит, у меня был целый повод увидеть собственного мужа.
Я налила чашку вишневого компота и пальцами вытаскивала ягоды со дна. В планах на день помимо работы – поменять паспорт и все остальные документы. Так как отныне я была миссис Романович. И этот факт мне тоже нравился.
Оказалось, быть помощником продюсера очень удобно, потому что есть ловящие время от времени мух администраторы, яростно готовые к труду и обороне. Я когда-то тоже была такой. Сейчас разленилась и вышла замуж.
– Привет! А можно я вечером заеду, ключи заберу?
– Хочешь, я тебе сам на работу завезу?
– Да нет, я тут мотаюсь. Лучше я сама! Ты во сколько дома будешь?
– Часов в десять.
Романович обитал на Смоленской набережной. Он жил неудобно и затратно. Ну сами посудите, вот выходишь ты от молодого человека, нервов наел на все три лазаньи, а рядом столько всего – сиди и разглядывай «Микродин» по ту сторону реки. Там, где я.
Год назад дядя предложил Алеку возглавить компанию, производящую не то «Кириешки», не то «Андрюшеешки», в общем, еду с названием «Сожри мужчину заживо». Тот ответил отказом. И ни разу не пожалел.
Уже, наверное, сто раз пожалел, но кто из мужчин в подобном сознается? Разве что Романович?
Новоарбатский мост стоял как вкопанный на тяжелых сбруях. И люди, сидящие в машинах, тоже удивительно, но стояли, вкопанные в трафик-джем. Я практически опаздывала.
Романович торчал дома, оценивая финансы.
Первое, что он мне вручил, когда нога моя ступила на землю священную, ту, что на седьмом этаже, – это карту в спортклуб.
– С тебя семьдесят две с половиной тысячи рэ.
– У меня нет с собой столько.
– Банкомат внизу.
– Вот тогда пойди, спустись и сними с себя.
Порчу три раза. А лучше все десять. Потому как в ночь я точно займусь поделкой кукол-вуду. И зубочисток не пожалею.
– С себя?
– У нас же семейный бюджет. Пин-код в телефоне записан как «Вася Пупкин».
– Ладно.
Романович вышел.
Даже не предложил, ну, например, снять куртку, юбку, колготки и дальше по списку.
Я сняла сапоги и долго рылась в поисках голубых женских тапочек, которые я всегда надевала. Нигде не было. Может, износились? Нет, я поняла – наверное, прошлые жильцы заносили мои тапки. До дыр. А вдруг его грешные культяпки посмели их выкинуть?
Ну да ладно. На третьем же шаге паркет предательски порвал колготки, и большой палец на ноге оголился. Торчал один палец. Я встала и положила вторую ногу на первую. Нормуль. Главное, чтобы рядом была стенка, к которой прислониться.
– Вечер добрый, – услышала я с кухни.
О, да! Докатилась, всегда знала, что до добра общение с Романовичем не доведет – у меня только что была первая в жизни слуховая галлюцинация.
Голос женский. По тембру не больше двадцати пяти. По ноткам стройная. По виду – швабра номер ПЯТЬДВАДЦАТЬПЯТЬ.
Приехали.
С мужем у нас была одна общая черта. Времени зря мы не теряли. Даже не факт, а правда.
– Добрый! Добрый!
– Меня Ира зовут!
Ее хоть зовут. А мне самой пришлось напроситься. На встречу с законным супругом.
Если блондинка – убиваюсь сковородкой, брюнетка – вилкой.
Снова не угадала, ну почему это День Бэкхема только 8 марта? А?
Дыхание напоминало сдув воздушного шарика при уколе иголкой.
Сейчас я увижу ЭТО.
На кухне сидело рыжее существо, по внешним половым признакам женщина, ухоженная. Алек, ну почему ты так любишь этот телячий женский взгляд? Однако вопросов, кем он был в прошлой жизни, не возникало.
А я заделаюсь мясником.
– А вы Маша, да?
Она улыбалась, демонстрируя всю челюсть одновременно.
– Алек сказал?
Где же вилки, где же эти чертовы вилки, что четыре дырки одной левой?
– Да нет, Марат.
– Что-то вроде тупой профурсетки, гоняющейся за мужчинами?
– Нет, то ли швабра с гадючным характером, то ли просто гадюка!
Швабра, говорите? Хм.
– Да что вы, я шучу! Вы что, поверили?
– На воре шляпа, тьфу ты, шапка горит! А вы что тут делаете?
– В гости заехала. С подарками!
Я посмотрела на две собачьи миски.
– А зачем миски?
– Да Алек хочет у какой-то несуразной барышни собаку забрать. Говорит, та за ней плохо ухаживает.
– Вот гадюка, – отозвалась я об этой загадочной особе.
Я посмотрела на свою членскую клубную карту. Мне понравилось, как меня на ней звали.
– Ира, смотрите, правда неплохо выглядят новые карты «Оранжа»?
Ира крутила карту туда-сюда. Романович открывал входную дверь. Атмосфера накалялась до нужной для меня температуры тела. До температуры ярости.
– Алек, а вы со своей сестрой абсолютно не похожи, если бы я вас на улице встретила, то скорее решила бы, что вы парень с девушкой.
– Если бы она красила поменьше волосы и не сделала пластику носа, то были бы как две капли воды.
Я судорожно схватилась за нос.
Романович меня по-еврейски приобнял:
– Как, ты уже пришла в себя? – это был его трехочковый.
Ира вопросительно посмотрела на нас.
– Меня вчера утром муж бросил. А сколько я с ним ходила по урологам, три минуты, и все, больше не держится. Юношеский онанизм. Ничего тут не поделаешь, – я развела руками.
– Кстати, Ира машину продает, не хочешь у нее купить? А, все забываю, что у тебя сейчас финансовые трудности. Да, выложить сто сорок пять тысяч за карту в спортклуб...
– А что за мафынка? – спросила я, пытаясь хоть чем-то спасти беседу, больше напоминающую словесную мертвую петлю.
– Audi А6, всего год на ней отъездила. А ты на чем?
Мне стало стыдно. Обидно. И самое интересное, что видно.
– Citroen С4. Белый.
Ира сочувственно покачала головой.
– Ты не переживай, я тоже на первой машине не самой лучшей ездила. На старой А4.
Ох уж этот плинтус. Он так близок к моему моральному состоянию, что я все больше понимаю квартирную пыль.
– Мы с Алеком сегодня ездили новую машину ему заказывать – меняет Infinity на Nissan Murano, – сказала Ира, теребя свои рыжие волосики средней длины.
Шило на мыло. Веревку я ему сама скручу.
– Лучше бы к врачу его заставила сходить. А то вдруг у него рецидивы пойдут. Он тебе уже рассказал? Понимаю, что не за столом, конечно. Но что было в нашей компании, когда у Алека обнаружили... – Романович не дал мне договорить.
– Да подумаешь, это же такая мелочь – простое заболевание, лечится в три дня, – отмахнулся Алек.
– Какое? – спросила испуганно Ира.
От ее интонации я испугалась еще больше.
– Гонорея! – сказала я почти шепотом.
Снова пора было уносить ноги.
Мы опустились до пакостных дрязг.
– Как хорошо, когда рядом есть такой брат!
– И не говори!
Меня определенно выпроваживали из этого дома.
– Аа-аа! Погоди, сейчас я тебе ключи от дачи отдам!
Ира сидела и битый час пила одну и ту же чашку чая. Уже холодную.
– А ты его девушка, что ли? – спросила я Иру невзначай, протирая потные ладошки о джинсы.
– Если бы! Сижу, слушаю про какую-то стерву, которую он наконец бросил! Марат не выдержал. И я пришла на помощь! А ты заезжай, можно, я запишу твой телефон?
– Давай! Я сама, когда пыталась мужа добиться, старалась вовсю слушать его сестру. Вот когда перестала, тут же бросил! Клёвые тапки! – сказала я Ире.
– Спасибо.
А ничего, что это мои тапочки? Видимо, ничего, и это самое ничегошеньки мне и не светит.
Романович стоял в дверях, сутуло прислонившись к стене.
