— Смело могу предположить, что я ассоциируюсь именно с вашим отцом.
Точно.
Только я не помню, есть ли у меня отец.
Доктор спрашивает:
— Кто ваш отец?
* * *
И вот, сейчас я сижу у себя в офисе и, как какой-нибудь старый пердун, составляю завещание. И пишу это послание тебе. Никогда бы не подумал, что соберусь умирать так рано. Но, кажется, я уже столько всего наделал, что мне лучше будет умереть. Во всяком случае, смерть — это меньшее из тех страданий, что готовит мне жизнь. К тому же, смерть предоставит мне и своеобразный отдых от всех этих больных придурков, ходящих на грани между нервным срывом и психическим заболеванием.
Ты когда-нибудь думала о смерти? А когда-нибудь составляла завещание? Между прочим, это неплохой способ выяснить, чего ты достиг. Чего ты стоишь. Что ты дал этому миру. Что ты оставишь после себя.
И чем больше ты сделал, чем больше строк будет в твоём завещании, тем меньше тебе захочется оставлять всё это. Оставлять людям, которые палец о палец не стукнули, чтобы всего этого добиться.
Эта собственная элитная клиника, этот особняк за городом, эта дорогая машина, эта квартира в центре Москвы, этот банковский счёт с крупной суммой на нём, думаешь, всё это так важно, когда ты узнаёшь, что ты уже практически труп? Хрена с два.
Но всё равно ты знаешь, что всё, что у тебя есть — это твоё и только твоё, потому что ты сам это сделал. Что это такое? Жадность? К чёрту её. В жопу. Когда сам для себя решаешь, что ты уже почти умер, начинаешь врубаться, что не так уж оно и важно, то, чего ты добился.
Это не так легко, понять, что ты всю свою жизнь ходил по кругу и вместе с хорошими вещами делал много зла. Ты жил какими-то своими, как тебе казалось, важными целями и не замечал действительно важного. Того, что рядом с тобой. Ты не думал, что воздух, которым ты дышишь, на самом деле прекрасен. Ты не так уж часто задумывался о прекрасном. Ты постоянно шёл к своим целям. Ты не хотел признать, что твоя дочь — урод, а твоя жена — алкоголичка. Ты думал, что тебе и семья-то на хер не нужна, в то время как на самом деле оказалось наоборот.
Я думал. Не ты.
Самое главное моё пристрастие — женский пол. Но не просто женский пол. Не какие-то там мои ровесницы или хотя бы лет на десять младше меня. Они уже в своём возрасте походят на старых разбитых потасканных шлюх. У них начинает отвисать сало, появляются морщины, лицо стареет, становясь с каждым годом всё страшнее и страшнее, особенно после подъёма и без макияжа.
Кто назвал женский пол прекрасным? Я бы назвал его иначе. Женский пол не прекрасен. Женский пол — временный пол. Почему? Красота временна, она живёт где-то на промежутке между пятнадцатью и тридцатью, ну, максимум, тридцатью пятью годами. Плюс к тому, после двадцати пяти-тридцати лет все бабы начинают повально деградировать. Тупеть.
Осев в какой-нибудь конуре и достигнув статуса, именуемого стабильностью, набив брюхо жиром и нарожав детей, они все вдруг подсаживаются на мыльные оперы, ток-шоу и низкокачественные детективчики в формате покет-бук и бьют себя пяткой в грудь, что они стали мудрыми. Нет, они не отупели. Они стали именно мудрыми.
Ага, мудрыми.
А взять эти их климаксы, молочницы, ПМС, рак груди и гинекологические заболевания — так это вообще что-то с чем-то. Они начинают медленно сходить с ума, вонять потягой, как какой-нибудь рабочий на стройке, и превращаться в бешеных сук, срывающихся на всех подряд по любому поводу.
Дойдя до такого состояния, они обычно и приходят ко мне, рассказывая свои тупые жизненные истории и то и дело удивляясь, как же это так произошло, что они вдруг тронулись. Моя так называемая профессиональная этика не позволяет мне высказывать им моё собственное мнение о них, но так уж вышло, что я с лёгкостью могу выложить это здесь.
Ты уж извини, конечно, но здесь я выкладываю всё, так сказать, без обиняков и притязаний. Я не хочу быть неискренним с тобой сегодня, хотя бы в этот раз. Хотя бы раз в жизни я хочу поступить с тобой честно. Именно поэтому ты это читаешь.
Ну, я надеюсь, что читаешь.
Итак, именно таких вот женщин я как раз и не перевариваю. Что до моего пристрастия, то нравятся мне девушки помоложе. Крайний возраст — двадцать пять. Не старше. В этом возрасте бабы ещё свежи и молоды, красивы и сочны и, естественно, не так тупы, но при этом всё ещё наивны. Но если бы я знал, что как раз та самая стабильность, которой достигают бабы после тридцати, буквально спасает мужиков, сейчас я бы сделал всё совсем по-другому. Но, к сожалению, уже поздно. Сейчас вся моя жизнь — это моё завещание. И это послание. Моя последняя воля.
Последняя воля усопшего меня.
Это последнее, что я должен сделать.
Чтобы уйти со спокойной душой.
* * *
Вчера она мне сказала: умри.
Я серьёзно, так и сказала. Та самая девушка, которую я люблю. И ненавижу. Которую я спас от смерти. В которую я вдохнул новую жизнь.
Она сказала:
— Ты мне не нужен.
Я к ней слишком требователен?
— Но ведь я спас тебе жизнь, — говорю я. — Теперь она принадлежит мне.
— Чушь. Ты что несёшь? Сдался ты мне.
Когда она была на грани смерти, она во мне нуждалась. Теперь же она от меня избавляется. Когда я её уже спас.
Отработанный материал здесь совершенно не причём.
Прокладка в урне женского туалета, пропитанная кровью, — тоже.
Задолго до того как сесть за ноутбук и начать писать эту книгу, я нашёл в Интернете информацию о том, как это делается. Как пишутся книги. Я узнал это случайно. Чисто ради интереса. Никогда не думал, что мне это пригодится.
Есть такой литературный приём, он называется флешбэк. События, произошедшие до описываемых событий. Вставка из прошлого. Момент, ставший историей. Моей историей.
Вашей историей.
Моя девушка говорит:
— Ты уже начал писать книгу?
— Да, — говорю я, — начал. Но мне нужна кое-какая информация. Мне нужно покопаться в Интернете.
— Забудь. Даже не проси.
Я хочу, чтобы она мне разрешила.
— Ну, пожалуйста, — умоляю я. — Дай мне зайти в Сеть. Мне нужны данные.
— Нет.
Я в её власти.
Я не могу ничего сделать без её согласия.
— Сжалься, — говорю я. — Хотя бы ради всего, что между нами произошло.
Флешбэк.
Момент нашего знакомства.
Я сижу за компьютером. Я точно знаю, что сейчас ей очень плохо. Я это чувствую. Пишу ей электронное письмо: «Привет. Мы пока ещё не знакомы, но ничто тебе не мешает попробовать, верно?». Её компьютер настроен так, что при получении новых писем по электронной почте он выдаёт такой звук, что порой соседи стучат в стену. Или по батарее. Я это знаю, потому что она рассказала мне об этом позже, при встрече.
— Это для того, — сказала она мне тогда, — чтобы я никогда не пропускала почту. Потому что отвечать нужно быстро. Это правило хорошего тона.
В этот момент она, сидя в ванне, собиралась покончить с собой. Уйти из жизни. Из-за какого-то там парня.
— И я решила, — сказала она, — что с этим пока можно повременить. Почта важнее.
Это было в июне прошлого года.
Она говорит:
— Так я и прочитала твоё письмо.
Вернёмся в настоящее время. В тот момент, когда я прошу разрешения войти в Интернет.
— Между нами не произошло ничего существенного, — говорит она.
Спасти человеку жизнь — ничего существенного. Как пить дать. Это же так просто. Как два пальца об асфальт. Ага. Но для неё это абсолютно ничего не значит. Использованный презерватив здесь совершенно не причём.
Я говорю:
— Мне действительно нужно зайти в Сеть.
— Нет, — говорит она.
Мне нужно проверить почту. Узнать новости.
Она говорит:
— Ни за что. Я тебе не разрешаю, слышишь?
Облом.
— И что мне теперь делать? Я не могу писать без Интернета.
— Ты просто привык писать только в Сети. Но я знаю, что ты можешь делать это вне её.
Я ей не верю. Но ничего не могу с собой поделать. Я в её власти.
— Не желаешь пройтись? — предлагает она.
Я говорю: нет.
— Брось, — отвечает она, ты же знаешь, что если я захочу, то ты пойдёшь.
Она говорит:
— Собирайся и иди со мной.
Я не хочу идти с ней, но я знаю, что если она сказала, то я не могу поступить иначе.
Марионетка — слишком громкое слово.
И я спрашиваю:
— Куда?
Нет, не могу вспомнить. Есть ли у меня отец? Есть ли у меня дом? Есть ли у меня семья? Как же это тяжело — ничего не помнить. Не знать, кто ты. Не знать, кого ты любишь. Не знать, кто любит тебя. Не знать, какое у тебя прошлое. Не знать, о каком будущем ты мечтала.
Вы только представьте. Нет, я серьёзно. Представьте.
Давайте.
Вы живёте, что-то делаете, что-то думаете, и вдруг… где-то оказываетесь и ничего не помните. Что вы будете делать? Не знаю как вам, а мне страшно. Очень страшно. Я не знаю, от кого чего ожидать. Я не знаю, какое у меня окружение. И почему я пришла к этому доктору: из-за потери памяти или из-за чего-то ещё? А может, я каждый день всё забываю? Или даже каждый час? Или просто непроизвольно, это может случиться когда угодно?
