— А вот и она, моя прекрасная клубничинка! — обрадовался папа Де Мартино, увидев дочь в самом начале рынка.
— Самая прекрасная на площади! — подхватила Сестра Франка.
Сестра Франка, как звали ее все торговцы на Кампо де Фиори, была жадной старухой, переодевшейся в добрую бабушку. Она продавала консервированные оливки по цене чистейших алмазов, нисколько не стыдясь и даже считая это в некотором роде своим законным правом, своей пенсией после стольких лет честного труда. Ее любимыми жертвами были туристы. Ей всегда удавалось обмануть их при помощи одной и той же коварной тактики: наполняя кулечек, свернутый из старых газет, Сестра Франка отвлекала внимание клиентки лавиной комплиментов, которые она распыляла на причудливой смеси английского языка с римским диалектом:
— Ю ар соу красивая! Ю ар лайк мадонна в Сан-Пьетро! Красавица-просто-красавица! Ар ю э топ модел?
Она спрашивала это у шведок ростом метр девяносто и у полутораметровых японок с одинаковым неискренним любопытством.
Туристка улыбалась, благодарила, ликовала и не обращала никакого внимания на то, сколько оливок Сестра Франка сыпала в кулечек, свернутый из старых газет. Когда приходило время расплаты, было уже слишком поздно: кулечек был аккуратно завернут и весил в три раза больше, чем того хотела красивая мадонна из Сан-Пьетро.
— Ну что мне теперь — открывать его? Нет-нет, бери так.
Сестра Франка сплавляла сверток, хватала деньги и принималась изучать площадь в поисках новой жертвы. Но при виде Лючии ее охватывали приступы нежности.
— Повезет тому, кому ты достанешься, — громко кричала Франка, прикладывая руку к сердцу.
Лючия приветствовала ее, шевеля пальцами в воздухе, но без улыбки. Всякий раз, когда старуха говорила о счастливце, который ее полюбит, у Лючии кололо в животе. Где он, этот счастливчик? Почему до сих пор не объявился? Она его уже встретила и еще не знает об этом или она пока не была с ним знакома? Сколько времени ей еще ждать его? Лючия подумала об Эмме. У нее, наверное, уже была тысяча историй любви, а может, она уже даже целовалась.
— Хочешь две оливочки? — прервала Франка ее романтические мечты.
— Нет, спасибо, — отказалась Лючия и направилась к родителям.
— Что в школе?
— Все хорошо, мама. У нас новенькая в классе. Она родилась в Голландии, но путешествует по всему свету, потому что ее отец рисует дома. Ее мать итальянка, поэтому она прекрасно говорит по-итальянски, а еще по-английски и по-французски.
— Приведи ее как-нибудь к Сестре Франке, может, научится чему… — пошутила синьора Де Мартино.
— Ага, попозже. Она придет сюда в три. Она звала меня на шопинг. Можно мне пойти с ней?
Мать в изумлении посмотрела на дочь. Она никогда не слышала от нее слов типа «шопинг». Наверное, уже успела подхватить от своей новой одноклассницы. Маме почему-то стало неловко.
— А уроки?
— Нам мало задали, я могу сделать все, когда вернусь.
— Куда вы идете?
— Думали походить по магазинам здесь, в центре.
Синьоре Де Мартино стало легче:
— Ну хорошо, только сначала пусть заглянет к нам, я угощу ее свежей клубникой. Договорились?
— Да. Спасибо, мама, — сказала Лючия, глядя на мать так, будто они ни о чем не договорились.
— Ты что? — спросила Де Мартино-мама.
Дочь промолчала.
— Что за шопинг с корзинкой клубники, правда, артишочек? — угадал Де Мартино-папа и, открыв кассу, протянул своей девочке двадцать евро.
— Нино, ты что?
— Да ладно тебе, Клара, иногда можно…
Клара нахмурилась:
— Я считаю, что неправильно давать ребенку столько денег, пока…
— Мама! — перебила ее Лючия. — Давай я вымою цикорий, и будем считать, что я их заработала.
И, как всегда, стоило Лючии посмотреть своими прекрасными живыми глазами в глаза собеседнику — недовольства как не бывало.
— Чудно, — согласилась мама и, взяв огромный ящик, доверху заполненный темно-зелеными листьями, поставила его перед дочкой. Лючия взяла небольшой нож, окунула руки в зелень, сулившую незабываемый вечер, и тут же принялась за работу. Глядя на ее счастливое лицо и на пучки сочных листьев, папа де Мартино не смог устоять:
— Давай, я тебе помогу.
— Нино, так не считается! — попыталась воспротивиться Клара.
— А так? — спросил ее муж, забравшись с ногами на стул.
Клара улыбнулась, подняла руки вверх в знак того, что признает свое поражение, и вернулась к рассеянным прохожим на Кампо де Фиори.
Ансельмо крутил педали, уже почти два часа не слезая с отцовского велосипеда.
Он укатил далеко от мастерской и уже давно должен был повернуть обратно, но у него не было ни малейшего желания. Он проехал через всю окраину, пересек большие проспекты, двигаясь на юг, и спустился к берегу Тибра. Вдоль реки тянулась велосипедная дорожка, нырявшая под римские мосты, как под руки старого великана из камня и металла. Из-за парапета набережной выглядывали барочные здания, томно помигивая изогнутыми окнами из-под мраморного убранства; за поворотами мелькали цветущие холмы в водовороте пьянящих ароматов, и опоры мостов отбивали ритм тяжелой поступью кирпичных и каменных колонн.
Это был один из тех дней, когда педали крутились сами собой, без усилий, нарезая дорогу легкими обручами, поднимавшимися от лодыжек к коленям. Это гармоничное движение требовало повторения в постоянном ритме и наполняло мышцы гипнотическим теплом пылающего камина. Его отец здорово поработал над велосипедом… и значит, он тоже был виноват в том, что Ансельмо не хотел слезать с седла.
Конечно, ему следовало бы помочь сегодня в мастерской. Это было частью уговора. Отец разрешил ему бросить лицей только с условием, что он начнет работать. Выберет себе какое-нибудь дело, от которого пачкаются руки и появляются мозоли. Ансельмо был только рад, в школе ему никогда не нравилось, он узнал намного больше, разглядывая мир со своего велосипеда, чем за все часы, проведенные за партой. В классе его всегда одолевала смертельная скука, он то и дело отвлекался и большую часть времени изучал небо за окном. И потом, он не мог долго сидеть на одном месте. Его хватало ровно на четверть часа. Он и ночью постоянно ворочался, меняя положение тела. Словом, юноша был совершенно неприспособлен к студенческой жизни, и, к счастью, его отец это вовремя понял.
Даже во время езды на велосипеде его вдруг охватывало желание сменить позу, заглянуть на соседнюю улицу, свернуть, поехать назад. Вот и сейчас слева от него неожиданно возникла длинная лестница, приглашавшая его изменить маршрут движения. Ансельмо слез с велосипеда и взвалил его себе на плечи. Поднявшись по лестнице, он выехал на дорогу, ведущую в центр.
— Грета, дорогая, прости. Я не смогу сегодня вернуться к ужину. Срочная работа в ресторане.
Голос матери звучал старой песней, в тысячный раз раздававшейся из телефонной трубки.
— Окэ, — коротко отрезала Грета.
— Слушай, я хотела попросить тебя об одном одолжении. Я форму дома забыла, ты не могла бы мне ее завезти? Я буду на работе через полчаса, я сейчас в центре, за Кампо де Фиори. Помнишь, где это?
Грета закатила глаза к небу. Иногда ей казалось, что это она должна заботиться о своей матери как о ребенке, а не наоборот.
— Мама, я… — попробовала она возразить.
— Дорогая, я знаю. Но мы остались вдвоем и должны помогать друг другу.
Ну вот, разговор снова подошел к этой реплике. Нудный диалог повторялся без изменений. Теперь была ее очередь сказать то, что она всегда говорила в этом месте, строго следуя сценарию, как хорошая актриса:
— Не волнуйся, я все сделаю.
— Спасибо, ты золотце.
Золотце Грета положила трубку, не произнеся больше ни слова. Взяв форму матери, она сунула ее в рюкзак, подняла за раму Мерлина и водрузила его на спину. Спускаясь по лестнице, Грета хотела только одного: быстро крутить педали. Очень быстро.
Когда в половине четвертого Эмма еще не явилась, мама Лючии начала нервничать:
— Нам надо сворачиваться в четыре…
— Сейчас она придет, мам. Она и сегодня утром опоздала — наверное, у нее такой характер.
— Хорош характер! — фыркнула Клара, перекладывая из рук в руки корзинку с клубникой, которую она отложила для девочек.
— Извините, я опоздала! — пропела Эмма, неожиданно появившись у нее за спиной.
Клара вздрогнула. Лючия улыбнулась:
— Вот и она! Привет. Знакомься, это моя мама.
— Добрый день. Меня зовут Эмма. Я живу здесь прямо за площадью, но заблудилась в переулках. Рим такой красивый, но все эти улочки меня немного путают… — сказала Эмма, протягивая руку синьоре Де Мартино.
Клара сунула в нее клубнику.
