Опять звонит. Игорь сбросил вызов и направился, уже минуя палатку, к магазину.
Домой тащила Игоря жена. Уложив ребёнка, набрав сто раз его номер, обойдя известные ей места, она нашла мужа на спортивной площадке под турником. Злость его уже улеглась, пришла вина, он старательно помогал ей как мог, различал в темноте препятствия и шёл ногами.
В сентябре, после еле пережитого необыкновенно жаркого лета, Игорь согласился отправиться на собрание Анонимных алкоголиков. Благо — идти было недалеко. Собирались они в библиотеке церкви в паре трамвайных остановок от дома.
Игорь сидел в уголке, грустно и смиренно смотрел на собрание. В груди постоянно толкалось давление, в голове — пустота. Сейчас не то что на собрание — в колодец вниз головой так же легко уговорить.
Провёл глазами по корешкам книг в шкафах книг. Детям о молитве, Пастырь словесных овец, Пасха мучеников… Усмехнулся про себя. Что ещё ждать от попов, если они даже у себя под носом не видят секту. На то, что Анонимные — секта, указывали тысячи мелочей, различимых невооружённым глазом, вот хотя бы навскидку: берутся за руки при общей молитве, не требуют никаких денег (чтобы заманить), предлагают отходить три месяца без перерыва каждый день, многие абсолютно не похожи на алкашей. Ежу, как говориться, понятно всё.
Ходить было трудно. Приходилось выдерживать бесконечные споры и препирательства с самим собой, однако через три месяца Игорь втянулся и бодро решил приступать к выполнению двенадцати шагов, ведущих к полной трезвости. А там, глядишь, и на работу снова устроится, и курить бросит.
Из всех групп, которые ему пришлось посетить, он полюбил две — ту первую, в церковной библиотеке, она нравилась за уютную домашнюю обстановку, и ещё одну, в Строгино. Добираться до неё, конечно долго, но люди приятные собирались. Половина — молодые, до сорока, многие, видно, что образованные, интересные. Таня нравилась — лет двадцать пять девчонка, блондиночка. Всегда искренне так говорила, как будто все родные вокруг. Игорь смотрел на неё и думал, что не так уж всё страшно, пробьёмся.
Нет, не так, как можно было подумать, нравилась, а просто. Без всяких мыслей о сексе или о чём-то ещё. Как сестрёнка.
— Знаете… Меня, может, уже несёт, но я вот, что подумала. Мы здесь как будто особенные, немного избранные. Прошли через что-то плохое, каждый чувствовал себя такой дрянью. А потом вдруг нас простили. Мы сами себя простили, перестали насиловать, гнобить. Не знаю… Я непонятно, конечно, говорю, но хочется просто поделиться. Я теперь молиться, например, могу. Так удивительно! И мне не стыдно молиться, представляете?
Как же не понять? Такие искренние слова, как их не поймёшь? Игорь легко понимал. И мысли про секту прошли, все сомнения прошли, когда обнаружил, что скоро полгода, как трезвый. И поверил, что это работает. А ещё поверил… нет, не поверил, а просто мысли такие приходили, что это и есть настоящая, нормальная церковь. Люди, все ущербные, битые, доверились Богу, держась друг за друга потными ладошками. И молитва-то одна всего, простая, человеческим языком сказанная, а сколько надежды у всех!
Ещё только с женой наладить, на работу снова утроиться, и — всё.
Но жена ушла. Лизка, которая столько терпела, таскала его домой, плакала, успокаивала, верила. Ушла в тот день, когда Игорь отметил шесть месяцев. Ему ещё на память на группе подарили медальку смешную такую. Поздравили, похлопали все.
Лизка объясняла уход непонятно:
— Нет, я просто больше не хочу. У меня своя жизнь, я тоже зависимая… ты меня сделал зависимой. Ты от водки зависимый, а я — от тебя, от твоих срывов, от твоих похмелий. Я не хочу.
— Лиз, ты мне не веришь. Ты, конечно, имеешь право. Но я…
— Верю. Верю. Ты больше не будешь пить. Тебе нельзя. А я с тобой жить не буду. Мне тоже нельзя. Я тоже поняла, что просто гибну от этого.
Игорь удивлялся стройности логических рассуждений, но не понимал их.
— Не пойму, почему пока я пил, ты жила со мной. Бросил пить — уходишь? Объясни мне, дураку, пожалуйста, так чтобы я понял. Попроще уж как-нибудь. Мне что, пить обратно начать?
— Игорёша, я не хочу, чтобы ты пил. Это не поможет. Пойми меня правильно. Я хочу, чтобы ты не пил. Ты Владику нужен, ему трезвый отец нужен. Но я решила. Это уже точно.
Потом она раскололась. Сказала, что тоже на группы ходила. Не как он, конечно, не каждый день. У неё всё-таки работа, не забывай. Просто посещала группы созависимых, куда матери, жёны, дети алкоголиков ходят.
— Ты знаешь, я всё-таки никогда не верила, что ты алкоголик. Мне казалось, что ты ранимый, слабый, что я могу помочь тебе. Что я могу что-то сделать, что от меня что-то зависит. А там поняла, поверила, что ты и правда алкоголик. И что я тоже такая, как и ты.
Этот бред Игорь не мог понять.
Уход Лизы был такой — она осталась с Владиком, а он начал подыскивать себе, куда приткнуться. Остановился на дворницкой — комната, туалет, раковина, отдельный вход с торца кирпичной девятиэтажки. Только душа нет, сыровато и пыльно. Бывшая мастерская художника — отца приятеля по бывшей работе. Три тысячи в месяц.
Переехал. Лизка сама предложила заплатить и заплатила вперёд за четыре месяца. И Игорь переехал. Хотя всё равно не верилось, что это навсегда. Наверное, ей просто перерыв нужен.
А может, и правильно, что она его выгнала — нужно начинать жизнь, нужно собраться. Работать. И Игорь начал собираться. По вечерам, лёжа и глядя в слабо различимый потолок, молился молитвой Анонимных алкоголиков, чтобы Бог дал ему сил, мудрости и прочего необходимого для жизни. В один вечер на него напали блохи. Запястья и щиколотки зудели как от крапивы. Он включил свет, расстелил на середине комнаты лист ватмана, оставшийся от художника, и стоя на нём голый, ловил и пытался давить. Игорь напугался, что это вши, но затем подумал, что вши не умеют скакать. А эти скакали.
Хотелось позвонить Лизке. Игорёк сел на ватман и заплакал. Потом собрался с силами и сходил в круглосуточный магазин, купил «Дихлофос». Вытащил на помойку старый диван, расстелил на полу одеяло, лёг. Блохи ушли.
В другой день рано утром, он услышал голоса. Медленные, с перерывами.
— Он самый добрый из них всех был.
— Кто?
— Ван Гог.
— А-а.
Голоса помолчали. Тягостно, терпеливо. Прошло несколько минут.
Они раздавались из-за стены, выходившей во двор. Там, рядом с его дверью, была ещё одна, откуда дворники выгребали мусор из мусоропровода.
— Ты не читал его письма к брату Тео?
— К брату?
— А вот зря. Почитай.
Игорь взял банку консервированной фасоли, хлеб, пакет сока и вышел на улицу. Так и есть, мужики сидели, укрывшись от ветра и улицы у двери мусоропровода. Было зябко. Он отдал им еду и вернулся досыпать.
На следующей неделе, в ясный апрельский вечер, к нему постучались те, кого он подкормил.
— Братан, книги возьми. Там выбросили, я посмотрел, хорошая литература, не говно.
Денег почти не было, но книжек хотелось. Игорь достал полторы сотни.
Бомжи обернулись быстро, за полчаса. Игорь опять вышел к ним, закурил, опустился на корточки и повернул к себе две связки корешками, наклонил голову, читая названия. Потом поднял глаза на мужиков. Один из них, прямо перед ним, стоял в расстёгнутой куртке, за ремень штанов была воткнута едва початая бутылка водки. Бомж переступал с ноги на ногу, и голова бутылки покачивалась вправо и влево. Игорь быстро протянул руку, вытащил её из штанов и, свернув пробку, одолел сразу половину.
Утром пришла Лизка и плакала. Села на пол, на расстеленное одеяло, и доставала из пакетика одну за другой бумажные салфетки, сморкаясь и утирая глаза. А днём он снова был на группе, откуда пошёл домой.
— Я кулич испекла. Вот никогда же не пекла, а тут… Владик помогал, такой молодец вообще… — суетилась Лизка. — Пойдём завтра освятим вместе? А?
И Игорёша пошёл с ними назавтра освящать кулич. Потом они посидели во дворе церкви на лавочке, глядя, как мимо них проходит народ, женщины останавливаются, накидывают платки. Лизка выглядела помолодевшей, окидывала взглядом проходящих, внимательно наблюдала за детьми, часто поправляла на коленях пакет с куличом, убирала под платок выбившиеся волосы и сжимала Игорёшину руку.
