Администрация кладбища получала свою долю. Все шло-ехало, пока на старом участке кладбища не стало тесно, как в трамвае в часы пик.
Директора кладбища сняли за какую-то провинность и поставили нового, а новый казался честным малым, но я так думаю, что совершенно честных людей не бывает, тем более совершенно честных директоров кладбищ. Вновьназначенному директору просто-напросто пришлось разрабатывать и осваивать новые способы заколачивания левых денег, так как старые способы использовать уже было невозможно ввиду полного отсутствия свободного пространства.
Площадка за папиной оградкой была довольно большой, но директор сказал категорическое "нет", а могильщики просто послали меня по известному адресу, пояснив, что возиться с костями они не желают, и не будут, если даже я от директора разрешение получу. Их и директор старые могилы ворошить не заставит. А если кому-то это занятие по душе, пусть берет лопату и копает могилу сам. Я бы взял, но директор кладбища был против, разрешения давать не хотел. Я уже было отчаялся, но мне посоветовали идти в горисполком. Я взял отцовы награды и пошел. Председатель горисполкома оказался фронтовиком. Он не знал моего отца и не встречался с ним на войне, воевал на другом фронте. Но он был фронтовиком и понимал то, что сейчас мало кто понимает. Вопрос решился очень быстро, достаточно было одного звонка.
Я убрал могилки, протер портреты, положил у надгробья четыре алых гвоздики, мамины любимые цветы. Какие цветы любил папа, я не знал. И любил ли он вообще цветы? Мама об этом ничего не говорила.
"Надо бы покрасить оградку, - подумал я. - В следующий раз приду, не забыть взять краску и кисть.
Я не разговаривал вслух по своему обыкновению - через одну оградку справа от меня сидел на скамейке пацан лет четырнадцати-пятнадцати в темно-синей ветровке с капюшоном на голове. Когда я пришел, его не было, он появился почти следом за мной. Сел на скамейку и с сердитым видом стал наблюдать за моими действиями. Почему-то я не захотел говорить со своими родителями при нем вслух, наверное, боялся напугать парня, он ведь мог решить, что я псих.
Я поколупал ногтем краску на остроконечных прутьях оградки, и понял, что это бессмысленное занятие, для того, чтобы подготовить оградку под покраску, нужен шпатель или лучше металлическая щетка.
Надо взять щетку, она у меня есть на даче.
Пацан не уходил, ждал, когда уйду я, бросал из-под капюшона недовольные взгляды. Может быть, он хотел побыть наедине с тем, кто там был похоронен, может, он хотел поплакать в одиночестве? А может, еще что. Так или иначе, но мое присутствие его явно раздражало. Я не стал ему мешать.
Но почему он на кладбище один, подумал я, ведь маленький же еще?
Ну, не то, чтобы совсем уж маленький. Просто обычно подростки на кладбище одни не ходят.
Я не стал выяснять, почему пацан один и к кому он сюда пришел, вышел из оградки, закрыл калитку и стал пробираться к воротам. На пацана я не оглядывался. Что он мне? Да и отвечать на мои вопросы он вряд ли бы стал, а если бы и ответил, то наверняка грубостью. Такова современная молодежь.
У меня имелся печальный опыт общения с подростками.
Однажды, два года назад, я шел с работы домой. Я немного задержался - надо было закончить кое-что срочное, да и к тому же возвращаться в пустую квартиру мне в тот вечер как-то особенно не хотелось. Было уже что-то около девяти часов вечера, и на улице стояла темнота, а в сквере, который подходил вплотную к моему дому фонари тускло светили только по периметру. Тогда тоже была осень, но не такая как сейчас - золотая и теплая с прозрачным небом - а серая и дождливая. В беседке в глубине сквера я услышал глухие звуки борьбы и девичий голос:
- Отстань, придурок! Говорю же - не дам! Куда лапу свою грязную тянешь, урод? Не трогай, кому сказала!
Я решил вмешаться.
- Молодые люди, - обратился я в темноту, - Чем это вы тут занимаетесь?
У меня была зажигалка. Я поднял ее над головой и, выщелкнув язычок пламени, осветил им небольшое пространство беседки. В глубине беседки на лавочке сидели двое - парень и девица, обоим лет по шестнадцать, а то и того не было. То, что парень хоть сколько-то испугался, утверждать было бы глупо, он даже не казался удивленным, а только раздосадованным. А девица, та вообще пьяненько или обкурено ухмылялась и, по-моему, ей было по барабану мое заступничество. Но отступать было поздно.
К своей глупости, по сторонам я не осмотрелся.
- Тебе чего надо, старый? - парень сделал угрожающее лицо. - Вали отсюда, пока не накидали.
- А почему так грубо? - удивился я и миролюбиво предложил: -
Оставь девушку в покое, и мы разойдемся по-хорошему.
- Ха-ха-ха! - зловеще рассмеялся парень. - По-хорошему?
По-хорошему не получится. Ты нарвался, дедуля. - И он поднялся со скамейки. - Щас я тебя мочить буду. Ветеран хренов!
- Гарик, не убивай ты этого дедушку, - без особого энтузиазма, но со смешком посоветовала парню девица. - Вишь, он и так уже обосрался от страха. Пусть по-тихому валит к своей бабушке. Ха-ха! Бабушка рядушком с дедушком.
Я разозлился. Вот и вмешивайся после этого в дела молодежи! Вот и вставай на защиту "оскорбленной невинности"! Интересно, что не хотела давать эта веселая девица своему приятелю? Наверное, совсем не то, о чем я подумал вначале. В руке девицы чадила самокрутка, в беседке пахло "дурью".
Огонек погас. Я щелкнул зажигалкой снова и увидел приближающегося парня, он как-то дико, со странной полуулыбкой смотрел поверх моего плеча. Я интуитивно обернулся, но увидеть того, кто стоял за моей спиной, не успел - получил удар чем-то тяжелым по затылку и упал, вырубившись.
В отключке я находился недолго. Минут пятнадцать примерно.
Примерно, потому что когда очнулся, часов на своей руке не нашел, их с меня сняли, и сняли естественно эти самые молодые люди. Примерное время беспамятства высчитал дома. И вообще, когда я очнулся, то кроме пропажи часов обнаружил, что все мои карманы вывернуты, а молодых людей - след простыл. Пропали все деньги, сигареты и зажигалка, которой я освещал поле несостоявшейся битвы с подростками. Ключи от квартиры не взяли, и то хлеб. А паспорт я с собой никогда не ношу.
С тех пор я в дела молодежи не лезу, тем более, в разборки.
Всегда обхожу шумные компании стороной. И не потому, что опасаюсь за свою жизнь, просто не вижу смысла менять мир, который уже давно и бесповоротно рушится на моих глазах. Лучше уж оставаться в своем мире. Мой мир, мир воспоминаний всегда неизменный, он не рушится, потому что не является реальным. И мой нереальный мир воспоминаний лучше того, который меня окружает в действительности.
Дача моя находится в двух остановках от кладбища, если ехать на маршрутке. Маршрутки ходят достаточно часто. Обычно я доезжаю из дома до кладбища, оставляю посторожить сумку с продуктами старушке, торгующей цветами у часовенки и захожу к своим. Вернувшись, забираю сумку, дав моей "сторожихе" десятку, и еду дальше. Такой расклад устраивает нас обоих. Старушка всегда одна и та же. Ее зовут Инной
Яковлевной. А вообще-то она и не старушка вовсе, лет ей, наверное, не больше, чем мне. Правда выглядит она… на свой возраст, даже чуть старше.
Инна Яковлевна всегда на своем посту - у часовни. Как часовой. И цветы у нее всегда свежие. Наверное, она берет их оптом у какого-нибудь кавказца, но ежедневно и понемногу, чтобы продать пока они не завяли.
Поначалу я таскался с тяжелой сумкой по кладбищу. Однажды, это было поздней весной в одну из суббот мая пять лет назад, она окликнула меня, когда я проходил мимо:
- Молодой человек!
Я сразу и не понял, что это мне. Я - молодой человек? Но рядом не было никого, относящегося к этой возрастной категории. Значит, это меня незаслуженно обозвали молодым человеком. Я оглянулся.
- Да, да, вы, - подтвердила цветочница. - Задержитесь на минуту.
У вас есть минута времени?
- Чего-чего, а времени у меня полно, - ответил я (не помню, может быть, просто подумал) и подошел к женщине.
Если бы не корзина с гвоздиками, стоящая у ног, ее можно было принять за одну из посетительниц кладбища, одинокую вдову. Одета она была во все черное, как женщина, недавно лишившаяся мужа, а выглядела, как вышедшая на пенсию школьная учительница.
- Простите, - извинилась она смущенно, - я давно обратила на вас внимание. Я здесь все время вот… торгую цветами. Заметила: вы всегда выходите на остановке, идете на кладбище, через час возвращаетесь и едете дальше на той же маршрутке…
Я молча ждал, что она скажет дальше.
- …Тяжелая сумка. Вы можете оставить ее, не носить. У меня оставить. А как выйдете с кладбища, заберете.
Я пожал плечами.
- Боитесь, что украду? - неверно поняла она мое молчание.
- Нет, не боюсь. - Я поставил сумку рядом с цветочной корзиной. -
Там нет ничего особо ценного. Продукты в основном.
