– Я тогда устроился сразу на стройку. Поначалу работал каменщиком. Потом начальство решило послать меня учиться. Окончил заочно техникум и стал начальником участка. Тут и в партию приняли.
Принесли шашлыки. Такой вкуснятины я раньше не ела.
– Так и пошло. Выбрали секретарем партячейки, потом избрали в партком. Учился в Университете марксизма-ленинизма. В пятьдесят первом я уже был заместитель секретаря парткома. Год вламывал, не видя дня. Тогда и женился. Жена родила сразу двойню. Дали две комнаты, а когда родился третий, к тем двум присоединили третью. Теперь мы с моей семьей живем, как профессора, в отдельной квартире.
Я слушала не перебивая и открыв рот. Вот это жизнь!
– Поела? Тогда пошли. Мне на работу ещё надо, а ты езжай ко мне. Я жене позвоню.
А ветер все дул. Неужели тут не бывает тихо?
– Дойдешь до Садовой улицы и там сядешь на трамвай номер три. Доедешь до Чкаловского проспекта и пересядешь на двенадцатый трамвай. Доедешь до Большой Пушкарской – угол Олега Кошевого. Дом номер десять. Запоминала?
– У меня чемодан в камере хранения.
– Давай номерок, я вечером заберу.
Иван Петрович похлопал меня по плечу, выпустил струйку дыма и ушел. Я осталась стоять на мостовой. Гляжу ему в спину и дрожу. Что со мной происходит?
– Девушка, тут не музей. – Молодой мужчина толкает меня в плечо. – Чего мешаешь людям?
Скобарь какой-то. Людям говорит с ударением на втором слоге.
– Проходи, пока я не рассердилась.
– Как я испугался. А что если не уйду? Чего сделаешь?
– В рожу дам, – на всякий случай отступила.
– В рожу? Ну, дай, – надвигается на меня.
– Эй, парень, осади! – Откуда взялся Иван? – Давно пятнадцать суток не имел?
– Да я ничего, дядя, – парень убежал.
– Вот что, Ирина, тут тебе не Мариуполь. Тут народ разный. После блокады много всякого народа понаехало. Есть и те, кто сидел. Так сказать, криминальный элемент.
– Вы как тут?
– Папиросы кончились. Пошли, провожу. Вижу, ты девушка боевая, до дома не доедешь, в какую-нибудь свару ввяжешься.
Так и пошли. Он держит меня за руку, я послушно тащусь за ним.
Когда я села в трамвай, ветер утих.
Глаза прекрасны! Я молчу. Событья вроде водопада. Мне описать не по плечу его чарующего взгляда. Неповторимый контур губ в улыбке грусти и покое. Я не дышу: они – святое. Губам нежнейший воздух груб. Вздымающая чувством грудь, мой пульс – рекорд на каждом вздохе. Мне так хотелось бы прильнуть. Побыть в раю хоть на пороге. Его влекущий внешний вид лишает разума мгновенно. Моим глазам живой магнит. Походка – все бесценно. Не устаю о нем мечтать. Глаза сомкну – тут Он. О боги!
Слова так и лезут в мою башку.
Когда я наконец-то доехала до того дома, что мне указал Иван Петрович, ветер совсем стих. Кончились ленинградские ветра. Впереди вторая встреча на ветру.
Сквозняки строительного треста № 20
У дяди Вани я поселилась третьего августа. Первые десять дней я жила в его доме, так сказать, на птичьих правах.
Когда я нашла дом номер десять, на моих часах «Заря» – их мне подарил отец – было начало седьмого вечера. Большой дом стоит в отдалении от улицы, перед ним палисад. Тут на меня напала дрожь. Папа говорит – мандраж. Не могу я идти в чужой дом в таком состоянии, вот и села на лавку покурить. Темнеет, зажглись фонари. Народ шастает туда-сюда. Вот какие-то пацаны устроились рядом. Мне хорошо слышен их разговор: «У нас три рубля. На бутылку с закусью хватит, – говорит один. Другой, что постарше: – Бросаем на морского, кто пойдет в магазин».
Все как у нас в Жданове. Везде мужики одинаковы. Отработали смену, и перед тем, как пойти домой, им обязательно надо тяпнуть.
Сигарету я докурила, и сердце мое успокоилось. Надо идти.
– Девушка! – окликает один из парней. – Угощаем! – Успели сбегать в магазин, и теперь на лавке настоящий стол. Даже граненые стаканы есть. Стащили из автомата газированной воды.
Миг – и я бы приняла приглашение, но тут же одернула себя: «Идешь к незнакомому человеку, и от тебя будет разить спиртным. Позор».
– В следующий раз, мальчики, – пошутила я. Знала бы я, что в этой шутке будет процентов девяносто правды.
Жена Ивана Петровича встретила меня, как русич – татарина. С виду симпатичная женщина, но сколько злости в её голосе и глазах.
– Муж мне звонил, – отступила в квартиру. – Проходи, ноги вытирай. У нас паркет.
Я прошла, ноги вытерла, но не пошла дальше. Так и стою. Жду.
– Где твой багаж? Ты же иногородняя?
– Багаж на вокзале, а я из Жданова. Вы знаете такой город? – Во мне зашевелился чертик.
– К твоему сведению, я учитель в школе. Географию знаю.
На последнем её слове зазвенел звонок, и через дверь донеслось: «Мама, открой, я ключи забыл».
– Отойди. – Как она груба, эта учительница. – Сын пришел с работы.
Боже ты мой! Это же один из тех парней, что распивали водку внизу.
– Мадемуазель, – растянул рот в улыбке, – Вы меня все-таки нашли! Как я рад!
Смотрю на него и узнаю улыбку Ивана Петровича.
– Это ещё что такое??! – Мамаша парня вскинулась, как сучка, на щенка которой напали. – Ты её знаешь?!
– Не шумите, мамаша, – парень ещё шире растянул рот в улыбке, – эта мадемуазель сидела в нашем дворе. Думаю, набиралась храбрости прийти к Вам.
Меня удивило, что сын обращается к матери на «Вы».
– Я что, ведьма, что ли? Иди умываться, – к кому она обращалась, было неясно, но сын и я одновременно сделали шаг.
– Пардон, мадемуазель, прошу Вас, – парень протянул руку.
– Спелись, – проворчала мамаша и ушла.
– Меня зовут Петром, в честь деда назван я при рождении. А как Вас зовут?
Я назвалась и попыталась убрать свою руку.
– Ирина, – Петр закатил глаза. – Звучит подобно звуку ручья, и Вы искрящаяся вся.
– Ты поэт? – я решила не церемониться.
– Я учеником слесаря работаю, мадемуазель, но в душе я поэт.
Он подвел меня к двери.
– Тут наша ванна, тут я в часы досуга предаюсь мечтаниям под струями живительной воды.
– Петро, – мать высунула голову из-за створки кухонной двери, – не пудри девушке голову. А ты, Ирина, его не слушай. У него таких, как ты, пруд пруди. Умывайтесь и идите за стол.
– Ты чудной, – я вымыла руки и ждала, когда и он умоется. Мне же надо помыть то, что ему видеть необязательно.
– Миль пардон, Вы определенно желаете привести в порядок и то, что скрыто от глаз любопытствующих самцов.
– Ты наглец, – я не сердилась. Мне было даже забавно слушать его.
– Удаляюсь. – Этот наглец поцеловал меня в губы.
«Я ему покажу, как обижать девушку», – решила я и защелкнула дверь.
Мамашу Петра и жену Ивана звали Ольгой Федоровной. Накормила она нас с Петром досыта и вкусно. Несмотря на то, что я хорошо покушала в ресторане с Иваном Петровичем, я съела всё, что предложила Ольга Федоровна.
– Мамаша, от Федора ничего не слышно? – я поняла, что Петр говорит о своем брате-близнеце.
– Приедет скоро. Пишет, что в училище он на первом месте. – Женщина раскраснелась, было видно, что она гордится своим сыном. – Его брат – не чета ему, – кивнула в сторону Петра. – Федя будет мотористом на теплоходе. Мир увидит. А ты осенью пойдешь в армию служить.
– Защита отечества – долг каждого мужчины. – Глаза Петра смеются.
Я поняла, что этому молодому человеку, с плечами атлета, всего-то семнадцать лет. Мне семнадцать, и ему столько же, но выглядит он старше и говорит по-взрослому.
– Он у меня такой.
«Счастлива женщина, имея таких сыновей, но где же дочка?» – думаю я.
– Скоро и Веру приведут. Уматывайте к себе в комнату, мне прибраться надо, – Ольга Федоровна начала собирать посуду со стола.
– Прошу последовать за мной, там, в уединении, мы спокойно сможем обсудить насущные вопросы житья и быта.
– Хватит уже, – резко сказала мать, и мы ушли.
В коридоре Петя попытался опять поцеловать меня. Не вышло. Я увернулась, а он чмокнул воздух.
– Змея, – сказал он и с силой втолкнул меня в комнату. Ну и берлога! На окне штора, на потолке лампы нет, как у всех нормальных людей. В полумраке я все же смогла разглядеть обстановку. В углу стол, у стены что-то похожее на постель, на другой стене книжная полка, рядом светильник.
– Не будем свет зажигать, – это он мне шепчет в ухо. Щекотно!
– Темнота – друг молодежи? – хохмлю я и на всякий случай сжимаю губы.
– Темнота – залог здоровья, – отвечает парень и проходит к окну. Слышу, он что-то там делает. Шуршит и кряхтит.
– Ты чего это удумал? – Мне совсем не страшно. Рядом же его мамаша. Заору так, что она услышит. Мне даже интересно.
– Иди сюда, чего покажу.
Была ни была, и я иду.
