От входной двери редакционного офиса на Такаданобабе слышится визгливый голос Нисикавы. Миясэ, не затягивая галстук, непринужденно входит внутрь помещения, попутно он прихватывает со стеллажа свежий номер газеты.
— Эй, Миясэ, Миясэ!
В голову ударил острый запах чернил. В этот миг ему вспомнились первые дни работы и вечная усталость в пальцах от перелистывания шершавых страниц. Обыденность.
— Ой, какая беда-то случилась, ой, беда-а-а-а!
В поле зрения Миясэ — расстроенные лица сидящих за серым стальным столом его коллег, Найто и Мурой. О трагедии красноречиво говорят опущенные уголки рта Мурой, Найто тупо уставился в одну точку, ведающий распространением Кавабэ озабоченно запихивает газету в бумажный конверт. Миясэ переводит свой взгляд на захваченную со стеллажа газету, машинально выискивая опечатки, и в этот момент слышит:
— Ты что-то всегда опаздываешь. Уже час, как должен быть на работе. В чем дело?!
Это кричит Нисикава, тыча ему в нос черной ручкой.
— …Извините… а в чем, собственно, дело? Что за беда такая? — говорит Миясэ, убедившись, что нет опечаток на полосе, за которую он отвечает.
— Да Ламос этот, ну, собака господина Игараси из Мегуро. Может, оставим все как есть?
Ламос? А, это собака, про которую напечатали некролог с сообщением о месте похорон. Миясэ снова переводит взгляд на Найто, ответственного за эту статью. Тому всего двадцать четыре года, только закончил экономический факультет университета, одет в аккуратный серенький костюмчик, но есть в нем гниль какая-то. Наверное, бабы у него еще нет, вот семя и застоялось, как в глухом пруду. Уставившись в одну точку на столе, Найто пальцами левой руки загибает и разгибает уголки новых гранок.
Можно было без лишнего шума напечатать статью Найто как есть. Это все вина Нисикавы.
— На следующей неделе опубликуем статью с исправлениями и извинениями. Больше ничего не остается.
— Дело-то в том, что господин Игараси известный человек в Обществе любителей мелких животных. Что там ни говори, а в скверную мы попали историю.
— Пожалуй, больше всего не повезло кинологу Игараси, который сам отдал концы.
Нисикава на мгновение перестал теребить подбородок и укоризненно посмотрел на Миясэ. Слышно его дыхание, и губы только шевелятся.
— Ну и попали… — сварливым тоном говорит Нисикава, почесывая ручкой затылок, затем швыряет ее на стол. Живо представив себе вытекшие в колпачок чернила, Миясэ несколько раз сглатывает скопившуюся во рту слюну.
— Да, похоже, попали.
Я временно приостановил рассылку газеты, но на перепечатку день-то уйдет, как ни крути, и те, кто живет вдали от Токио, могут не успеть на похороны. Что они тогда скажут о нашей газете?!
«Если бы сейчас случилось землетрясение, мы бы, как-нибудь выкрутились», — подумал Миясэ, но вовремя спохватился и промолчал.
Тяжело сопя, Нисикава с Найто направились к небольшой ширме в глубине комнаты, и, как только они скрылись из виду, Миясэ скривил рот в беззвучной улыбке. Периодически из-за ширмы доносился голос Нисикавы — вот так влипли! Наверное, он с десяти утра твердит это Найто и Мурой. «Нудный тип… Но пусть талдычит, им еще повезло — мог бы вообще уволить!»
Запоздалая стрекоза с отвисшими лапками, в которых запутались грязные пушинки, бьется о принтер.
С характерным звуком пружинит продавленный, но сохранивший упругость резиновый коврик на полу, и открывается входная дверь.
Миясэ складывает и засовывает в карман пиджака свой галстук, который держал в руке. В корректорской на четвертом этаже не изменилось вчерашнее расположение столов, однако сегодня здесь совсем другие люди. Миясэ кивает головой Окуде, распорядителю программ типографии «Тайё». Тот поворачивает свою с проседью, коротко подстриженную голову и слегка посмеивается. Наверное, всем уже известно об анекдотическом происшествии в газете «Компанимару» — перепутали, кого хоронить будут, собаку Ламоса или ее хозяина.
Разминувшись с сотрудником, державшим обеими руками пустой чайник, Миясэ неторопливо осматривается. «Да, в четверг-то поспокойнее было, сегодня, в пятницу, даже присесть негде», — думает Миясэ в поисках свободного места. Как и вчера, в типографию приехали люди из разных газет, разного возраста, по-разному одетые, а воздух тяжелый, как в вагоне метро.
— …Требования по регистрации в сети отелей «Серебряная звезда»… Видите ли, это гостиницы для престарелых, следовательно, необходимо обеспечить им диету с уменьшенным содержанием соли, создать условия для передвижения инвалидов, ну и все остальное…
«Похоже, это говорит сотрудник газеты с ориентацией на владельцев отелей или же на престарелых», — думает Миясэ, стоя рядом с длинным столом.
На него посматривает сидящий за столом человек лет за тридцать с телефонной трубкой в руках. Миясэ отводит взгляд и устремляет его в глубь помещения. Тут-то он и замечает помахивающего ему рукой Савамуру в темных очках из газеты «Мёдзё», расположившегося за деревянным столом.
— Чегой-то ты вдруг сегодня пожаловал? — доносится до слуха Миясэ, когда он садится на указанное Савамурой свободное место. А сосед Миясэ, очевидно из газеты, обслуживающей ювелирные салоны, красной ручкой правит верстку рекламы колец с жемчугом, занявшей все пять столбцов.
— Да ничего особенного, перепечатка части тиража. Отложили на день распространение…
Упершись локтями в стол, Савамура беззвучно смеется, не изменяя геометрии своего рта. Темно-коричневый твидовый пиджак, под ним — черная водолазка, с которой, по мнению Миясэ, совершенно не гармонируют темные очки в золотой оправе.
— Ты как-то неважно выглядишь, устал, что ли?
«Да за кого ты меня принимаешь?» — проносится в голове у Миясэ, но все же он кивает в ответ головой. Алкоголь-то уж точно выветрился, а может, это усталость от вчерашнего онанизма? В самый разгар секса с Тамаки конец безнадежно опал, и как он ни реанимировал его — все без толку. Так и вернулся восвояси и перед тем, как залезть в ванну, кончил на журнальную картинку. Это была фотография девушки в кафе на фоне красных осенних листьев.
— Савамура-сан, а вы-то почему сегодня?..
— Да я почти половину недели здесь бываю. Я тебе раньше не говорил, что ли? Покойничков поджидаю. Вот за этим столом. Открою тебе служебную тайну: у меня в каждой больнице есть свои люди, чуть что — сразу мне звонят. Я пишу данные, а если нужна фотка башки покойного, то нанимаю рассыльного на мопеде — одна нога здесь, другая там, — и в набор. Как два пальца об асфальт!
Савамура снимает очки и аккуратно кладет их на стол. В его остром взгляде из-под нависших век затаилась усталая улыбка. Когда наблюдаешь за ним, создается впечатление, что он отрешен от остального мира. Возникают ассоциации с травой, с бумагой или какими-то растениями, чье присутствие в этом мире выражено очень слабо. Но это не так… Возможно, к пятидесяти все такими становятся, а может быть, эта мудрость есть следствие его необычной работы. Или, наконец, такова излучаемая этим человеком аура, размышляет Миясэ.
Он вынимает из кармана пиджака сигарету и вставляет ее в слегка поджатые губы. Прищурив один глаз, он прикуривает от одноразовой зажигалки и швыряет ее на стол. Заметив, что взгляд Савамуры следует за скользящей по столу зажигалкой, он делает быстрый вздох. Тамаки всегда ругала его за манеру бросать вещи. Будь то зажигалка, шариковая ручка, пакетик с аспирином или же компьютерная дискета — все слетало с кончиков его пальцев.
— Одно дело — в сердцах швырнуть деньги или телефонную трубку, а когда ты так поступаешь с обычными вещами, ты как бы пренебрегаешь мнением окружающих, — говорила Тамаки.
— Что мне каждый раз задумываться над такой ерундой? — со смехом парировал Миясэ, но вдруг посерьезнел, подумав об опасном своеволии своих пальцев. В такие минуты Тамаки всегда глядела на него искоса, фокусируя свой взгляд где-то у него за головой. Миясэ даже нравилось такое выражение ее лица.
— Миясэ, ну и длинные у тебя пальцы. Прям, как лапы большого паука…
Выпуская дымок тонкой струйкой, Миясэ поднял глаза на следящего за его пальцами Савамуру.
— Да, в самом деле… Мне это многие говорят, — отвечает Миясэ и чувствует, как потеют его руки под пристальным взглядом Савамуры — словно тот подглядывает за чем-то неприличным.
— Пожалуйста… Не смотрите так. Мне, право, стыдно, — говорит Миясэ, стараясь избавиться от завораживающего взгляда Савамуры, и чувствует, как краснеют кончики его ушей. Ему показалось, что на мгновение он заглянул в бездонную пропасть сознания собеседника, и его взгляду открылся поражающий воображение сгусток чужой памяти. Конечно же, Миясэ не мог проникнуть ни в образ мыслей Савамуры, ни в тайны его памяти, он лишь почувствовал, как внутри его головы разлилась черная и горькая смола. «Да, Савамура уже прожил долгую жизнь, не то что я», — думает Миясэ.
