Ив смеется, и это добавляет ему сил и еще чего-то. Чего? А, вот… между горлом и левым легким появляется какое-то вдохновенное подрагивание, будто птица бьет крыльями по воде, и из-под крыльев вылетают яркими брызгами красивые сверкающие слова, остроумные и веселые, такие, какие только и должны говориться в ее присутствии.
— Эй, Шайя… ты это… чересчур не увлекайся… того гляди, лопнешь от восторга…
Зубин Мета кряхтит, но выбора у него нету: виски уже плещется в стаканах, Ив смотрит выжидающе — мол, знакомь, что молчишь…
— Это Ив, — говорит он. — Звезда нашего ансамбля. А это — Шайя Бен-Амоц, профессиональный трепач и графоман.
— Врет, — протестует Шайя. — Просто трепач. Из графоманов я уже выписался. А вы, значит, Ив… Ева?.. или Иветта?.. Ив…
Он снова натыкается на ее улыбку, и снова смущается, и чтобы скрыть смущение, декламирует, полузакрыв глаза, громко и с подвыванием:
— «И недруга ив плакучих, властителя бликов лунных, архангела Гавриеля в ночи заклинают струны…»
— Это Лорка? — неуверенно спрашивает она, и Шайя понимает, что пропал. — Красиво. Только я не плакучая. Рыжие вообще редко плачут. А почему вы Шайя? Для такого имени вы слишком чисто говорите по-русски.
Зубин Мета фыркает.
— Слишком чисто?! Скорее — слишком много… Видишь ли, королева, он ведь не просто так треплется, а по радио, за зарплату. А у них там, как у собак, такие клички приняты, заместо псевдонимов. Шайя! Тьфу!.. никакой он не Шайя, королева. Ты только глянь на него — типичный Боря с Шепетовки.
— Экий ты циник, Зуб, — насмешливо замечает Шайя. — Можно подумать, что ты своим настоящим имечком пользуешься. Ты ведь тоже, небось, какой-нибудь Кирилл… или Мефодий? И, если уж зашла речь о собаках, то мы с тобой, дружище, только тем и отличаемся, что я себе свое имя сам взял, а тебе — собака подарила.
— Какая собака? — изумляется Ив. — Это ведь он по дирижеру… разве не так?
— Ага… — смеется Шайя. — Дирижер, как же, как же… Собачка его покусала, прямо тут, на бульваре. Из-за куска булки поцапались. Шавка боевая оказалась, пометила его зубами основательно. Вот там, на правой ноге. С тех пор наш приятель так и зовется: Зубин Мета. Он потом хозяина шавки еще целый год шантажировал этими зубными метами.
— Какой год? — не выдерживает Зубин Мета. — Что ты мелешь? Противно слушать, честное слово… всего несколько сотен и урвал, говорить не о чем…
— А Жмур? — Ив растерянно поворачивается к своему компаньону. Но тот сидит, мрачно глядя в сторону и проклиная свою глупость. Зачем было тащить Ив в этот ресторан, где столько знакомых? Похвастаться решил, идиот… мол, смотрите, какую я кралю отхватил, завидуйте… Вот и похвастался. Куда ему теперь против этого балабола… Зубин Мета тяжело вздыхает.
— А что Жмур? — отвечает за него Шайя. — На Жмура я же его и надоумил. С таким-то именем надо непременно по музыкальной линии. Вот он и пошел… правда, Зуб? Ну не молчи, маэстро, подтверди историю… Понимаете, Ив, по необъяснимому капризу Создателя существует таинственная обратная связь между нашими именами и нашей судьбой…
И Шайя пускается в длинные и красивые рассуждения на эту нескучную тему. Быстро миновав ряд исторических примеров, он плавно переходит на животрепещущий анализ ее прекрасного имени, нахальнейшим образом используя момент для серии совершенно разнузданных комплиментов. Собственно, вся его речь представляет собою один многосерийный комплимент. Давешняя, вдохновенная, невесть откуда взявшаяся в груди птица без устали бьет крыльями, и из Шайи, как из рога изобилия, сыпятся залихватские сравнения, строчки стихов, имена богинь и художников.
От всей души проэксплуатировав свойства очевидной ивы, он ловко усаживает на ее гибкие ветви иволгу, распевающую на иврите в зарослях иван-чая над рекой Ивонн, несущей свои медленные воды в экзотическом Кот-д-Ивуаре. Из всего этого обладательница имени Ив, конечно же, необходимым образом наследует необыкновенную красоту, гибкость стана, шелковую структуру волос, глубокую загадочность взгляда, целебные свойства души и необузданный африканский темперамент.
Ив смеется. А он забавный парень, этот Шайя… и умница… но весь какой-то будто изломанный…
— Конечно, Ив, девочка… разве можно сравнить с ним этого простецкого Зубина Мету? И вообще, обрати внимание, какими глазами он на тебя смотрит. Втрескался по уши, за версту видно. Весь твой, только руку протяни.
Зубин Мета со стуком ставит стакан, как будто прихлопывая муху. Пора кончать эту бодягу. Сейчас ведь совсем задурит голову девке, и — прощай хлебное вокзальное место…
— Ладно, — говорит он напряженно. — Делу время, потехе час. Нам пора. Завтра уйма дел. Ив?..
— Да-да, конечно, — немного помедлив, отзывается Ив. Веселая улыбка ее меркнет на какую-то секунду и тут же возвращается в другом, несколько усталом, словно извиняющемся варианте. — Извините, Шайя. Рада была познакомиться.
— Да-да, конечно, — эхом отвечает Шайя. Будто в ступоре, он смотрит, как они встают, собирают свои узлы и чемоданы, направляются к выходу…
— Подождите!.. — выкрикивает он, и весь паб оборачивается на его отчаянный крик. Гена ухмыляется у стойки, и эта ухмылка возвращает Шайе самообладание. Он догоняет их. — Ив, я же совсем забыл… У меня к вам две просьбы… А ты, Зуб, иди, иди, это быстро.
Зуб смотрит враждебно и в то же время насмешливо.
— Ничего, я подожду.
— Во-первых, телефон…
— Какой телефон? — снова встревает Зубин Мета. — Она только сегодня приехала. Вот завтра найдем какой-нибудь угол, тогда и телефон будет. А пока мне звони, я передам.
Он ухмыляется.
— Слушай, Зуб, — говорит Шайя. — Иногда ты такой душный, что я начинаю понимать ту шавку. Но учти, если я тебя искусаю, то шантажировать будет некого…
Он слегка фамильярно приобнимает Ив за плечи и что-то шелестит ей на ухо щекочущим заговорщицким шепотком. Ив округляет глаза. Ив смеется.
— Ну уж нет, — говорит Ив. — Прощайте, Шайя. В следующий раз будем пить что-нибудь другое.
— Что это было? — с беспокойством спрашивает Зубин Мета на улице. — Что он от тебя хотел?
— Чтобы соврала бармену, будто я крашеная. Спор у них там, видите ли. Странный он, этот Шайя… какой-то несчастный…
— А кто счастливый, королева, кто? — вздыхает артист. — Разве что я, потому что тебя встретил… но и это счастье, чувствую, ненадолго.
* * *
— А идите-ка вы, господа хорошие… — тихо, но отчетливо выговаривает Шайя, а потом набирает полную грудь воздуха и очень громко орет — куда именно.
Секретарша за дверью кабинета вздрагивает, краснеет и, топыря густо намазанные фиолетовые губы, обводит посетителей незаметным взглядом из-под ресниц. Но те сидят смирно, потупив очи долу, как и положено самым терпеливым. Нетерпеливые уже давно разбежались, оставив, кто номер мобильника, а кто и пару-другую грубых слов. А чего грубить-то? Она, что ли, виновата, что Босс не в графике? К примеру, эту встречу он должен был закончить еще полтора часа тому назад. Секретарша нажимает на кнопку внутренней связи.
— Амнон, ты не забыл, что через пятнадцать минут вы должны быть на митинге?
Босс за дверью вздыхает в трубку:
— Отмени. Нет, погоди… позвони, скажи: будем через час.
Он кладет трубку, устало трет лоб. В кабинете их четверо. Сам, хозяин-барин, старикан на девятом десятке, сухой и шелушащийся, как вобла, но для политики еще вполне крепенький. На предвыборных плакатах под его мудро сморщившейся физиономией написано «Амнон Брук», но соратники и приближенные зовут своего лидера и пока еще премьер-министра просто «Босс». За глаза, понятное дело. Он сидит во главе длинного стола, неподвижный, как памятник вождю, и лишь время от времени переносит тяжесть тела с одной ягодицы на другую, ведя безнадежные переговоры с собственным геморроем.
Сбоку от Босса размещается, как и положено, его правая рука — Арик Бухштаб, по прозвищу «Битл». К ливерпульской четверке он, однако, не имеет никакого отношения. Наоборот, Арик уважает исключительно хоровые народные песни, когда можно вволю похлопать в ладоши заодно с массами. Арик особенно хорош, когда заодно с массами, и не только в пении. При чем же здесь «битл»? Да при том, что по характеру своему Арик чистейшей воды жук, жучище, хитрожопый ловчила, каких поискать. В школе его так и прозвали — «Жук», но ближе к старшим классам, изловчившись, он ухитрился переименоваться в неизмеримо более благозвучного «Битла».
Третий — Рома Кнабель, активист с энергичным бобриком над круглым лоснящимся лицом. Людей не принято разделять на породы, но этот — именно из породы профессиональных политшестерок. Он умильно улыбается во все стороны и единственный из всех не выглядит уставшим. Хвост у него отсутствует лишь по чистому недоразумению.
