Перед моими глазами плясали белые кляксы. Я пыталась разогнать их руками. Но они не убирались. За поворотом я увидела женщину. В длинном белом платье. С белыми искусственными цветами в волосах. Я бы сказала, что она была красива. Если бы она не улыбнулась. Но она улыбнулась. И я увидела, что её рот заполнен гнилыми зубами. А зуб мудрости вообще отсутствует. Она поманила меня пальцем. Я покорно приблизилась к ней.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она меня. И прижала к своей груди.
– Не очень. У вас лицо из воска.
– Но на нём никогда не проступят морщины.
– А зубы всё равно гнилые.
– Слишком много они жевали.
– Это ваш город?
– Город Сумасшедших.
– Как??? Почему? Обман! Я не сюда шла! Предательство! Меня предали! Конечно. Как я сразу не догадалась! Боже! Они все сумасшедшие. А я с ними ещё разговаривала. Пыталась доказать. Обычные душевнобольные! Психи! Я – и психи? При чём тут я?
– Тебя никто не обманул. Ты хотела полной свободы? Но ведь только сумасшедший может быть истинно свободен.
Я в бешенстве вцепилась женщине в горло ногтями. И стала душить. Она слабо сопротивлялась. Я даже и не рассчитывала на такую лёгкую победу. Она закатила глаза. Открыла рот. И изо рта пошёл запах гнили. Я швырнула её головой наземь. И из рукава её платья вылетел зуб мудрости. И разбился об асфальт. Стало совсем темно. Нет. Это была не ночь. И это не пропало электричество. Просто всё вокруг стало чёрным. Я поволокла труп через весь город. Наугад. На ощупь. Наконец я стукнулась лбом о что-то твёрдое. Это твёрдое оказалось дверью. Толкнула дверь ногой. Она неожиданно открылась. И глаза мои встретились с глазами старухи.
– Помоги мне, – властно сказала я.
Старуха схватила труп за ноги. И мы втащили его в комнату. В комнате старуха долго поливала мою ладонь горячей водой. Потому что никак не могла расцепить онемевшие пальцы. И освободить от волос белой женщины. Наконец она отрезала прядь. И прядь осталась в моём кулаке.
– Зачем ты её? – спросила старуха.
И даже при этом округлила глаза. Якобы удивилась. Ну и лгунья! Отлично же знала, что этим дело и кончится.
– Зачем? – переспросила я по своей дурацкой привычке. Которая уже старуху почему-то не раздражала.
Старуха молчала. Я молчала. Так мы промолчали. Пока я не сумела всё-таки разжать кулак. Прядь волос плавно опустилась на пол.
– Похороним? – спросила старуха. И пошла в соседнюю комнату. И мне показалось, что она не просто приплясывала. А танцевала в этот момент.
– Да. Конечно. Нехорошо как-то.
Я склонилась над лицом умершей. На её лице отчётливо виднелись ссадины. На шее – синий отпечаток пальцев. Я приложила к отпечатку свою ладонь. Пальцы совпали. Мои. Подумала я с удивлением. Вдруг я заметила, что труп пытается из своих пальцев соорудить что-то вроде фиги. Я ступила на её ладонь. Ладонь хрустнула, как хворост. И безжизненно упала.
Старуха тем временем из соседней комнаты притащила гроб.
Мы заколотили гроб. И торжественно понесли его в соседнюю комнату. В соседней комнате я увидела много могил. Я стала искать яму поглубже. Мы опустили туда гроб. Помолчали.
– Может, всё-таки уйдёшь? – спросила старуха. И в её глазах мелькнул дикий страх. Ух, как она не хотела, чтобы я уходила.
– Нет. Спасибо. Люблю острые приправы. Они возбуждают аппетит.
Старуха притащила из соседней комнаты рояль.
– “Мельничиху”, а? – попросила она жалобно.
– Извини, старуха. Но я хочу спать. Ступай и ты.
Я проспала до вечера. Открыв глаза, я увидела старуху. Она сидела на своём обшарпанном табурете. И сосала зёрнышки граната.
– Ну-с? – спросила старуха.
…Я открыла гардероб. И выбрала широкое льняное платье. В стиле крепостного права. На локтях светились заплаты. А внизу отпоролся подол.
– Обувь?
– Нет. Нет. Не люблю обувь. Люблю босиком. Знаешь, как-то здоровее. Удобнее, что ли. Ну, в общем…
– Как хочешь. Хотя я могу предложить…
– Так вот. Я надеваю платье. Очень редкое. Дорогое. Одно плечо открыто. Она мне говорит: “Как ты чудесно выглядишь!” Ты представляешь? Вот так и говорит. Чудесно выглядишь. Женщина – женщине. Знаешь, чем это грозит? Нет? Меня целуют в открытое плечо. По очереди. И много раз. Её не целуют. Потому что у неё всегда закрыты плечи. Я же не виновата. Не могут же целовать её плечи через ткань. Это даже неприлично. А она мне на ухо: “Будь осторожна!” Представляешь? Вот так прямо и говорит. И ещё на ухо. Нет бы вслух. Так нет. На ухо норовит: будь осторожна. В её голосе столько тревоги. За меня. А знаешь, что это такое? Когда женщина тревожится за другую? Нет? Жаль. А я заглядываю в её комнату. А у неё там ящерицы копошатся. Представляешь? Оказывается, она их коллекционирует. Опыты на них проводит. И откуда она их откапывает? При нашем-то климате.
Я к ней приезжаю в три ночи. Мне некуда больше ехать. Он меня выгнал. Я похожа на побитую собаку. Каждый когда-нибудь бывает похож на побитую собаку. Меня промочил дождь. Или снег. Не помню. И она меня впускает. Даже даёт полотенце. Принять ванну. Стелет чистую простыню. Знаешь. Всё вроде бы… А утром даже кофе с сосисками. А я обожаю сосиски. И так редко их ем. А она замечает. Так. Невзначай. Будто бы о чём-то другом. Или кому-нибудь другому. Но я знаю. Мне. Мне. Что у неё однокомнатная квартира. И она живёт с мужем. А муж у неё нервный. Нет. Я не спорю. Он действительно какой-то психопат. Не повезло ей, короче, с мужем. Так вот. Он не любит, когда в три часа ночи звонят в дверь. Ей, конечно, всё равно. И она даже рада моему приходу. В любое время. Но и его надо понять. Муж всё-таки. Я ухожу. Правда, взяв взаймы немного денег. И забываю. Нет. Я не хамка. Просто я как-то быстро забываю про деньги. Особенно когда их пущу в ход. Оказывается, она мне дала очень много денег. Целый червонец. И просила вернуть. Я ей говорю: ты станешь тонуть. А я тебя спасу. Она отвечает, что тонуть не собирается. Потому что умеет отлично плавать. Представляешь?
Старуха хватает меня под мышки. Без слов. И бросает в соседнюю комнату.
Я вхожу в лес. Благо что летний. Слышу, кто-то стонет. Подхожу. Ощупываю тело. Длинный пышный волос. Крупные руки. Пухлые губы. Без сомнений. Это моя подруга.
– Что ты тут делаешь?
– Я одна… Уже третий день… Мне страшно… Я хочу есть. Мне больно. Здесь столько комаров. Они тоже хотят есть. Но почему-то пьют… Мою кровь.
– Ничего не бойся. – Я глажу подругу по руке. – Я тебя выведу отсюда. На. Бери гранат. Нет. Половину. Сразу нельзя много.
Она берёт. И по одному зёрнышку бросает в рот. Ну прямо, как моя старуха. Мне становится неприятно. Три дня не есть. И вот так. Спокойно. Без истерик. По одному зёрнышку. Но я подавляю свою неприязнь. И беру её на руки. И несу через лес. Она крупнее меня. Сильнее. Выше. И мне очень тяжело её нести. На руках. Мои ноги заплетаются. Но я её всё равно несу. Прямо как из вражеского окружения. На какой-то поляне мы переводим дух. Вернее, дух перевожу я. У неё, по её словам, его просто нет. Я уснула. Когда приоткрыла глаза. Мне показалось, что она измеряет высоту моих ног. Зачем ей? И откуда у неё силы. Не от моего ли граната? У меня осталась половина граната. Мы решили её съесть. Но подруга раньше уже съела свою половину.
– Вот ты. Скажи. Я не верю. Ты же меня оставишь. Бросишь. На произвол судьбы. Тебе тяжело. А я… Тут… Одна. Прошу. Не оставляй.
Она плачет. Но мне почему-то её уже не жаль. Меня начинает раздражать её крупное тело. Длинные волосы. Пухлые губы. Нашла носильщика. Конечно. Только я могу влипнуть в такую ситуацию. С удовольствием бы сейчас её бросила куда-нибудь под куст. И я с каким-то нездоровым чувством представляю себе. Как она лежит одна. Ночью. Кругом страшные шорохи. Скрипы. Шипенье.
– Послушай, – шепчу загадочно, – ты одна. Ночью. А звери есть?
– Коли комары – это звери. То есть. Пожалуй, комары похуже зверей. Они такие наглые… Ты чего! Ты чего! – вдруг испуганно она мне смотрит в глаза.
– Нет! Что ты! Вовсе ничего. А ты не бойся. Я с тобой. – Мне вдруг становится стыдно за свои мысли. С чего это я? Она – мой друг. Мне близкий человек. А я… Такие мысли…
Вдруг я услышала нечто похожее на мурлыканье. Я смотрю в рот своей подруге. Это она шевелит губами. И пытается петь. И даже при этом умудряется кокетливо болтать ножкой. Ля-ля-ля. Ля-ля! Ну, это уже слишком. Я валюсь с ног. Руки мои отекли. А она – ля-ля-ля…
– Послушай. – Она прекращает петь. И так. Между прочим. Как она это умеет. – Говорят, ты подрабатывала натурщицей?
Но я плохо соображаю, что она спрашивает. От сильной усталости в моих ушах стоит беспрерывный звон. А перед глазами – жёлтые круги. Ноги становятся ватными. Но я ими умудряюсь ещё передвигать.
– Я ничего не понимаю. Погоди! Какие ноги? Какая натурщица?
