«Неистерическая педагогика» произвела впечатление.
— Совсем не понимаю, почему вас, Евгений Иванович, все так боятся во дворе? — пожала плечами Алька.
— Макаренко, — заметил Тимка.
— Потому что они меня плохо знают, — сказал дед. — Но они еще меня узнают…
Когда ужин был съеден и тарелки вымыты, все решили, что только очень странные люди ложатся спать так рано.
Дед сказал:
— Во-первых, у меня бессонница. Во-вторых, ночью тихо, что мне нравится…
Алька сказала:
— Давайте, пожалуйста, не будем так спать, как вчера? — и поглядела жалобно на деда, а потом на Тимку. Тимка сказал:
— Дураки рано ложатся. И ленивые.
Дед подбросил в костер сучьев. Пламя встрепенулось, освещенный круг расширился, в небо полетели искорки.
— Ладно, — сказал дед, — давайте рассказывать сметные истории. С кого начнем?
— Я могу… — пожал плечами Тимка.
— Пусть лучше Евгений Иванович. Хорошо, Тим? — Алька посмотрела на Тимку.
— Конечно, — поспешно согласился Тимка.
— Ха! — сказал дед. — Тогда я расскажу вам историю из жизни зайцев. Все, что вы слышали о зайцах до меня, чепуха. Можете смело предать забвению. Так как я на этих зайцах собаку съел. Я ведь раньше был охотником, пока болячки не одолели. Значит так, лет десять назад иду я как-то по лесной стежке. В одной руке, как и положено, ружье крепко сжимаю, в другой патронташ. И вдруг… навстречу заяц. Я, конечно, начинаю ружье рвать с плеча. Суечусь, ясное дело, тороплюсь. И тут эта нахальная особь го-во-рит!
— Ну, дед, это ты загнул, — улыбнулся Тимка.
— Я же сразу сказал, что вы мне не поверите. Я тоже не поверил бы, если б сам не слышал.
— М-может, он дрессированный какой?.. — спросила Алька неуверенно.
— А бог его знает! Только он мне говорит: «Что вы торопитесь? Так и до беды недолго. Вы не торопитесь, я. вот здесь стану. Вам удобно?»
— Нет, такого быть не может! — твердо сказал Тимка.
— Тогда сами рассказывайте. — И дед тихонько запел: «Раньше были м-м-м, а теперь стаканчики… м-м-м…»
— Ну что ты, Тима, — вмешалась Алька: — Что же, Евгений Иванович врет? Он и коллекции собирает, и вообще человек серьезный… — Алька закатила глаза.
Тимка посмотрел на Альку, и у него стало тепло на душе.
— Да ладно, — рассмеялся Тимка. — Рассказывай, дед.
Дед продолжил:
— Заяц говорит: «Теперь вы не промажете. Осанка у вас». Я, говорит, по осанке настоящего охотника отличаю. У всякого настоящего охотника бравый такой вид, знаете ли… ну, как у вас. Только вот руки у вас дрожат.
— Еще бы у меня руки не дрожали, — ухмыльнулся дед, — когда такое… А он продолжает: «Как вас с такими нервами на охоту пускают? Мушка у вас так и пляшет, стволы вправо уходят. Хотите, я к дереву прислонюсь, чтоб вам лучше целиться было? Хотите?!» Тут уж я не выдержал, — дед пошевелил в костре палкой. — Как закричу: «НЕТ!!!» Ружье у меня — из рук на землю, и сам падаю вслед за ружьем в глубокий освежающий обморок. Но слышу, как заяц поет, да так жалобно:
«Ваше благородие, госпожа удача,
Для кого вы добрая, для кого иначе…»
Оглянулся, зайца и след простыл… — Дед замолчал.
Тимка улыбнулся, откинулся на спину:
— Это правильно, дед. Человеку можно задурить голову… Вот со мной был случай. В прошлом году как-то повстречал я Вадика из рыжего дома… ну того, что на углу. Идет такой скучный весь. Я говорю, Вадик, ты чего такой? А он, денег на видушку не хватает. Ну, мы постояли. И тут ни с того ни с сего ему в голову приходит классная идея. Синицина-отличница из 4-го «б» живет неподалеку. Она такая занудная, я вам скажу. Все у нее по линеечке. А Вадик как-то у нее уже был дома. Она на шестом этаже живет, и у нее там снаружи пожарная лестница. Я сначала сомневался, а Вадик насел, и мы пошли. Заходим. У нее своя комната. Сидим. А потом Вадик и говорит, что мы инопланетяне. Синицина на нас глаза вытаращила. А Вадик: «Ты, Синицина, поверь, мы с Центавра. Приобрели облик человека, выясняем систему образования землян». А потом дальше, чтоб Синицина не успела очухаться: «Нам улетать пора, а модуль лежит в двадцати километрах от города, и нам денег на электричку, туда доехать, не хватает».
— Неужели поверила в такую чепуху? — спросил дед.
— Конечно, нет. Но тут Вадик сделал уставший вид и говорит мне: «Тим, смотайся за лимонадом». Я зашел за портьеру, окно открыл, перелез на лестницу и за собой окно аккуратно прикрыл. Потом Вадик рассказывал, что Синицина перепугалась, стала за шторой искать, за шкафом. Пока я бегал за лимонадом, Синица вцепилась в Вадика и давай его про число «ПИ» и про парсеки расспрашивать. А Вадька не знает же ни шиша. Он же троечник на подпорках. Такой бред понес, что у Синицы глаза на спину закатились. Потом я появился с лимонадом. Мы еще чуть отдохнули и засобирались. Нам же до модуля на электричке пилить. Ну, дала нам Синица трояк. Мы с Вадиком уши развесили — обрадовались. А она говорит: «Таких, мол, почетных гостей я не могу не проводить». Сколько мы ни отбивались, она увязалась за нами. Идем, как дураки, на вокзал. Потом Вадик не выдержал и говорит: «Какие мы инопланетяне? Мы тебя, Синица, разыграли. Нам рубля на видушку не хватало». А Синица: «Я понимаю, понимаю, что у вас конспирация и секреты, но на меня вы можете смело положиться». «Да ты что, — говорю, — Синица, ополоумела? Пошутили мы». «Конечно, — говорит Синица, — я вам верю, но у вас должно остаться приличное впечатление от людей Земли». Тут нам с Вадиком плохо стало. А эта «землянка» купила нам билеты и втолкнула, дура, в вагон, А сама стоит на платформе с поднятой рукой и кричит: «Да здравствует единение межпланетного разума!» Так она и орала, пока поезд не тронулся. Представляете?! Потом Вадик полдороги головой об тамбур бился…
— Да-а, — протянул дед, — очень, очень поучительная история.
— Я ее знаю, Синицину, — сказала вдруг Алька, — она нам рассказывала эту историю. Вот, говорит, за дурочку держат, — пусть теперь с Опалихи пешком пилят. Так что она хитрая, а не наивная…
— Она всем рассказала? — привстал Тимка.
— Зачем всем? Девочкам…
— Значит, всем… — поник Тимка. — Вот дурак, связался с этим Вадиком. Говорил же ему, Синица — это Синица… А он все: лапшу, лапшу навешаем…
Некоторое время было тихо. Громко трещал костер.
— Теперь твоя очередь, — сказал Тимка.
— Я сейчас расскажу историю, которая произошла не со мной. Но все равно интересно.
— Валяй, — сказал дед.
Тимка облокотился на локоть. Алькин голос звучал почти утопая в треске костра, тихо, а то и вообще на мгновение пропадал… Алька сидела на коленях, как спортсмен, который заждался низкого старта и, решив передохнуть, распрямился. Тимка перевел взгляд на костер и прикрыл веки.
— …Получила наследство, значит. А она жила на даче за городом. Снимала полдома. Ну вот, одела их утром и пошла на работу. Это полкилометра по лесу, а потом электричкой до города. А у Сергеевны подруга. Она такая мнительная…
— Подруга или? — спросил дед.
— Да и та, и другая… Ну вот, подруга только серьги увидала и как за голову схватится : «Что ты, Сергеевна, наделала?!» Как закричит! А Сергеевна: «Что такое?» «Так серьги, — говорит эта ее подруга, — бриллиантовые, они же тысяч двадцать стоят. Ты что, дура? Зачем ты их напялила. Сейчас такая преступность… Вместе с ушами и снимут», — Алька запнулась и тревожно огляделась.
— Как это с ушами? — не понял дед.
— Отрежут, — прошептала Алька, близко наклонившись к деду. Так близко, что ее длинные волосы оказались на какой-то момент в опасной близости от костра.
— Сергеевна сережки сняла и в сумочку, а сумочку всю работу из рук не выпускала. А после работы — решила серьги одеть, а сверху платок. Чтоб, значит, не сразу уши… а то так вжик… Подруга проводила ее до электрички, по дороге десяток историй про мафию рассказала и побежала по своим делам. А уже вечер. Сергеевна идет и оглядывается, — проверяет, нет ли за ней хвоста.
Тимка пошевелился. Протянул ладонь к костру. И посмотрел на Альку. Алька жестикулировала, щурилась, озабоченно хмурилась. Длинные волосы заботливо прикрывали лицо, так что в отблесках пламени виден был нос, немножко курносый, и краешек глаза.
— …сделала в газете дырку. Ну, думает, если ты шпион, я живой не дамся, — Алька осеклась, почувствовав на себе Тимкин взгляд. Мгновение длилась пауза. — Ну, а дальше все просто. Электричка остановилась, Сергеевна дождалась, пока объявят, что двери закрываются, и как сиганет в двери. Каблук сломала итальянский. А потом ей в голову — новая мысль. Чего это мафия будет за мной по всему городу шастать? Если они меня засекли, — так и ждут где-то здесь в лесочке. Очень даже подходящее место… — Алька тревожно огляделась и вновь перешла на шепот. — Как она рванется. Бегом! По лужам. Тут и второй каблук сломала. Ита… Итальянский. Прорвалась через лес. Вот уже калитка. Здесь она калитку открыла и думает: «Это меня подруга запугала. Подруга же мнительная. А ничего и не было. Какая глупость эта мафия!» Только она так подумала, как неподалеку в кустах что-то ка-ак рявкнет, ка-ак осветится красным. Сергеевна ка-ак закричит: «Не подходи!!! Я сама всех поубиваю! И уши поотрываю!» Забежала на крыльцо и спряталась за дверью. Закрылась на все задвижки. И еще сундук тяжеленный к двери притащила. Потом напилась снотворного и спать. Пусть, думает, грабят во сне и режут. А когда проснулась, смотрит — утро. Во дворе «скорая». И хозяйка, что ей полдома сдавала под дачу, рыдает-плачет. Сергеевна окно открыла и спрашивает: «В чем дело, что произошло?» А хозяйка: «Ночью муж вышел покурить, только высморкался, как налетела какая-то дура, бандитка, и как заорет: «Убью!!! Зарежу!!!» А у него — инфаркт».
