— Ну!... — взглядом обвел он свору и положил ладонь на эфес своей шпаги.
Сделал шаг всем навстречу. Тряхнул головой, послал проклятье, как все пираты. И гулким, тяжелым шагом, направился к пленнице.
— В чем дело?! Я говорю: в чем дело?!
Перед ним стоял Копли Бэнкс. Рука самозванца, у всех на глазах, легла на плечо их пленницы.
Толпа отступила, ахнула: дьявол отнял языки.
— О-оо! — сорвалось с белых, тонких как змейки, губ капитана, — Ого!
«Зрелищной будет расправа!» — оценила и восхитилась толпа, зная нрав капитана Шарки.
— Бэнкс!... — гаснущим ропотом прокатилось в толпе, и пленница поняла: «Его имя!».
Капитан вскинул руки, и тут же, мгновенно их приземлил на саблю и пистолет.
— Кто ты такой? — вплавил он взгляд в глаза Бэнкса. Рыбьи, блеклые, красные глаза у капитана Шарки, — Кто? Неделю, как здесь, щенок! Первый бой, где себя показал…
— Показал, — спокойно парировал Бэнкс, — значит, пес. Не щенок…
Капитан без слов перегнал желваки на побледневших скулах.
— Бой, — видя это, сказал Копли Бэнкс, — всегда может стать последним!
— Отважная ты, — поперхнулся Шарки, — скотина, Бэнкс!
Руки взметнулись от пистолета и шпаги к лицу дерзящего.
— Бой, — не дрогнув, напомнил Бэнкс, — всегда может стать последним, а у меня, еще не было пленной женщины!
Как на площади у эшафота, Бэнкс сказал всем:
— Добровольно жертвую всю свою долю, в обмен на женщину!
«Отвернулся, скотина!» — сглотнул слюну Шарки.
— Добычу ты заслужил! Я видел, — признал он.
Проворно, как на оси, развернулся. Листвой на ветру, облетели в толпе улыбки…
Шарки выхватил саблю и пистолет:
— Люди! Да он убил меня! Не было пленной женщины! Господи, пулю мне в лоб, и прости ему эту наглость!
Грохнул, окутался дымом, пистолет, вскинутый к лицу Бэнкса.
— Так! — улыбнулся Шарки, сдул со ствола дымок и спросил:
— У кого еще не было пленной женщины?
Волны плескали в борта. Катили, вздымались и, как женщина, на исходе всхлипнув, падали. Толпа молчала.
— Что ж, — выждал Шарки. Пуля отправилась в небо, развеялся дым, капитан обвел толпу взглядом и обернулся к Бэнксу.
— Молчат! — сказал он — Что делать? — пожал плечами и усмехнулся, — Ты, видишь Бэнкс, нет таких? Нет! — отвернулся он, — Твоя женщина. Бэнкс! Забирай!
Шарки вогнал на место за поясом, саблю и пистолет.
Сквозь сжатые зубы в толпе пролетел изумленный вздох.
Бэнкс взял ладонь пленницы и увлек за собой из круга. Им уступали как обреченным: без слов, не мешкая. Чем это кончится, — кто его знает?! Не знает, может быть, даже Шарки. Но завтра же, Шарки, придумает, что-то.
Помня об этом, Бэнксу и женщине вслед смотрели прощально, как в спины приговоренных…
Бэнкс тяжко умрет, красиво…Кто видит солнце в течение дня? Есть оно, есть всегда, и его не видят. Его замечают к вечеру, когда оно обретает оттенок огня. День отгорел, — значит, жизнь стала на день короче. Она и проходит, как день: белый и долгий. Идет долго, — сгорает быстро…
Багряно блеснул луч закатного солнца, в заплывших глазах канонира Кларка. Дьявол сегодня носил канонира, с другими, на палубу атакуемых. Там он попал в переделку и был бы убит. Удар выбил искры из глаз, опрокинул на спину, жалом змеиным скользнул к груди нож. Но рядом был Копли Бэнкс. И теперь Кларк смотрел через щелочки глаз на закатное солнце. «Везет!» — улыбнулся он.
— Смеялся бы ты! — оглядев синеву под глазами, заметил боцман, — Не будь с нами Бэнкса!
— А я, — обернулся к нему канонир, — отплачу! Дьявол, черт, я не знаю, кто прав, только Бэнкс в моем трюме, устроил отдельное логово. Ей и себе. Разве этого мало с меня?
— Логово?
— Да. Привел ее и сказал: «Дружище, мне надо отгородиться с нею!». Взял бочки с порохом, и отгородился.
— Орел! — вздохнул боцман, — А она — ребенок!
— Это, о!... — канонир закатил глаза в синих щелках, — Сам бы…
— Нет. Это — Бэнксу! — хладнокровно заметил боцман. — Но, везет тебе, Кларк!
— От чего?
— Он с тобой первым поделится. Шарки вряд ли возьмет, после Бэнкса, а мы!... И ты ее первым получишь, Кларк!
— А Шарки бы съел ее сам.
— Наверняка!
— А Бэнкс ее не убьет?
— Может. Но и ему жить недолго! Шарки ему не простит! Бэнкс тяжко умрет, красиво. Шарки умеет…
— Тебе его жаль?
— Сказал бы еще, что завидую, дурень…
Генрика — Надежно! — кивнул Бэнкс на стены из бочек, — С порохом на корабле не шутят! Тебе… — в поисках шутки, нахмурил он лоб, — Повод будет потом для улыбки: «Логово в пороховом логове!». Мир не видел подобных вещей!
Кинжалом, без смысла терзали слова. Кинжал Крэда казался лучше… Отважная дрянь, в лице Бэнкса, готовится взять в свои руки покорное тело, и говорит о будущем!...
Она ждала худшего, а он сказал:
— Когда-то, и я очень сильно, хотел умереть!
— Но, Вы живы!
— Вы тоже.
— Убейте…
— Будь Вы врагом, — убил бы! Однако… — пират присмотрелся, — я не уверен…
— Я враг!
Он не согласился:
— Нет!
— Живой, ты меня не увидишь, Бэнкс…
— Посмотрим!
Он сжал плечо своей пленницы и заставил смотреть в глаза.
***
Голоса кровожадной оравы, прыжком опрокинувшей мир, утопившей корабль Генрики, были тут же: на палубе, за пороховыми стенами.
— Зачем Вы отбили меня? Вас могли убить…
— Могли… — согласился Бэнкс.
***
Ковчег погружался в пьянку. Развязно бродили в сумерках голоса: «Бэнкс! Эй! Как дела? Не устал? Нужна помощь! Чего не зовешь?... Подождем, подождем! Сто лет тебе, Бэнкс, дружище! Нас не забывай!»
— Понимаете их? — спросил Бэнкс.
— Когда ты убьешь меня, Бэнкс?
«Амфора! — притянул к себе ее плечи Бэнкс, — Амфора. Не с вином — огнем, полыхающим в теле…».
«Выдумки, черт?! — чертыхнулся он, но, вспомнив глаза на палубе, вернулся к огню, — Выжженная изнутри, скорее рассыплется в прикосновении, чем отзовется!...».
— Как Вас зовут? — снял он руку.
— Генрика...
Печально растаяла перед глазами картина: корабль, уходящий в пучину. Воронка, как крик безголосый, вскрутив на последнем, мучительном выдохе, воду, растаяла, стерлась бесследно, с лица океана. Зачем он спросил ее имя?
***
— Как думаешь? — с кружкой вина, набрел на хмельного и доброго боцмана, Кларк, — Что делает Бэнкс?
Боцман взялся за голову, посерьезнел, но не выдержал и расхохотался. Ладонью бил в плечо Кларка, и хохотал. Плечо занемело у Кларка, слеза навернулась в опухших глазах хохочущего.
— Ясно?
— Ты сумасшедший, боцман!
— Не дождешься ты, Кларк! Не дождешься!
— О ком ты?...
— О пленной женщине!
— А-а! — присмотрелся Кларк, — Это он, тебе нос расквасил? — сдернув шляпу, плюнул на тулью и вытер засохшую кровь над губами боцмана.
— Ага, — согласился боцман, — я сходил к Копли Бэнксу, поздравить, спросить как дела…
— А она жива?
— Еще да, Кларк, жива…
— Молчите, Генрика? — отыскал и зажег свечу Бэнкс.
Присмотрелся, не слыша ответа, вздохнул, и, подумав, чего ожидал бы в ответ, молча притянул ее плечи. Губами тронул лицо, побледневшее, которое Генрике некуда было спрятать. Потянул вверх подол платья, натянутый только что, тщательно, до колен.
«Жаль, — отчаянно думала Генрика, — очень жаль, пресвятая Мария, что умереть не так просто, как просто закрыть глаза!».
— Обними меня… — прошептал над глазами Бэнкс.
— Что?! — изумилась Генрика.
— Я вторгаюсь в тебя. Обними… — он взял ее руки и положил на спину, — Генрика… — он был сверху, он частью души улетел и витал в облаках.
Она отторгнула руки, и отвернулась:
Лопаты-ладони Бэнкса, слетели к ее лицу и заставили посмотреть в глаза. Холодный, апрельский взгляд в зеленой радужке, увидела Генрика перед собой. Как сорванный только что, взятый в руки цветок, взгляд возвращался на землю и падал в черную пустоту неподвижных глаз Генрики.
Что он хотел? Он увидел себя.
— Знаешь, зачем, — отстранился он, — я это сделал на палубе?
— Нет.
— Взгляд… Твой взгляд, Генрика. В глазах тысяч, я в этот миг прочитал бы мольбу и ужас, а в твоих — жажду, с какой ты смотрела на нож в руке Крэда!
— Нам придется, — добавил он остывающим голосом, — быть вместе… А это, — показал на свечу, — может всему положить конец. Всему миру, Генрика. Достаточно бросить, — и корабельный порох поставит точку!
Отвернулся, и глухо напомнил:
— Как хочешь...
Обман, или насмешка пирата?На траверзе, раннее утро, подняв над свежающим бризом туманные клубы, открыло город. Шарки его рассмотрел с капитанского мостика, и велел позвать Бэнкса...
— Твоя пленница, Бэнкс, и ты, — неплохая пара, чтобы пойти, осмотреть городок. Ты ее не покалечил? Можешь ее, заодно, и продать в этом городе. А потом, — Шарки не выдержал и рассмеялся, — потом еще раз возьмешь ее в плен! Город надо разведать. Давай!
