Друг развёл руками, ещё и плечами пожал. Потом спросил:
— Слушай, а ты ключ свой от квартиры никому не давал?
Мешков стал думать, напрягая лоб. Затем хлопнул по нему кулаком.
— Есть дубликат, у соседки, — сказал он. — Ещё когда Галя была жива, она ей отдала, на всякий случай. Подруги, всё-таки. Я и забыл!
— А зовут-то соседку как? — продолжил допытываться друг.
— Тоже Галина, — прошептал Мешков, неловко задев рукой рюмку. Та опрокинулась на стол, к соусу на записке прибавилась ещё и водка.
И тут в дверном замке начал проворачиваться ключ. Друзья невольно встали, словно в квартиру должен был прибыть генерал. Но вошла соседка с нижнего этажа, с порога заголосила:
— Ну наконец-то, дождалась! А у меня дело к тебе срочное: мы с мужем хотим баньку на даче поставить, подвал углубить, рабочие уже сидят, ждут, стройматериалы нужны, листы железные, арматура, ты поможешь?
Мешков молчал, глядя на соседку, как на привидение.
— Ну так чего? — спросила она. — Достанешь арматуру-то? Я заплачу, ты не думай.
Мешков опустился на стул, прикрыл ладонью глаза и тихо заплакал.
Мастерская у Наташи была в Армянском переулке, а сама она жила на Малой Грузинской улице. Такая вот получалась кавказская диспозиция, хотя эта топонимика и совершенно случайна: квартира ей досталась от родителей, а мастерская — от Союза художников, и ни один грузин или армянин не приложил к этому свою руку. Впрочем, у неё было много приятелей самых разнообразных национальностей, не считая мужа-татарина, второго мужа. Первый был эстонцем. А дети — мальчик с девочкой — ещё от гражданского, пробного, так сказать, брака. Кто был их отцом — об этом Наташа не распространялась, но злые языки утверждали, что она и сама конкретно не знает. Да это, собственно, и не столь важно. Главное, что по пути с Малой Грузинской к Армянскому переулку Наташа исчезла. Идти от дома до мастерской, если не спешить, минут тридцать-сорок. А по дороге Наташа любила ещё заглянуть в ЦДЛ, где у неё также была масса друзей среди писательской братии. Машиной она пользовалась редко, только для дальних расстояний. В тот апрельский день «фиат» так и остался в гараже. К слову, он простоял там всю зиму, безвыездно. До мастерской Наташа, судя по всему, так и не дошла. Иначе об этом знала бы вахтёрша трёхэтажного каменного корпуса с бельэтажем, ныне сдававшемся под художественные мастерские. Любопытно, что когда-то тут жил и умер живописец Коленда, запечатлевший древние архитектурные памятники Москвы, а в середине XIX века в доме помещалось правление Либаво-Роменской железной дороги во главе с Фон-Мекком. Да в Армянском переулке в какое здание ни ткни пальцем — попадёшь в застывшую страницу истории. Об этом очень любил рассказывать скульптор-монументалист Меркулов, друг Наташи. Он-то и был последним, кто видел её живой. Так, по крайней мере, выходило по материалам следствия. Позже Меркулов беседовал на эту тему с литератором Иволгиным, своим старым приятелем. И очень возмущался.
— Представляешь, этот идиот из прокуратуры начал меня подозревать! Только потому, что я встретил её возле зоопарка. Ты же знаешь, я там белых лебедей ваяю. Символ любви и верности. А у Наташи просто одолжил немного денег, мы заранее договорились. И всё. Она пошла своей дорогой, а я — к лебедям.
Иволгин почесал нос, что являлось признаком глубокого раздумья.
— Я знаю только то, — отозвался он, — что лебедь — очень коварная и злобная птица, заклюёт любого чужака. Там, где он обитает, не будет никаких других гнёзд, ни гусей, ни уток, а про лебединую верность — это всё байки. Самец никогда не станет рисковать своей жизнью, защищая самку. Другое дело — северный таймырский гусь, его верность и любовь к подруге намного крепче лебединой, я же охотник, сам видел.
— …А он принялся меня пытать: какую сумму я взял у Наташи в долг, — не слушая приятеля, продолжал Меркулов. — Зря я ему вообще сказал про деньги. И про то, что встретился с Наташей. Просто у него нет никакой другой зацепки. Лейтенант Коломбо хренов.
— Зацепок тут может быть много, — вдумчиво произнёс Иволгин.
Они шли как раз по Армянскому переулку. Меркулов не смог удержаться, чтобы не сказать:
— Вот здесь, на месте дома номер одиннадцать, находился большой двор боярина Милославского. Уже после его смерти выявилось, что он был участником подготовки стрелецкого бунта. Тело его вырыли из могилы при церкви Николы в Столпах и на упряжке свиней отвезли в Преображенское, где посмертно предали казни посредством отрубания головы. Не хило, правда? А тут, где дом номер девять, был двор именитого боярина Матвеева, здесь вдовый царь Алексей Михайлович впервые встретился с Нарышкиной, влюбился в неё, женился, а от этого брака и родился Пётр Первый. Матвеева также убили, в Кремле, — добавил он несколько уныло. — Подняли на пики.
— Жуткие истории ты рассказываешь, — вздохнул Иволгин. — Но вернёмся к Наташе. Все ведь знают, что вы любовники.
Меркулов остановился.
— Думаешь… и следователь тоже?
— А почему нет? Наверняка нашлись доброжелатели, доложили. Вот он к тебе и прицепился. А ты, балбес, ещё и деньги занял. Тут и повод. Чтобы не отдавать. Много хоть?
— Тысячу евро, — скрипнул зубами скульптор. Он посмотрел на очередной дом и почти машинально произнёс: — Тут вот жили декабристы, члены Северного общества Завалишин и Шереметев, а на их квартире был арестован и прятавшийся Якушкин, который, если помнишь, «молча обнажал цареубийственный кинжал».
— Помню, — кивнул Иволгин. — Но хватит о памятниках. Дело твоё очень серьёзное. Уж коли взяли подписку о невыезде — будут раскручивать до конца. Грозит тебе, парень, судьба Матвеева и Милославского.
Некоторое время они шли молча. Неожиданно Меркулов произнёс:
— Я знаю, кто убил Наташу.
— И кто же?
— Её муж, Ринат.
Иволгин не стал торопить: пусть разовьёт тему. Меркулов продолжил:
— Он страшно, бешено ревнив. И это тоже известно всем. Мы даже как-то подрались. Полгода назад. Поэтому я у неё в доме больше и не появлялся. Встречались или в моей мастерской, или в её.
— И кто кого? — заинтересовался Иволгин. Меркулов не понял, вернее, воспринял по-своему:
— Ну, знаешь, — возмущённо сказал он, — есть вопросы, которые в приличном обществе не задают!
— Это у нас-то с тобой «приличное общество»? — усмехнулся Иволгин. — Подозреваемый в убийстве и полунищий писака, готовый продать своё перо кому угодно. Неизвестно, что хуже. Но я имею в виду другое: кто кому больше дал в морду, ты Ринату или он — тебе?
Меркулов, поначалу обидевшийся, передумал. Всё-таки, в словах Иволгина было много правды.
— Вышла ничья, — коротко отозвался он. — По два зуба и по фонарю у каждого.
На том они и расстались, дойдя до Кривоколенного переулка.
Иволгин, имевший тайную зависть к авторам детективных романов и сам пробовавший писать нечто подобное, решил, не теряя времени, отправиться к Ринату, порасспросить и его тоже. Они были шапочно знакомы через Наташу. Даже выпивали вместе. А у Иволгина в голове уже закручивался сюжет повести.
Мужа-вдовца он встретил возле его же дома на Малой Грузинской улице, где когда-то размещался революционный чугунолитейный завод Морица Пальма. Там ещё в 1905-м году произошло нападение шмитовцев на 3-й Пресненский полицейский участок, с кровавыми жертвами. Куда ни кинь взгляд — всюду убийства. Немудрено, что судьба эта не миновала и Наташу. Но такова, наверное, история всех населённых пунктов: люди оставляют за собой следы, либо совсем скверные, либо загадочные, но редко какое место на земле обходится без боли и печали.
Ринат прогуливался с доберманом, который Иволгина обнюхал, узнал и завилял обрубком хвоста. Мужчины обменялись рукопожатием.
— Не надо соболезнований, — сразу предупредил Ринат. — Я не верю, что Наташа умерла или убита.
— А что же тогда? — спросил Иволгин. — Ведь прошло уже почти четыре недели. Не могла же она просто так взять и провалиться под землю? Хотя в Москве сейчас часто случаются провалы, вон, вчера на Трубной площади… Ты-то сам что думаешь?
— Не знаю, — честно признался Ринат. — Возле неё постоянно крутилась всякая гнусная публика, все эти концептуалисты, арт-менеджеры, кураторы, поклонники Малевича, Зверева… Сволота, одним словом. А я её предупреждал.
— Считаешь, что её затянуло в «чёрный квадрат»?
Вместо Рината отозвался доберман, разразившись бранливым лаем.
— Молодец! — похвалил его муж-вдовец. — Тоже их терпеть не может. Однажды даже цапнул за ногу этого подлеца, человека-собаку, забыл, как его зовут, Дятел, что ли.
— Так куда же она исчезла? — продолжил расспросы Иволгин, поглаживая добермана. — Следователь грешит на Меркулова.
