— Дело? Какое?
— Не очень трудное. Я готов взять тебя на службу… Или скорее предложить одну небольшую работу. Разовую, ненадолго. Я думаю, тебе понравится.
— Но я совершенно не собирался тут участвовать в каких-то делах! — воскликнул Лунин. Повторялась история с Кирилловым. — Я приехал сюда писать, хочу делать это спокойно, ни на что не отвлекаясь, не думая ни о чем постороннем, и вообще…
— Да? Но ведь все равно пока ничего не получается. Во всяком случае, так сообщают мои источники информации.
— Я думаю, это короткая заминка, — сказал Лунин, не спрашивая, что это за источники. — Небольшой творческий ступор, с кем не бывает. Через неделю-две…
— Вот и потрать эту неделю на что-то полезное. К тому же, — добавил он с небольшой ухмылкой, — я думаю, это даст тебе хороший дополнительный материал. Сильную книгу сможешь написать.
— Я…
— Послушай хотя бы, о чем речь.
— Ну давай, но я совершенно не собираюсь…
— Слушай. И не перебивай, по возможности.
Эрнест оторвался наконец от своего окна и вернулся в кресло, растянувшись там с видимым удовольствием. В этот момент из зала послышался страшный шум, и через несколько секунд оттуда донеслись овации и громкое скандирование какой-то не очень различимой фамилии.
— Президент пришел, — сказал Карамышев. Через его лицо почему-то пробежала легкая гримаса. — Ишь как с ума-то сходят. Мне надо будет пойти, поприветствовать его.
— Сейчас?
— Нет, чуть позже. Короче, слушай.
Взгляд его стал сосредоточенным и быстрым, как всегда бывало раньше, когда Эрнест доходил до обсуждения дел, отвлекаясь от своих бесконечных разглагольствований. Лунин тоже подобрался, чувствуя, что сейчас он услышит главное.
— Мы пришли к власти легко и быстро, — сказал Карамышев. — Но понятное дело, нравится это не всем. Кто-то — у меня есть основания полагать, что это один человек, действует он в одиночку — решил нам испортить все это. Вернее, подпортить. Этот мелкий пакостник доставил уже много хлопот.
— И что он сделал?
— Он осуществил в последнее время серию убийств, совершенно необоснованных, безо всякого смысла и цели. Выбирает самых близких моих соратников.
— И давно это началось? — спросил Лунин, понимая что молчание сейчас будет казаться странным. Он снова почувствовал легкое головокружение, но усилием воли взял себя в руки.
— Примерно с неделю. Когда уже стало ясно, что именно наша партия взяла верх.
Они помолчали. Удачно вытесенный из сознания труп в номере снова вставал перед глазами Лунина, но он не был уверен, что сейчас надо о нем рассказывать. Игра была слишком сложной, и раскрывать все карты — тем более если они могли оказаться гибельными — было откровенно глупым. Сначала надо было получить больше информации.
— И что тут ожидается от меня? — спросил Лунин.
— Все очень просто: ты должен найти, кто это делает. Это, видимо, кто-то из ближнего круга.
— Но я тут почти никого не знаю! Я человек совершенно со стороны.
— Ты же видел только что зал.
— И что, я должен проверить всю эту толпу, каждого? — воскликнул пораженный Лунин. — Ты всерьез полагаешь, что это возможно?
— Твоя задача проще. Убийца особо не скрывается. Правда, в той неразберихе, которая сейчас творится в городе, можно конечно устроить что угодно. Столькпе событий было… Никто им особо не занимался. Но сейчас это уже невозможно терпеть.
— Почему?
— Обстоятельства меняются, дорогой Мишель. Сейчас впереди выборы. Мы уже у власти, так что выиграем их без особого труда. Но сейчас надо показать народу картины мирного труда и гм… ну и благоденствие, какое у нас тут может быть благоденствие. Ну уж какое есть. Какой-то кровавый серийный маньяк, который орудует по ночам и убивает кого хочет — нет, это в эту картину никак не вписывается.
— Но почему именно я? — спросил Лунин. — У тебя же должны быть эти, службы безопасности… Тайная полиция, или что там.
— Ты еще «репрессивный аппарат» скажи. Ох, как тут все у нас… Никакого почтения к власти.
— И все-таки — почему ты решил, что я гожусь на эту роль? Я никогда ничем таким не занимался.
— Ну во-первых, как ты сам правильно только что сказал, ты человек тут посторонний. Было бы неразумным поручить это кому-то из тех, кто как нарочно, как раз этим по ночам и занимается. Или непосредственно с ним контактирует.
— А во-вторых?
— Во-вторых, убийца похоже большой шутник. На месте преступлений он оставляет записки, в которых мы ничего понять не можем. А вот ты, со своим философским умом… Ты же философ, правильно?
— В известном смысле слова, — с иронией сказал Лунин. Это уже напоминало легкий фарс.
Карамышев нагнулся и стал рыться в ящике стола. Через несколько томительных минут он извлек оттуда грязную бумагу с рваными краями и дал Лунину. Текст на ней гласил: «Лучи того кто движет мирозданье…» Фраза была оборвана.
— Там еще на обороте есть, — сказал Карамышев.
Лунин перевернул бумагу и увидел две строчки:
Мерцая льется лунный свет
В открытое окно.
— И что все это значит? — спросил он в некотором смятении.
— Вот об этом мы тебя и хотели спросить, — с кривой усмешкой ответил Эрнест.
Лунин молчал, пытаясь осмыслить происходящее. Если это была игра, то цели ее опять же были неясны. Думать сейчас об этом было некогда, лучше это было делать в более спокойной обстановке.
— На самом деле этим уже занимается один отдел, — сказал Карамышев. — Группа Ивана Чечетова, ты его знаешь. Вернее, занимался. Я распорядился, чтобы он сдал дела тебе. Завтра ты сможешь с ним встретиться, и он передаст тебе все свои наработки.
— Я вспомнил! — вдруг воскликнул Лунин. — Первая цитата — это из Данте, о творце всего сущего. Какая-то религиозная секта?
— Да-а… — протянул Карамышев. — Это явно не наш уровень. Чечетов о тебе очень высокого мнения, я не ожидал, что у тебя будут такие убогие соображения.
— Я только ознакомился с делом, — сказал Лунин, чувствуя себя слегка уязвленным. — И потом, я еще не дал согласия на свое участие во всем этом.
— Подумай. Я жду твоего решения завтра утром. Но я исхожу из того, что ты уже согласился, и подготовил для тебя группу сотрудников. Назначим тебя… ну, должность можно подыскать позже. У нас это легко. У ребят бюрократическая фантазия не знает границ.
Карамышев встал, показывая что разговор окончен, и Лунин поднялся тоже.
— Подумай и не отказывайся, — сказал ему Эрнест. — В самом деле ведь реально поможешь. А если не получится, никто тебя винить не будет. Ты тут скорее… э-э… что-то вроде консультанта. Но все равно вся ответственность за расследование дела на тебе.
— Я понял, — сказал Лунин. — Я могу идти?
— Да, ты свободен. Ты сейчас к себе в гостиницу?
Лунин быстро взглянул на него, но не прочитал в его взгляде никакого подвоха, интонация фразы тоже как будто бѓ Дла естественной. Похоже, и Карамышев о последних событиях еще ничего не знал.
— Если хочешь, можешь остановиться здесь же во дворце, — сказал Эрнест. — Тут есть хорошие апартаменты. Чего тебе ютиться в номерах, во дворце намного приятнее. Если согласишься с завтрашнего утра выйти на работу, здесь же и останешься, ну или еще что-нибудь тебе подыщем. Когда мы вышвырнули эту клику, после нее дворцов осталось много.
— Я… Спасибо, я подумаю над этим.
— Если надумаешь, скажешь Кириллову, он тебя проводит. Вещи сможешь забрать позже, ничего с ними не сделается.
Лунин попрощался и направился к выходу из кабинета. Когда он уже потянул за кольцо на двери, с этой стороны почему-то серебряное, Эрнест окликнул его еще раз.
— Да, и еще… — сказал он. — Есть еще одна вещь, о которой я хотел бы тебя попросить.
— Да, я слушаю, — сказал Лунин, повернувшись к нему.
— Если ты помнишь, наша жизнь тут одно время была довольно бурной… Примерно десять лет назад.
— Я помню смутно. Не во всех деталях.
— Да… Много чего было. Хорошее было время.
— И что бы ты хотел?
— Мне может понадобиться оттуда кое-какая информация. Я далеко не обо всем знаю, и как раз сейчас дело подошло к тому, что это может оказаться актуальным.
— Сейчас, через десять лет? — недоверчиво переспросил Лунин. Сердце его сильно билось.
— Именно сейчас. Ты даже себе не представляешь, какую важность все это имеет.
Лунин задумался. Как ни хотелось ему уйти из этого кабинета, сделать это в данный момент было нельзя. Карамышев ждал, не торопя его.
Кажется, именно это и был момент истины. Сейчас он вспомнире. Похоже, все его тяжелые галлюцинации шли именно оттуда, из этого периода — почему-то он никак не мог об этом вспомнить. Что-то было тогда такое, отчего застряли и одеревенели его память и воображение. Но он ничего не помнил — и ничего не мог об этом сказать.
