Она вернулась к той самой кушетке, на которой раньше лежал мистер Тривли. Присаживаясь, она положила руку на поднятый подголовник и внезапно почувствовала, что все ее тело одеревенело. Одной рукой она закрыла рот, удерживая крик, застрявший в горле, медленно подняла другую ладонь вверх — и крепко зажмурила глаза. На ее руке, на том самом месте, которым она коснулась изголовья кушетки, расплывалась темная кровь. Она издала сдавленный звук и выбежала из комнаты в Западный холл, прочь от танцующего света, к кабинке с телефоном-автоматом. Она неистово начала жать на клавиши, пытаясь набрать домашний номер доктора Эйхнера. Ожидая ответа, она отвела запачканную кровью руку в сторону и вытянула ее против двери кабинки.
— Алло, доктор? ДОКТОР?
Пока мисс Минтнер ждала, не понимая, что происходит, тяжелая дверь в дальнем конце холла, словно окно-розетка из тонких медных пластин, распахнулась настежь и долбанула о стену коридора, и Альберт, санитар, несся ей навстречу из внутреннего дворика с белым, напряженным и безумным лицом.
Санитар, мужчина среднего возраста, был до ужаса низкорослый и практически глухой, заикался и имел такие дефекты речи, что произнести любое слово было для него мучением, а вся речь его превращалась в кашу. Он остановился прямо перед мисс Минтнер, сотрясаясь и всем своим видом олицетворяя страх и панику.
— Оми убими уб! — закричал он и начал с силой трясти ручку двери.
— Подожди секунду, Берт, — сказала мисс Минтнер, не отрывая трубки от уха. — Что-то случилось? Алло! Алло, доктор?
Но она все же открыла дверь Альберту и протянула ему руку, будто собиралась прижать его к себе. Без единого слова он схватил ее за талию своими крошечными, толстыми ручками и яростно попытался вытащить из кабинки.
— Двадцать восьмая! — заорал он. — ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ! КРОВОТЕЧЕНИЕ!
— Да подожди ты, Берт, — сказала мисс Минтнер, — это Фред, доктор Эйхнер.
Около минуты ей удавалось выдерживать его хватку, но неожиданно его руки сцепились на ее талии, словно стальной ремень, его рот теперь захлебывался в крике около ее груди, а подбородок вжался в ее ребра. Мисс Минтнер попыталась упереться на пороге и схватиться за раскрытую дверь, из которой вывалилась всем телом наружу. Телефонная трубка выпала из ее руки, и они вдвоем покатились по полу коридора. Альберт тут же вскочил на ноги и бросился помогать ей подняться, подталкивая ее совершенно бесполезными тычками и хватая за волосы и платье. Мисс Минтнер отбрыкивалась, как загнанная в угол кошка, дергая своей миниатюрной ножкой и ударяя его по лицу окровавленной рукой, пока ей не удалось вскочить на ноги. Она рванулась к двери, а Альберт несся позади, задавая ей направление, размахивая перед собой руками, и теперь его налитое кровью лицо стало мертвенным и бесстрастным, как деревянная маска.
Доктор Эйхнер обладал замечательной выправкой, роста был чуть выше шести футов, худощавый, с расправленными плечами и аристократической, изумительной седой головой. Он стоял на затененной передней веранде Клиники, ожидая вызванной машины.
Глядя поверх раскинувшейся лужайки и посыпанной гравием подъездной аллеи, поверх узких пешеходных дорожек и нависающих над ними деревьев, он видел, как за Бульваром Уилшир над стройками безостановочно поднимались и смешивались в воздухе дым и пыль.
Затем за углом здания появилась машина, за рулем которой сидел дежурный гаража в белой спецовке. Он умело вывернул по изгибающемуся подъему. Доктор вздрогнул и обернулся, словно вспугнутое животное, услышав мягкое шуршание гравия под резиновыми колесами. Он стоял, смакуя и наслаждаясь этим звуком, каждым звуком и движением тяжелого низкого автомобиля.
Остановив машину прямо перед ним, дежурный вылез, оставив дверь открытой. Доктор Эйхнер на какой-то момент пристально всматривался в его лицо. Очевидно, тот был новеньким в гараже Клиники.
— Доброе утро, — сказал доктор.
— Доброе утро, док, — сказал дежурный, — шикарная у вас машина.
Это была «Делахайя», 235.
Доктор Эйхнер медленно спустился по лестнице.
— Это интересно, — сказал он, — мой опыт говорит мне о том, что большинство совершенно не волнуют иностранные машины.
Дежурный в недоумении почесал затылок.
— Ну, доктор, я двенадцать лет работал механиком. До этого я водил грузовик. Я должен знать хорошие машины. — И в подтверждение своих слов он ударил по ближайшему колесу носком ботинка.
— Да, это хорошая машина, — сказал доктор Эйхнер и сел в нее. Дверь захлопнулась с характерным для дорогой машины мягким щелчком, а дежурный шагнул назад, будто теперь именно он был ее владельцем и отсылал ее с водителем.
— Ну, до свиданья, доктор, — сказал он, отсалютовав.
— Да, до свиданья, — сказал доктор Эйхнер с легкой улыбкой.
Спускаясь по дороге. «Делахайя», медленно разгоняясь, скользила по гравию, словно быстроходный катер. Доктор привык ездить на большой скорости.
Внизу, там, где дорога поворачивала на Бульвар Уилшир, машина замедлила ход, заметно снизила шум и с хлюпающим звуком, слегка накренившись, повернула в сторону Санта-Моники. Машина встроилась в транспортный поток, заняла дальнюю полосу и какое-то время мчалась, набирая скорость; доктор Эйхнер наклонился и включил радио. Как раз передавали часовые новости. Он нажал на кнопки, сразу на все семь, пробежал пальцами по панели, пока индикатор не остановился на многосерийной драме. Затем, отрывисто просигналив, он схватил руль обеими руками и резко повернул влево, выскочив чуть ли не на встречную полосу, чтобы пропустить несущийся кадиллак. Притормозив у перекрестка, доктор свернул влево, на Хайлорд Каньон Драйв. Шесть полос дороги тянулись вперед, пустынная прямая трасса уходила далеко-далеко, до самого горизонта. Доктор вынул тонкий серебряный портсигар из нагрудного кармана, все сильней вдавливая в пол педаль газа, и просторы пригорода пролетали мимо, словно фильм, мотающийся на катушке, а сахарный скучный голос радиоведущего странным образом заглушался монотонным ревом мотора: «…с тех пор как мы покинули его вчера, он продолжает пребывать в дурном настроении из-за черной ладьи. Между тем старина Нестор…» Доктор Эйхнер вернул панель в исходное состояние, прикурил сигарету и подправил зеркало заднего вида. Позади, с правой стороны, стремительно приближался черный седан.
Днем эти дороги каньона пышут жаром, а теперь огненное солнце ложится за горы, отражаясь и преломляясь на каждой светлой поверхности. Доктор Эйхнер опустил перед собой козырек от солнца из зеленого стекла и откашлялся. Машина мчалась вверх, по пологому подъему шоссе. С ураганным гулом достигнув вершины холма, «Делахайя» нырнула вниз, и на мгновение черный седан потерялся позади.
Ниже, у основания холма, был перекресток со светофором, и на четверти пути к спуску белокаменный указатель показал расстояние до перекрестка в одну восьмую мили. Доктор Эйхнер имел привычку засекать спуск с момента съезда с вершины холма, так, чтобы не проехать мимо белого каменного указателя, пока внизу, на светофоре, не загорится предупреждающий желтый. После этого съезжал с холма на полной скорости и проскакивал перекресток чуть раньше, чем загорался красный. Желтый свет горел пять секунд, и, чтобы проскочить перекресток до того, как загорится красный, он должен был проехать одну восьмую мили на скорости в девяносто.
Теперь, поскольку свет был зеленый, съезжая с вершины холма к белому указателю, он сбросил газ, и в зеркале заднего вида вновь появился черный седан, мчавшийся на огромной скорости. Когда передние колеса «Делахайи» поравнялись с каменным указателем, на спидометре было шестьдесят пять миль, а на светофоре впереди загорелся желтый свет. Вдавив педаль в мягкий резиновый коврик, доктор внимательно всмотрелся вперед. Там, на протяжении всей одной восьмой мили, дорога, словно лента, падала вниз и едва приподнималась сразу после разделенного напополам перекрестка. Больше всего это зрелище напоминало гигантский крест греческой православной церкви. Перекресток был пустынным, только один грузовик стоял на правой полосе перед светофором.
Практически на предельной скорости «Делахайя» почти летела над землей, и шины засасывали и скребли поверхность асфальта, когда машина пронеслась по холму, словно свистящая гильза.
Доктор сидел за рулем, пригнувшись вперед, как будто в стиле британских скачек, и глаза его находились четко на уровне верхней точки руля. Внезапно его запястья оледенели, и он приподнялся, пристально вглядываясь в дорогу, поскольку, как ему показалось, большой грузовик, стоявший впереди, попытался сделать почти неясное движение вперед. Он два раза просигналил длинными гудками, в ту же секунду бросая взгляд в зеркало заднего вида. Левая половина зеркала показала собственные нахмурившиеся брови доктора, вторая же отразила черный седан, который несся, словно локомотив, очевидно, рассчитывая проскочить мимо справа. Меньше чем в секунду две машины стремительно поравнялись на одной линии, и в тот же момент огромный грузовик, стоявший впереди, начал медленно выезжать с перекрестка. Доктор Эйхнер обменялся быстрым недоверчивым взглядом с двумя людьми, сидевшими в другой машине, один сидел спереди, другой сзади. Глаза водителя седана скользнули по правому крылу «Делахайя», и, казалось, он подвинулся ближе, на расстояние в один или два фута. Человек на заднем сиденье начал жестикулировать, переводя взгляд с Эйхнера на водителя и обратно, мотая головой и поднимая плечи, как будто преувеличивая свое беспокойство или сомнения. Доктор Эйхнер сделал гневное движение рукой, как бы пытаясь отмести их назад, и в тот же момент надавил на газ. На лице водителя седана на миг отразилось оцепенение, он повернул голову и гротескно нахмурился, поглядев на человека, сидящего сзади, а затем снова на Эйхнера, после чего уставился на дорогу. Но вместо того чтобы промчаться мимо, черный седан рванул вперед, и в этот момент на непередаваемо близком от доктора Эйхнера расстоянии проявились очертания огромного десятиколесного грузовика.
