А потом все кончилось. Еще одна прогулка под звездным небом, еще одно кино, снова собачий пустырь, по которому рыжим метеором носился веселый пес…
Но уже исчезла их беззаботность. Юлия становилась все более рассеянной, невнимательной к ее словам, его шуткам, попыткам развеселить. Она ждала. Чего именно, Уфимцев понял гораздо позже: новых впечатлений, ощущений. Ждала продолжения праздника. Юная любовь не терпит однообразия и рутины. Ее и так много в обыденной жизни.
Он этого не понял. Удивлялся вдруг появившейся холодности и в телефонных звонках становился все более настойчивым и… скучным. Любовь не любит ни того, ни другого. Она любит разнообразие, легкость и ненавязчивость.
Еще пара звонков по телефону, и Уфимцев понял: он что–то безвозвратно упустил. И теперь это «что–то» превратилось в каменную стену, которую ему уже не пробить. И даже если он примется исправлять ошибки, делать все правильно — все это будет втуне. Любовь не любит разочарований. Она может простить все, кроме разочарования в человеке, который вдруг из всемогущего принца превратился в обыкновенного, земного. Вон их сколько ходит по улицам — с обыкновенными, серыми, скучными лицами.
И если она даже попробует простить, попробовать начать все заново — останется рубец, след слома. Вновь склеенная тарелка годна к употреблению, но она ненадежна и лопается при больших температурах по вновь наложенному шву. Теперь она может быть использована только для холодных блюд. Для салата из морковки и свежей капусты. Он полезен для здоровья, но — пресен. А любовь заваривается совершенно из других компонентов и при других температурах.
-Ты чего такой задумчивый? — во двор вышел новый приятель Уфимцева Аркадий Сальнов.
Сальнов начал работать в редакции всего несколько дней назад. В следующем году он заканчивал журфак Воронежского университета, имел полгода для написания диплома, и практично решил не терять время даром — подыскать место постоянной работы. Ему было уже под тридцать, плюс жена и маленькая дочь.
Несмотря на разницу в возрасте и семейном положении, Уфимцев и Сальнов сразу начали симпатизировать друг другу. Сказалось то, что они были новичками в газете. Три дня и два месяца — разница невелика по сравнению со стажем людей, проработавших в этой газете по несколько лет. К месту пришлось и то, что Аркадий «срочную» отслужил в Афганистане. Игорь уважал «афганцев», хотя прекрасно понимал, что среди них встречаются самые разные люди. Уважал за опыт и боль непонимания, которые они несли в себе, поколение детей невоевавших отцов.
… — Да так, ерунда… — отозвался Игорь и затушил сигарету.
В проеме двери появился Бунин:
-Шеф мне сказал, что мы с тобой сегодня должны идти на конкурс красоты. Так вот… Я отказался.
Уфимцев удивленно поднял брови.
«Интересно, — подумал он, — неужели он рассказал о причине Давицину? Это же смешно…»
-Я сказал, что заболел, — произнес Бунин, словно прочитав его мысли, — Придется тебе одному с фотографом топать.
-Жаль, — пожал плечами Уфимцев, — Там должен был получиться отличный материальчик…
Бунин, посмотрев на Игоря презрительно и удивленно, как человек, сделавший неприятное открытие, зашел обратно в редакцию. Его поразил цинизм Уфимцева, способного общаться с тем, с кем произошла ссора. ТАКАЯ ссора, из–за девушки. Игорь же считал, что в этой жизни должны быть «котлеты отдельно, а мухи — отдельно»: личные неприязни не должны влиять никоим образом на исполнение профессиональных обязанностей.
-Может, ты со мной сходишь? — обратился Уфимцев к Сальнову.
-Мне сегодня нужно материал сделать. Подозреваю, на это уйдет целый вечер. Да и по конкурсам красоты вам, холостякам, шататься сподручнее…
Глава вторая.
ЭКСПОРТ КРАСОТЫ.
На крыльце дворца культуры моторостроителей, высокого здания из стекла и бетона, облицованного белым камнем в стиле «позднего брежневского постмодернизма», толпилось с десяток журналистов. Простые зрители, пожелавшие посмотреть на длинноногих красоток, проскакивали в ДК тонкой прерывистой цепочкой, сжимая в руке синенький листочек. Через короткий промежуток времени они выходили обратно, засовывая в кошельки свои кровные. Шел возврат билетов.
Устроители шоу просчитались, организовав выездной конкурс красоты в конце августа. Народ в это время больше озабочен не созерцанием красавиц, а проблемами уборки урожая на своих дачно–огородных сотках, которые будут кормить всю семью в течение года. Поэтому было продано всего пятьдесят билетов. Шоу сорвалось.
Журналисты расходиться не спешили, ожидая пояснений от главного менеджера конкурса — молодого импозантного человека лет тридцати в безукоризненно сшитом костюме. Менеджер нигде не появлялся без свиты: двух девушек в брючных тройках ростом на голову выше своего шефа. А также секретаря — бледного субъекта неопределенного возраста с неизменным перекидным блокнотом в руках. Субъект говорил фальцетом, после каждой фразы нервно передергивал плечами, и манерой томно растягивать слова сильно напоминал картинного представителя сексуального меньшинства, как их обычно изображают в кино и в анекдотах.
В ожидании комментариев журналисты лениво курили и рассматривали припаркованный прямо на высоком крыльце ДК (никто из аборигенов на такую наглость никогда бы не решился) приземистое серо — никелированное тело мотоцикла «Харлей — Дэвидсон». Судя по всему, мечта байкеров всех времен и народов принадлежала одному из участников шоу.
Минут через двадцать, когда пресса устала ждать и пришла к выводу, что пора расходиться — у каждого под языком и пером скопилось уже достаточно яда и желчи, чтобы выплеснуть на шоуменов с телеэкранов и страниц газет, на крыльце вновь появился исчезнувший перед этим менеджер. Девушек уже рядом с ним не было. Вместо них вышагивал мускулистый юноша, с ног до головы затянутый в кожу — владелец мотоцикла. На голове байкера красовался живописный бандан красного цвета с белыми лепестками.
При виде красавца женская половина представителей «четвертой власти» заметно оживилась. Но зря: менеджер сердечно расцеловался с байкером, после чего мотоциклист с ревом укатил, не удостоив провинциалок даже мимолетным взглядом.
После отъезда мачо сразу обнаружил всплеск энергии гомосексуальный секретарь. Он протиснулся поближе к шефу и что–то зашептал ему на ухо, показывая глазами на раздраженную прессу.
Менеджер кивнул и шагнул навстречу журналистам. У него с лица сдернули маску греческой трагедии, поменяв ее на прямо противоположную — широко и радушно улыбающуюся.
-Извините, господа, — произнес он, — Произошла накладка, она нас особо не обескураживает: в провинции еще не привыкли к подобным шоу, поэтому надо быть готовым к любым неожиданностям.
-Можно полюбопытствовать, чем это Самара столичнее нашего города? — ехидно полюбопытствовал Володя Стасов, бородатый, под два метра ростом, вечно желчный, но не лишенный злого остроумия журналист из городской газеты
Менеджер понял, что дал маху, и решил сразу же исправить ошибку:
-У Самары те же самые проблемы. И поэтому… — он решил взять ситуацию в свои руки, — мы для лучшего информирования людей надеемся на помощь прессы. Не беда, что вы не увидели шоу. В конце концов, мы так просто не отступаем от намеченных целей и планируем вернуться в ваш город осенью, когда население сможет немного расслабиться после битвы за урожай на своих участках…
Шоумен первым улыбнулся на свою шутку, заметив удовлетворенно, что журналисты стали слушать более заинтересованно и даже включили диктофоны.
-Но мы уже сейчас собираемся исправить недочет в освещении фестиваля, — продолжил он с большим воодушевлением, — и хотим рассказать нашим читателям и зрителям, что же из себя, собственно, представляем! Для этой цели я приглашаю всех вас, господа, на наш теплоход. Там вы можете выпить коньячку и в непринужденной обстановке поговорить с конкурсантками. Хочу вас уверить, господа, это не только длинные ноги и красивые головки. Вы сами сможете убедиться, что в этих очаровательных женских головках тоже есть мозги!
Закончив свой спич на кудрявой фразе, менеджер выдержал паузу, словно ожидал аплодисментов. Естественно, их не было, поскольку пишущая братия усиленно царапала в блокнотах, по определению не склонная к проявлению бурных восторгов. Тогда менеджер деланно–оживленно поинтересовался, нужен ли для журналистов автобус или они сами доберутся до речного порта. Услышав брошенную вполголоса реплику Стасова, по–прежнему недовольного столичным снобизмом самарского гостя, что мол, сами знаем дорогу, управляющий красотками довольно, словно услышал комплимент, улыбнулся:
