– Тебе незачем умываться, Айда, – взмолился Хейл. – Ты и так прекрасно выглядишь.
– Нет, мне надо умыться, – ответила она. – Я вся в поту. Подожди меня здесь. Я только на две минуты.
– Здесь негде как следует помыться, – настаивал Хейл. – Пойдем в отель, там выпьем…
– Я не могу терпеть, Фред. Правда, не могу. Ну, будь умницей.
Хейл сказал:
– Вот тебе десять шиллингов. Лучше возьми их сейчас, пока я не забыл.
– Право, это очень мило с твоей стороны, Фред. Это тебя не разорит?
– Так поскорее, Айда, – повторил Хейл. – Я буду здесь. На этом самом месте. Возле этого турникета. Ты ведь недолго, правда? Я буду здесь, – повторил он, положив руку на барьер у турникета.
– Знаешь, – сказала Айда, – можно подумать, что ты влюбился.
И она с нежностью пронесла в себе его образ вниз по ступеням к дамскому туалету: маленький, изрядно потрепанный человек с обкусанными ногтями (от нее ничто не ускользнуло), с чернильными пятнами на пальцах, схватившийся рукой за железный барьер. «Хороший старикан, – подумала она. – Мне он понравился еще в том баре, хотя я и посмеялась над ним».
И она снова запела, на этот раз потихоньку, своим теплым хмельным голосом: «Той ночью, в аллее, лорд Ротшильд мне сказал…» Давно уже она так не торопилась из-за мужчины, и не прошло и четырех минут, как, свежая, напудренная и сияющая, она опять поднялась на свет яркого Троицына дня, но Хейла уже не было. Его не было около турникета, его не было в толпе возле продавца; она протолкалась поближе, чтобы убедиться в этом, и оказалась лицом к лицу с вспотевшим торговцем, беспрерывно и с раздражением выкрикивавшим:
– Как? Не хотите дать шиллинг за часы и бесплатный подарок, который стоит ровно в двадцать раз дороже, чем сами часы? Я не утверждаю, что часы стоят намного больше шиллинга, хотя они стоят столько уже из-за одного своего вида, ну а вместе с бесплатным подарком, стоящим в двадцать раз…
Она вынула десятишиллинговую бумажку и получила маленький пакет и сдачу, думая: «Он, наверно, пошел в туалет, он вернется», – и, снова водворившись у турникета, развернула конвертик, в который были вложены часы. «Черный Мальчик, – прочла она, – заезд в четыре часа, в Брайтоне», – и подумала нежно и с гордостью: «Такой совет и он дал мне. Этот парень понимает, что к чему». Счастливая, она приготовилась терпеливо ждать его возвращения. Она была упорная. Где-то далеко в городе часы пробили половину второго.
***
Малыш заплатил три пенса и прошел через турникет. Деревянной походкой прошагал он мимо стоявших в четыре ряда шезлонгов, где люди ждали, когда начнет играть оркестр. Сзади он казался моложе своих лет, в темном легком костюме, купленном в магазине готового платья и слишком свободном в бедрах; но из-за выражения лица он казался старше: из темно-серых глаз его глядела всепоглощающая вечность, откуда он явился и которая должна была поглотить его. Оркестр начал играть, он ощущал музыку всем своим нутром; скрипки словно плакали в его кишках. Он не смотрел ни налево, ни направо и шагал вперед.
Во Дворце развлечений он прошел мимо стереоскопов, игровых автоматов и киосков к стрелковому тиру. С полок невинно-ледяным взглядом смотрели куклы, как пречистые девы в церковной кладовой. Малыш взглянул на них: каштановые локоны, синие глаза, накрашенные щеки; он подумал: «Аве Мария… в час нашей смерти…»
– Шесть выстрелов, – сказал он.
– А, это ты… – протянул хозяин тира, глядя на него с тревожным неодобрением.
– Да, это я, – ответил Малыш. – У тебя есть часы, Билл?
– Какие тебе часы? Вон там, в холле, разве нет часов?
– На них почти без четверти два. Я не думал, что уже так поздно.
– Эти часы всегда идут верно, – сказал хозяин тира. Он подошел с ружьем в руке. – Они не годятся ни для каких липовых алиби. Больше этого не будет. Без четверти два – это верное время.
– Ну и хорошо, Билл. Без четверти два. Я только это и хотел узнать. Дай-ка мне ружье, – сказал Малыш.
Он поднял ружье; юношеская худощавая рука была тверда, как скала; все шесть раз он попал в «яблочко».
– Заработал приз, – сказал он.
– Можешь забирать свой чертов приз и подавиться им. Что ты возьмешь? Шоколад?
– Я не ем шоколада, – ответил Малыш.
– Пачку «Плейерз»?
– Я не курю.
– Тогда придется тебе взять куклу или стеклянную вазу.
– Давай куклу, – сказал Малыш. – Я хочу вон ту… там, наверху, с каштановыми волосами.
– Ты что, обзаводишься семьей? – спросил хозяин, но Малыш не ответил и деревянной походкой пошел дальше, мимо других киосков; пальцы его пахли порохом. Богоматерь он держал за волосы. Вода плескалась вокруг свай в конце мола, темная, ядовитого, бутылочно-зеленого цвета, с пятнами водорослей; соленый ветер жег ему губы. Он поднялся по трапу на террасу, где пьют чай, и посмотрел вокруг: почти все столики были заняты. Он прошел в стеклянную галерею и, обойдя ее кругом, попал в длинный и узкий зал кафе с окнами на запад, поднятыми на пятьдесят футов над медленно отступающим морем: был отлив. Он нашел свободный столик и сел; с этого места ему был виден весь зал и за полоской воды – смутные очертания набережной.
– Я подожду, – сказал он подошедшей к его столу девушке. – Должны прийти приятели.
Окно было открыто, и до него доносились шум медлительных волн, бьющихся о сваи, и музыка оркестра, неясная и печальная; ветер уносил ее прочь к берегу.
– Они опаздывают. Который теперь час? – спросил он. Его пальцы машинально крутили волосы куклы, отрывая коричневые клочки шерсти.
– Почти без десяти два, – ответила девушка.
– Все часы на этом молу спешат, – сказал он.
– Ну нет, – возразила девушка, – это точное лондонское время.
– Возьмите эту куклу, – сказал Малыш. – Она мне ни к чему. Я только что выиграл ее в тире. Она мне ни к чему.
– Правда, можно взять? – спросила девушка.
– Берите, берите же. Поставьте ее у себя в комнате и молитесь. – Он сунул ей куклу, нетерпеливо поглядывая на дверь. Он прекрасно владел своим телом. Единственным признаком нервного напряжения было легкое подергивание щеки под мягким цыплячьим пушком, в том месте, где могла находиться ямочка. Щека задергалась еще нетерпеливее, когда появился Кьюбит, а с ним Дэллоу, высокий крепкий человек со сломанным носом, с грубым невыразительным лицом.
– Ну как? – спросил Малыш.
– Все в порядке, – сказал Кьюбит.
– Где Спайсер?
– Сейчас придет, – ответил Дэллоу. – Он только зашел в туалет помыться.
– Он должен был прямо прийти сюда, – сказал Малыш. – Вы опоздали. Я сказал – ровно без четверти два.
– Да что ты заводишься? – спросил Кьюбит. – Тебе-то нужно было только прийти прямиком сюда.
– И проследить, чтобы все было в порядке, – сказал Малыш. Он поманил официантку. – Четыре порции рыбы с жареной картошкой и чай. Сейчас еще один придет.
– Спайсер не захочет рыбы с картошкой, – сказал Дэллоу. – У него совсем аппетит пропал.
– Лучше бы он не терял аппетита; – сказал Малыш. Подперев голову руками, он стал смотреть на бледного Спайсера, шедшего через зал, и почувствовал, как гнев заплескался у него внутри, словно прилив внизу возле свай.
– Уже без пяти два, – заметил он. – Верно? Сейчас без пяти два? – обратился он к официантке.
– Ушло больше времени, чем мы думали, – сказал Спайсер, мрачный, бледный и прыщавый. Он опустился на стул и с отвращением посмотрел на поджаренную, хрустящую рыбу, которую девушка поставила перед ним.
– Я не хочу есть, – сказал он. – Я не могу есть. Вы думаете, я кто?
И все трое, не прикасаясь к рыбе, уставились на Малыша, как дети под взглядом взрослого.
Малыш полил свою картошку анчоусным соусом.
– Ешьте, – сказал он. – Ну же, ешьте.
Неожиданно Дэллоу усмехнулся.
– У него пропал аппетит, – заявил он, а сам стал набивать себе рот рыбой.
Все они говорили тихо, слова их терялись среди звона тарелок и беспрерывного плеска моря. Кьюбит последовал примеру Дэллоу, и только седой Спайсер не хотел есть. Он упрямо смотрел перед собой; его мутило.
– Дай мне выпить, Пинки, – попросил он. – Я не могу проглотить эту дрянь.
– Сегодня ты не будешь пить, – возразил Малыш. – Давай ешь.
Спайсер положил в рот кусочек рыбы.
– Я буду блевать, – сказал он, – если поем.
– Ну и блюй, – ответил Малыш. – Блюй, если хочешь. Только для этого у тебя кишка тонка. – Он обратился к Дэллоу: – Ну как, все сошло гладко?
– Великолепно, – сказал Дэллоу. – Мы с Кьюбитом пришили его. А карточки отдали Спайсеру.
– Ты разложил их как следует?
– Конечно, разложил, – ответил Спайсер.
– По всей набережной?
– Конечно, разложил. Не понимаю, почему ты шумишь из-за этих карточек.
– Ничего ты не понимаешь, – сказал Малыш. – Ведь это алиби, ясно? – Он понизил голос и прошептал, наклонившись над рыбой: – Доказательство, что он выполнил программу. По ним будет видно, что он умер после двух. – Он опять заговорил громче: – Слышите? Ясно?
