Маргарита зачерпнула красную мирабель из банки и, посмотрев в умоляющие глаза однокурсника, сказала:
– Знаешь, Ча, не приходи больше. Спасибо за все, но не приходи.
– Ты что, обиделась? – Чаплин умалился до карлика. – Что я сделал? Скажи!
Сначала Марго хотела сказать правду о том, что с самого начала не любила его – ни тогда в парке, ни потом в постели, но Чаплин бы тогда умалился меньше карлика и, возможно, остался бы таким навсегда.
Поэтому она, как заправская стерва, решила оставить его в некой благородной неопределенности:
– Ничего не случилось. Ты отличный парень. Просто не хочу, как раньше... Прощай, – и повернулась лицом к стенке, делая дальнейшее выяснение невозможным.
...При ампутации фрагментов тела, хоть и таких незначительных, как аппендицит, с кусочками плоти, возможно, удаляются равновеликие частицы сознания, – хотя наука об этом ни сном ни духом...
...Непредставима и карта галактики, прочерченная десятилетними траекториями движения «скорых» – с Московского на Охту, с Кировского на Ветеранов, и так далее и тому подобное...
Но стоит ли об этом?
Размахивая справкой-выпиской, мечтаешь о домашней пище, мягкой постели и сладком будущем, где встретятся любовь и счастье – так кажется всегда, когда уходишь из больницы. Что-то сродни Рождеству...
2
Подростки дымят у входа в детскую больницу на Авангардной. У них есть маленький клоун – Саша. Он сирота, беззлобен и услужлив.
– Дай печеньку!
Дашь – выполнит любое поручение. Спляшет и споет. Саша любит печенье и яблоки.
– За мной скоро папа приедет.
Все знают, что папа за ним не приедет никогда.
Саша кочует с отделения на отделение. Его любят медсестры, нянечки и даже дети. Если и обидят, то случайно – собьют с ног в коридоре, вот как сегодня... У Сашки из рук смородина красная посыпалась бусинами во все края – кто-то угостил, наверное. Он так и ходит: просит то ласки, то печеньку, маленький еще – дошкольник.
Вечерами Саша заглядывает в разные палаты в карты поиграть. Мальчики постарше покровительствуют ему – белобрысому сероглазому птенцу.
Кровать Сашкина стоит возле ободранной стенки – сплошь из ямок и заковырин. Сашка выискивает две ямки и заковырину, так чтоб получилась рожица, и обводит карандашом. Дорисовывает уши, волосы, носищи... Врачи на художника не ругаются, стены будут ремонтировать. Да и Сашку скоро переведут – места нужны...
Перекрут. Мальчишек с таким диагнозом привозят на Авангардную каждый день. Ушиб или перенапряжение вызывают перекручивание яичка в мошонке иногда на сорок пять градусов, иногда – на семьсот. Результат один – боли, распухание, отек. Три дня – критический срок: пострадавший рискует расстаться с ценным органом.
Голые мальчишеские тела укрывают одеялом и увозят.
Каталки одна за другой подъезжают к лифту, через полчаса – обратно. Конвейер!
И сколько же мальчишек здесь перебывало? За месяцы, за годы? Тысячи...
Несложная операция, маленький шовчик, и взволнованные родители слышат слова успокоения от хирурга:
– Операция прошла успешно. Вашему ребенку ничего не грозит. Все на месте. Так что можете успокоиться – внуки будут...
В старину таких операций не делали, и поврежденное яйцо воспалялось, нагнивало и вытекало из мошонки. Теперь его освобождают от перекрутившихся подвесок и через пару дней больного выписывают домой.
Мальчишки спасены – для радости, для службы. Для любви.
Валентина – мать восьмилетнего Паши – всю ночь просидела возле него: после наркоза – рвота, стенания. У соседней постели тоже дежурила родительница, у обеих главные переживания позади.
Их бледные чада уже сброшены с каталок на кровати.
– Если бы я знала, если бы я знала, что сразу нужно в больницу, – охала дородная женщина. – Так это ж мой мужик сбил меня с толку. Говорит Пашке: «Лежи дома, не ной, дело обычное, мужское, прикладывай холод – все пройдет». Еще посмеялся над ребенком. Паша на физкультуре подрался с мальчиками, и его ударили по этому самому месту. А оно не проходит, раздулось, как пузырь, болит. «Чего ноешь, не мужик, что ли?» На третий день в два раза увеличилось, побагровело. Тут уж я дурня своего слушать перестала, в травму Пашку поволокла. «Денег дай на такси!» А этот козел: «Сами дойдете, он прикидывается, что болит». Пашка так на него посмотрел... А ведь нам через весь город переться... Хирург в травме только глянул в Пашкины трусы, сразу «скорую» вызвал. А в приемном покое больницы все забегали: «На операционный стол немедленно!» «Еще бы несколько часов – удалять бы пришлось», – сказали. Теперь антибиотики проколют и все, – с гигантским облегчением вздохнула Галина и шепотом добавила: – Представляешь, если б слушала благоверного – до сих пор бы холод прикладывала, как дура! А еще говорят – мужики в чем-то разбираются! Ни хрена!
Валя достала облитое шоколадом печенье из сумки, Сашка тут как тут просочился в палату.
– Печеньку дашь? – спрашивает равнодушно, будто заранее готов и к тому, что откажут, и к тому, что одарят.
Валентина сует ему побольше сладкого и по головке гладит, а Пашка на койке беспокойно вертится – ревнует:
– Он тебе что, сынок? Он – попрошайка!
– Тихо лежи, раз ничего не понимаешь, – только и вздохнула мать.
– За мной папа скоро приедет, папа шофер, с ним авария случилась, вот его вылечат, и он меня обязательно заберет. – У Сашки в глазах вера, как на иконах.
«Да я бы сама такого молодца забрала, – подумала Валя, – да Федька разве пустит, родного сына и то гнобит...»
На следующий день Паша уже бодро ходил в туалет и до столовой, хороший крепкий пацан. Даже не верится, что такому-то – и не повезло бы.
Когда мать уходила, Пашка внезапно пожаловался, что старшие мальчишки в палате ночью гадости рассказывали, какие именно – признаваться не хотел, но явно был расстроен.
Спускаясь в лифте, Валя растерянно соображала, что за гадости могли его так расстроить, но, вспомнив палатные матрасы и стены, расписанные в духе «х...» и «е..» да еще и «в жопу», поняла, что случилось то, что всегда случается с домашними детьми, когда они попадают в компанию созревающих подростков, будь то детский лагерь или больничная палата.
Она и сама когда-то была так же растерянна, наслушавшись сальных историй в пионерлагере. С тех пор любовь так и не воссоединилась гармонично с сексом в ее душе: где-то сами по себе жили высокие чувства, где-то отдельно лежал в спальне вечно поддатый муж. Эх, Пашка, Пашка...
Валя стянула рваные бахилы и еще раз поблагодарила Бога за сына, и всю дорогу до автобуса мысленно молилась о нем...
Огромное небо Вселенной посылает судьбу, а маленькое небо операционной возвращает ее тем, у кого она по случайности выпала из кармана.
Перекроенные, перешитые, слегка модернизированные человеки выписываются из больничных палат в большую жизнь. В будущем под волосами, платьями и костюмами спрячутся маленькие и большие шрамы, и жизнь пройдет, возможно, без знака качества, но вполне счастливо и благополучно.
Девочки с вырезанными аппендицитами выйдут замуж за «перекрученных» мальчиков. Их дети получат шанс явить миру свой уникальный набор генов. Неудачный – не страшно. Белые ангелы на колесах подхватят несовершенное тело и увезут в ближайший недремлющий лимфоузел, где продолжится борьба за жизнь и продолжение рода человеческого...
Страстно желать – то же самое, что страстно избавляться от желаний.
Боксы, боксы, боксы...
В каждой коробочке свой секрет – псевдотуберкулез, сибирская язва, ангина, инфекционный мононуклеоз...
Из окошек низкого первого этажа высовываются пациенты, через решетки они могут пообщаться с посетителями, если персонал не засечет.
В коридоры и соседние боксы больным ходить запрещено – чтоб не перезаражались.
Кругом прохладно и строго.
Все направлено на уничтожение микроорганизмов – бактерицидные лампы, дезинфицирующие растворы.
Здесь нет романтических охотников, как у Поля де Крюи, хладнокровные расчетливые убийцы в белых халатах расстреливают микробов из шприцов пенициллином.
В палате Максим лежит один. Слабость, озноб. Апатия. На шее опухшие лимфоузлы – вирус ЭпштейнаБарр. С проваленной зимней сессии Максим беспрерывно болел ангинами, в отделении определили инфекционный рак крови – мононуклеоз.
Было безразлично: вылечат – не вылечат. Это родителям надо, это врачам...
– Так-так, молодой человек, – веселый докторишка донимал его шутками, – вы слышали, что моноцитарную ангину называют болезнью поцелуев? Вот так, молодежь, целуетесь с кем попало. А врачам потом голову ломать...
Студент с трудом перевернул обессилевшее тело, чтобы смотреть в стену.
В одиночной клетке он мог целыми днями думать о ней – девушке, которая влюбляет в себя с первого взгляда. Такой дурман или рассеивается, или переходит в хроническую форму.
