Случается, что провести параллель между молодой женщиной или молодым мужчиной на фото с тем, кто сидит передо мной, просто невозможно. Ни самый острый взор, ни самый проницательный ум, кажется, не в силах найти общее между цветущим, надменным своей юностью человеком на снимке и унылым, скукожившимся стариком, который теперь коротает дни в доме престарелых.
В таких случаях мне на помощь приходят шаблонные фразы: «Сразу видно, что это вы, мадам Эрмон!» или «О, каким статным мужчиной вы были, месье Тердьян!».
Поначалу это никак не укладывалось в моей голове, и я мысленно возмущался: «Что же с ними произошло? Как такое вообще возможно? Неужели всем нам уготован столь печальный конец? Неужели нет никакой развилки, обходной тропы, запасного пути? Неужели ничто не спасет нас от этой катастрофы?»
В первые годы после завершения учебы я занимался и с детьми, и со взрослыми, и со стариками. Постепенно большую часть своего рабочего времени я стал проводить в домах престарелых. Не могу сказать, что это было моим решением или сознательным выбором, просто так вышло. Так сложились обстоятельства. Больше и добавить-то нечего. В общем, сейчас я сотрудничаю с несколькими учреждениями для пожилых людей; я нашел свою нишу.
Я чувствую себя на своем месте. Я там, где и должен быть.
Мне нравится смотреть на них, я восхищаюсь тем, как отчаянно они сражаются.
Мне нравится слушать их голоса — неуверенные, колеблющиеся, дрожащие.
Я снимаю их на видео. Не всех. Только некоторых. Как правило, с первой встречи. На моем цифровом накопителе хранятся десятки файлов, рассортированных по папкам.
Я снимаю их для научных целей, стремлюсь улучшить свои методы работы. Но дело не только в этом.
Я нежно люблю дрожание их голосов. Эту хрупкость. Эту мягкость. Я нежно люблю их неузнаваемые, приблизительные, растерянные слова и их молчание.
И я сохраняю все записи даже после смерти своих пациентов.
Мадам Сельд я начал снимать на видео с пятого или шестого занятия. Я сохранил все записи.
Я вхожу в комнату мадам Сельд. У нее утомленный вид, и я сразу чувствую, что она не очень-то настроена заниматься. Но она приосанивается и незаметным жестом поправляет прическу. Делает над собой усилие, чтобы улыбнуться мне. Кокетство пожилых дам в очередной раз потрясает меня.
Я достаю из рюкзака ручку, тетрадь, картинки и раскладываю их на столе.
— Как дела, Миша?
— Да идут…
— Судя по тону вашего голоса, идут они не очень-то хорошо.
— Мне сложновато ампутировать… адоптировать.
— Адаптироваться?
— Да, вот-вот.
— Это нормально. На то, чтобы освоиться, уходит не одна неделя, а вы тут всего несколько дней. Я принес кое-какие материалы и предлагаю вам позаниматься. Согласны?
Она подозрительно смотрит на меня.
— И чем же мы будем заниматься?
— Упражнениями, которые разработаны специально для пожилых персон.
— Что за «пожилые персоны»? Говорили бы прямо — «старики». Потому что старики — они и есть старики. Чего тут по кругу да около ходить. Вы ведь спокойно произносите слово «молодежь», разве нет? Вы ведь не говорите «молодые персоны»?
— Вы правы, Миша. Вижу, слова для вас — не пустой звук. Это меня радует. Итак, вы позволите предложить вам маленькое упражнение?
— Предложите мне лучше маленькую сигарету.
— Вы курите?
— Нет-нет, что вы. Я бросила уже… давно, но, учитывая обстоятельность, сигаретка мне не перемешала бы.
— Курение запрещено во всем учреждении, мадам Сельд. К тому же курить было бы не очень разумно. В любом случае, я не курю.
На ее лице разочарование.
Она молча разглядывает меня, изучая каждую деталь моего облика — часы, обувь, прическу. Тишина нисколько не смущает ее.
— Что ж, приступим, Миша. Я задаю вам вопрос и показываю четыре картинки. Вы выбираете среди них правильную, затем пытаетесь назвать то, что на ней изображено, верным словом.
Она внимательно слушает меня. Объясняя задание, я достаю нужные карточки.
— Первый вопрос, пока просто для примера. Какой объект используется для того, чтобы наносить цементный раствор?
Я кладу перед нею четыре картинки. На них мастерок, лопата, секатор и грабли. Миша взирает на карточки с преувеличенной озадаченностью на лице.
— Как-то не очень приманчиво.
— Пример не самый забавный, я согласен.
— Мне хотелось бы разговаривать с вами, а не отвечать на эти вопросы.
— Хорошо, давайте немного побеседуем, но потом все-таки выполним пару упражнений.
— Ко мне повадилась ходить одна дама.
— Сюда?
— Да. По вечерам. Входит без предубеждения и заявляет, что ищет мальчика. Она меня пугает.
— Это одна из постоялиц пансионата?
— Да. Но… вчера все было совсем плохо. Она пришла после ужина, в тот же час, что и в другие дни, и спросила меня, где мальчик, и я… я сказала… очень… терто, так, чтобы она поняла: «Я не знаю, мадам, где ваш мальчик, и я должна предубедить вас, что вы ушиблись дверью». Я включила телевизор, хотя почти не смотрю его, но дело в том, что там есть один… комментатор, он мне очень нравится, у него такие белковые зубы и всегда безукоричневый вид, понимаете? Он новости читает. И представьте себе, едва эта дама услышала его голос, она пришла в невероятное пробуждение! Подлетела ко мне и закричала: «Да вот же он, мальчик!», как будто я украла ее мальчика и посадила его в свой телевизор! Я немедленно выключила телевизор при помощи… пальто… пульто управления, чтобы она ушла. И это сработало. Но теперь я не включаю его — боюсь, а вдруг она вернется…
— Надо рассказать персоналу. Эта дама явно не в себе. Пусть медсестры тщательнее следят за нею и постараются сделать так, чтобы она не входила в вашу комнату без приглашения.
Некоторое время она хранит молчание. А затем вперяет свои глаза в мои.
— Ничего уже не вернуть, да?
— О чем вы?
— Обо всем… обо всем, что уходит и убегает от меня… Ничего уже не вернуть?
— Мы вместе будем работать над тем, чтобы вам стало лучше, Миша.
— Но… если говорить по правде?
Поколебавшись секунду, я отвечаю:
— Мы можем замедлить процесс, но не можем его остановить.
Мебель в комнате дома престарелых переставили так, что противоположная от окна стена стала абсолютно голой.
Миша стоит посреди комнаты, замерев в какой-то странной позе, будто ее остановили на бегу.
Тишину нарушает девичий голосок:
— Море волнуется раз…
Миша тотчас приходит в движение и направляется к пустой стене.
— Море волнуется два… море волнуется три…
Морская фигура на месте замри!
Миша застывает в позе, удержать которую уже труднее. Голос девочки начинает заново:
— Море волнуется раз…
Миша делает еще несколько шагов.
— Море волнуется два… море волнуется три…
Морская фигура на месте замри!
Миша останавливается. На этот раз она оказалась в совсем неудачной позе, ее шатает, она никак не замрет в одном положении.
Детский голосок ликует:
— Шевелишься! Ты шевелишься! Все сначала!
Миша возвращается к исходной точке. Она почти не шаркает. Дойдя до другой стены, прислоняется к ней.
Но голос ребенка не дает ей передышки.
— Внимание! Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три! Морская фигура на месте замри!
Миша не трогается с места.
— Где моя трость? Кажется, теперь она мне вовсе ни к чему. Понимаете? Я чувствую себя хорошо, слышите, слова при мне, как прежде, мне не нужно ни искать их, ни подбирать, ни подманивать, они появляются просто так, без всяких ухищрений, мне не нужно ни задабривать их, ни ловить, ни ласкать, нет, слышите, они спокойно приходят на ум и на язык, и это так красиво. Да, это сон, я знаю. Это не кошмар, смотрите внимательно, смотрите на цвета, на очертания предметов — сразу ясно, что это не кошмар. Мне следовало бы рассказать вам об этом, о да, я поведала бы вам, что мне приснился чудесный сон, в котором все слова были на своих местах, да, все, и мне не были нужны ни ваши листки, ни ваши карточки, ни ваши списки, все было просто, все было как прежде, и на душе было так радостно, так приятно, понимаете, это так утомляет меня — искать, искать, все время искать, это изнуряет, это изматывает, мне ничего не нужно, знаете, у меня все есть, мадам Данвиль принесла мне шоколадных конфет, она работала консьержкой в нашем доме, когда Мари была маленькой, это было давно, я вам уже рассказывала? Она очень мила, эта мадам Данвиль, и конфеты такие вкусные, видите, мне больше ничего не нужно, раз слова возвращаются, значит, все пойдет на лад, все образуется, и мне не будет дела ни до кого, даже до той, что прикатывает на своей машине, почти каждый день, за кого она только себя принимает, она дразнит нас своей машиной, почти каждый день, да, это одна из постоялиц пансионата, представляете, она ходит гулять по городу, да-да, почти каждый день, в этом платочке на голове, она мнит себя Грейс Келли или кем там еще, почти каждый день, но если это так, пусть бы жила у себя дома, зачем приезжать сюда, раз она настолько самостоятельная? Да, это раздражает меня, не стану лукавить. А во сне мне плевать на нее, потому что слова вернулись, значит, можно не делать больше никаких упражнений, и все же вы могли бы и дальше навещать меня, просто разговаривать со мной, мне будет грустно, если ваши визиты прекратятся, ведь вы такой красивый, вообще мне не нравятся мужчины с серьгами в ушах, но вы — другое дело, особенно когда вы вдеваете в ухо этот маленький черный камешек, это смотрится довольно мило, скажу я вам.
