– Времен Второго Храма, – шепнул, указывая на нее, Ицхак Бен-Ами.
Стены ущелья начали разбегаться в разные стороны. Они оставались грозными, грузными и крутыми, но расстояние между ними разрослось примерно до пятисот метров.
А потом вновь словно какие-то силы принялись с боков давить на эти хребты, сдвигая их навстречу друг другу. Не прошли поселенцы и трехсот метров, как буквально у них на глазах долина опять превратилась в ущелье.
– Привал! – чуть обернувшись, шепнул идущий впереди рав Хаим.
– Привал! – прошелестело по цепочке. Рав Хаим прошелся по тропке до самого конца отряда, в котором замыкающим был Натан. Затем скинул рюкзак и сел на камень. Со скал свешивались нечесаные травы, вьюны и жидкие кустики. Звучала тишина, чуть разбавленная дыханием десятков легких, разнообразными шорохами, хрустом липучек, чьим-то шепотом, тихим треском откручиваемых пластмассовых пробок на пластиковых бутылках. Неожиданно в этой тишине послышалось стрекотание одинокой цикады, очевидно, страдающей зимней бессонницей. Рав Хаим улыбнулся этому пришедшему ему в голову образу, а Иегуда Кагарлицкий пробормотал по-русски: «Цикада-шатун».
Луна зависла прямо над ущельем и светила так бешено, что в лучах ее зияли даже змеиные норки.
Рав Хаим осмотрелся в поисках места для импровизированного туалета. Куда бы это незаметно удалиться?
Он вытащил на всякий случай из рюкзака свой револьвер (мало ли что?), повернулся спиной к тихому лагерю и зашагал вниз по тропе. Отойти хотя бы шагов на тридцать, а там уж и справить малую нужду. Ну, скажем, вон в той расселине. Он взял чуть левее – по руслу пересохшей речушки.
Луна, словно большой фонарь, продолжала парить прямо над ущельем. Видно было все, как днем. А вот и расселина!
Внезапно рав Хаим остановился. Ему показалось, что в глубине расселины он различил какое-то движение. Будто тень метнулась. Может, зверь? А если не зверь? Если человек? Надо проверить. Рав Хаим снял «беретту» с предохранителя, взвел курок и нырнул в расселину. Не прошел он и двух шагов, как увидел, что расселина стремительно сужается, однако светлый столбик впереди означал, что это все же не тупик, а проход. С трудом протискиваясь между скалами, рав Хаим вдруг явственно услышал, как шуршит сухая трава под чьими-то ногами. Он рванулся, царапая о края скал потрепанную куртку и кожу на руках, и очутился на небольшом косогорчике. За ним шла следующая гряда скал. А внизу, в лощине, метрах в пятнадцати, в лучах луны отчетливо видна была человеческая фигура. Кто-то пытался, мягко ступая в надежде уйти незамеченным, добраться до большой кривой акации или оливы – в лунном свете трудно было разобрать – и скрыться в ее черной тени.
– Стой, я вооружен! Стреляю на поражение! – крикнул рав Хаим, останавливаясь, чтобы прицелиться. В ответ, понимая, что его все равно заметили, человек побежал, и тогда рав Хаим действительно выстрелил. Разумеется, он не попал, но выстрел возымел действие – беглец остановился, поднял руки и, обернувшись, залепетал на смеси иврита и арабского:
– Пожалуйста, я очень прошу, не стреляйте! Аллах эль адхим! Клянусь Аллахом! Я не хотел ничего дурного. Я все, все, все расскажу! Только не убивайте меня!
Рядом с деревом, отбрасывающим гигантскую тень, человечек казался совсем крохотным. Что не мешало ему примеряться, как бы это улучить момент и вытащить свою собственную «беретту».
А рав Хаим с криком «Если опустишь руки, стреляю!» начал спускаться к нему по каменистой тропке. Тропка была крутая, и приходилось левой рукой все время хвататься за торчащие из земли камни и пучки травы, так что к концу спуска рука его была совершенно исполосована. При этом он не переставал бормотать:
– Г-споди, только не давай луне зайти за тучи! Г-споди, пусть будет светло! Г-споди, помоги мне! Не дай им меня выдавить!
* * *
«...И помни, Мазуз, – писал в очередном послании Даббет-уль-Арз, – что через две недели наступает месяц мухаррам. А десятый день этого месяца, как известно, – день Ашшура. Коран говорит нам, что именно в этот день были сотворены Небеса, земля, ангелы и первый человек Адам. И последние времена – то, что неразумные гяуры называют концом света, а добрые мусульмане – началом новой Вселенной, – начнутся тоже десятого мухаррама. Я верю – десятого мухаррама нынешнего года. И начнешь это – ты!»
– Но ведь Коран запрещает в месяц мухаррам вести военные действия и начинать походы! – возмутился Раджа.
* * *
– Оружие! – гаркнул на иврите рав Хаим.
Человечек молчал, оценивая свои шансы. Ему очень не хотелось применять оружие. За те несколько часов, которые он мерз в ущелье и шел следом за поселенцами, пыла у Гассана поубавилось. К тому же, если он набросится на еврея, когда тот будет его обыскивать, тоже еще, к сожалению, неизвестно, кто кого. Луну как раз слегка застлало облако – ровно настолько, чтобы морщины рава Хаима оказались невидны, так что в расширенных от страха глазах Гассана он вполне сходил за сорокалетнего. Да и на самом деле в свои пятьдесят семь он был еще достаточно крепок. С другой стороны, не пристало гордому потомку Ишмаэля сдаваться тому, кто находится с тобой в одинаковых условиях – оба мужчины были примерно равного роста, у обоих было по револьверу, правда, револьвер одного был нацелен на второго, а у того револьвер был за поясом, и руки подняты. Но если первый подойдет вплотную, чтобы обыскать второго, тут уже и кулак против пистолета может оказаться достаточно эффективен.
– Оружие! – повторил рав Хаим.
– Есть! – решившись, ответил Гассан.
– Бросай на землю!
– Не брошу! – вдруг осмелел Гассан, поняв, что за ослушание тот не будет в него стрелять – ведь, убив соглядатая, он лишался возможности выяснить, кто его сюда послал и с какой целью.
В этот момент луна вновь нарисовалась над головами и осветила напрягшиеся лица обоих мужчин. Глядя в блещущее от пота лицо собеседника рав Хаим просчитал все варианты и торжественно объявил:
– Ногу прострелю.
Рвануться и бежать. Только это и остается. Резкий рывок в сторону – он не успеет выстрелить. А дальше? «О Аллах! – мысленно взмолился Гассан. – Сделай так, чтобы луна опять зашла за тучи, стало совсем темно, и я смог убежать от этого поселенца!»
Но луна, к огорчению Гассана, не заходила. И Гассан, растерянный, стоял перед своим противником, а противник, в душе не менее растерянный, пытался заставить себя сделать то, что с такой легкостью получалось на поле боя и в Шестидневную войну, и в Йом-Кипурскую – нажать на курок. Не выходило. Неизвестно, во что бы вылилось это молчаливое противостояние, если бы не послышались крики и топот. Поселенцы, побежавшие на звук выстрела, немного поплутали, нашли, наконец, расселину и устремились в нее. И вот тут-то, когда обоих «дуэлянтов» окружила толпа бородачей, когда, сжав кулаки, на несчастного Гассана начал наскакивать Натан Изак, луна наконец-то сообразила убраться в тучу. Рав Хаиму это уже не было страшно, а для Гассана не имело никакого смысла.
* * *
– «Сражайтесь в Запретный месяц, если они сражаются в Запретный месяц. Если кто преступит против вас, то и вы преступайте против него, подобно тому, как он преступает против вас. Бойтесь Аллаха и знайте, что Аллах с богобоязненными». Сура «Корова», аят 194. Так что не волнуйся, воюй себе на здоровье! Никаких запретов воевать в месяц мухаррам не существует, – объявил Вакхид и отсоединился, поскольку очень куда-то спешил.
– Раджа! – крикнул Мазуз, дочитав SMS. – Раскури-ка мне наргиле! Пока Раджа занимался раздуванием углей, Мазуз задумчиво сидел по-турецки на оттоманке, а потом, втянув в себя сквозь янтарный мундштук первую струю сладкого дыма, спросил:
– А знаешь ли ты, Раджа, что профессор Вакхид утверждает, будто в мухаррам разрешено сражаться, сколько душе заблагорассудится?
– Не может быть! – возмущенно произнес Раджа, бледнея при одной мысли о подобном святотатстве. – Всем известно, что мухаррам – это месяц, в который Аллах запретил воевать и вообще насилие запретил. Четыре месяца являются особо почитаемыми, когда запрещено воевать. Это раджаб, зулькада, зульхаджа и мухаррам.
– А он что-то объяснял, что если преступят против вас...
– Это другое дело, – согласился Раджа. – Было много случаев, когда враги ислама, зная, что нам сейчас сражаться нельзя, нападали на мусульман. И тогда было введено правило, что в таких случаях можно обороняться.
– А как ты думаешь, – Мазуз пристально посмотрел на Раджу. – Имеем мы право сами, первые, начать большую войну за две недели до мухаррама.
– Конечно, нет! – не раздумывая воскликнул Раджа.
– Вот видишь! – укоризненно произнес Мазуз. – А профессор Вакхид считает, что да.
* * *
Луна снова осветила слоеные известняковые скалы, похожие на пирожное «Наполеон», и пучки травы, свисающие с любых неровностей, за которые удалось зацепиться семенам. Строго говоря, в этом месте дикая природа и заканчивалась. Начинались арабские оливковые террасы, разделенные невысокими стенками, сложенными из больших камней. Здесь-то отряд и остановился, чтобы разобраться с Гассаном. Евреи расселись на хрупких оградах.
