— Что такое Хантер? — поинтересовалась Агги.
Мори захлестнула волна вины перед Айрис. Родители дали ему больше шансов: не забрали из частной школы, а потом отправили в Йель.
— Хантер — бесплатный колледж города Нью-Йорка. Туда принимают только самых одаренных, с высшими баллами по всем предметам, — объяснил он.
— Понятно. Айрис, а что потом? Ты выбрала какую-нибудь профессию? Чем раньше выберешь, тем лучше. Не то останешься безработной вроде меня.
— Я хочу преподавать, — ответила Айрис. — Если, конечно, найду место. Но готовиться буду к этому.
Она размешала сахар в чае. Такая спокойная, собранная. Повзрослела. Айрис склонилась над чашкой, и он смотрел на ее черную макушку. Вдруг она подняла голову и сказала:
— Ты, наверно, хочешь узнать, как дела дома? И боишься спросить…
Он поразился ее проницательности.
— Ну, конечно. Расскажи.
Так он узнал, что отец с Малоуном продолжают заниматься эксплуатацией зданий для банков и фирм. Концы с концами сводят, но не более того. Мама тоже по-прежнему: благотворительные сборы, комитеты. Несколько недель у них жила тетя Руфь с младшими девочками — в промежутке между переездами с квартиры на квартиру. Джун вышла замуж, и вся семья работает у ее свекра — все на неполном рабочем дне.
— В основном их все-таки кормит папа, — закончила она свой рассказ, и Мори мог бы легко добавить непроизнесенное: «Вспомни же, папа хороший, добрый! Постарайся его понять, не таи на него обиду».
Что ж, Айрис всегда любила папу больше, чем он.
А потом Мори проводил ее до метро, потому что уже темнело. Он смотрел вслед, а Айрис спускалась по лестнице с учебниками под мышкой. Вдруг она оглянулась и крикнула:
— Я приеду еще!
Прошла еще несколько ступеней, снова оглянулась:
— Мне понравилась твоя жена, Мори. Очень понравилась.
Каблучки быстро-быстро застучали вниз по лестнице. Он смотрел, пока она окончательно не скрылась из виду. В горле стоял ком нежности, боли, утраты и еще чего-то, вовсе не выразимого словами. Он даже рассердился. Сморгнул. И пошел домой.
…Такая вот дурацкая жизнь. Нет, разумеется, он и не рассчитывал прожить без забот и печалей, хотя кто-то, наверное, живет — хотя бы иногда. Но только не мы. Не наш это удел. Гнусный город, гнусные времена. А мне так хочется счастья для Агаты! Ее должны окружать цветы, море цветов… Он машинально считал автобусы на углу: целых два за последние пять минут, а другой раз стоишь полчаса, а автобуса нет как нет. Смешно. Нелепо… Его размышления прервал стук входной двери. В магазин, пихаясь локтями, ворвались трое мальчишек в сопровождении измученной мамаши.
— Мистер! Нам нужны кеды. Три пары.
Как-то раз, спустя несколько месяцев после их собственной свадьбы, они получили приглашение на чужую: к девочке, с которой Агата училась в колледже. Распечатанный конверт и карточка с приглашением валялись на откинутой крышке бюро. «Пресвитерианская церковь на Пятой авеню. Прием в Речном клубе сразу после венчания».
— Вот здорово, — обрадовался Мори. — Всех друзей повидаешь.
Она продолжала резать хлеб, не поднимая головы. Мори насторожился:
— Почему ты молчишь? Что-то не так?
— Нет. Все нормально. Но на свадьбу мы не пойдем.
Его пронзило: ей не в чем идти! Нет платья! Вот в чем дело.
— Агата, платье у тебя будет, — мягко сказал он.
— Нам такие расходы не по карману.
— Можно купить прекрасное платье за пятнадцать, даже за двенадцать долларов.
— Я же сказала — нет.
В последнее время она часто говорит с вызовом. Нервы. Да и немудрено… Он промолчал.
А придя на следующий день с работы, начал весело, как ни в чем не бывало:
— Я видел на витрине у Зигеля очень подходящее платье. Словно специально для тебя сшитое: белое, с голубыми цветами, с пелериной. Сходи завтра, посмотри.
— Я не хочу на свадьбу.
— Но почему?
— Не знаю. — Она не отводила глаз от вязанья. Спицы так и мелькали.
В нем вскипела волна раздражения, почти злости.
— Не отделывайся отговорками! Отвечай начистоту! Ты стыдишься меня?
Она взглянула на него в упор:
— Что ты несешь? Немедленно извинись! Какая гадость…
— Хорошо, прости. Но объясни, по крайней мере, почему ты не хочешь идти. Скажи словами!
— Ты не поймешь. Ну, просто это получится очень искусственно, на один день: туда и обратно. Мы же с ней на самом деле живем на разных планетах. К чему возобновлять отношения, которые невозможно поддерживать?
— Значит, я все-таки лишил тебя всего, всей прежней жизни…
— Мори! — Она вскочила и порывисто обняла его. — Мори, все не так! Да мне и дела нет до Луизы с Форстером. Просто все так перемешано, одно цепляется за другое… Когда-нибудь, когда мы обоснуемся в своем доме, у меня поменяется настроение и мы заведем кучу новых друзей.
Он стоял посреди комнаты, держал ее в объятиях и впервые чувствовал, что она не с ним, а где-то далеко-далеко.
В день свадьбы он по дороге с работы настроился быть особенно нежным и предупредительным: Агата наверняка думает о том, как подруга в цветах и кружевах идет к аналою, о том, чего сама Агата оказалась лишена. Открыв дверь, он не поверил своим глазам: она была пьяна.
— Праздную Луизину свадьбу, — заявила она. — В одиночестве.
Он был изумлен, сердит и напуган. Что делать с пьяными, он представлял весьма приблизительно, но, вспомнив про черный кофе, немедленно отправился на кухню, а спустя несколько минут вернулся в комнату с чашкой и заставил Агату выпить.
Хотя она пыталась обратить все в шутку, Мори видел, что ей стыдно.
— Прости, что так получилось, — сказала она наконец. — Немного перебрала, забыла, что нельзя на пустой желудок.
— Я вообще не очень понимаю, — осторожно начал Мори, — зачем ты это сделала. Так странно, в одиночку…
— В том-то и причина, — сказала она. — Так ужасно сидеть тут одной. Тишина — аж в ушах звенит. Целый день безвылазно, в этой дыре…
— Ты можешь читать, гулять… Придумай себе любое занятие.
— Мори, ну посуди сам, не могу же я читать с утра до вечера. Хочешь, чтобы я ослепла? Ты хоть раз задумался, как проходят мои дни? Напечатаю две строчки для Джорджа, пройдусь тряпкой по столу и полке, и все!
— Прости, Агги. Я действительно не представлял, что тебе так тяжко.
— А ты представь! Ну, допустим, я вышла погулять. Я же тут ни души не знаю, женщины гуляют только с колясками и говорить мне с ними в общем-то не о чем. Ах, нет, одну душу я знаю, это — Елена. Могу повести ее на рынок, на урок английского языка. Это редис, скажи «ре-дис», а это огурец…
— А Елена-то как живет? Дом остался на другом конце земли, языка не знает…
— Не болтай глупости. У Елены тут вся семья, настоящая любящая семья, да еще друзья из греческой общины — и сколько! Ее родители в Джордже души не чают. У Елены со всех сторон любовь, поддержка и защита.
Он понял. И замолчал. Надо осмыслить и заполнить их жизнь. Но чем и каким образом? В постели он беспокойно ворочался с боку на бок и вдруг почувствовал, как Агата повернулась, вот ее руки, ее губы, и вмиг все страхи и тревоги развеялись, словно дым.
Он уже отплывал на волнах легчайшего, светлейшего сна, как вдруг услышал ее шепот:
— Мори, Мори, я забыла вставить колпачок! Как ты думаешь, ничего?
Он вмиг очнулся, вскинулся:
— Боже упаси! Еще этого нам не хватало.
— Какая же я дура! Ну ничего, больше это не повторится, честное слово.
Но Мори уже не покидала тревога. На следующую ночь в решающий момент он вдруг отстранился:
— Ты вставила? Не забыла?
Агата села:
— Как ты разговариваешь? Ничего себе романтик, пылкий любовник!
— Какого дьявола? У меня что, нет права спросить?
Она заплакала. Он зажег свет.
— Погаси! Почему ты вечно наставляешь на меня прожектор?
— Я хоть что-нибудь делаю правильно? Любовник я плохой, свет зажигаю не вовремя. Ладно, пойду на кухню, газетку почитаю.
— Мори, не надо! Ложись. Ну, прости меня, я просто чересчур ранима, я знаю, что так нельзя.
Его мгновенно охватили нежность и жалость. Она сидела на кровати: совсем девочка, с копной кудряшек, в белой ситцевой ночной рубашке с оборками, в глазах — слезы.
— Да я тоже хорош, Агги. Дерганый, перепуганный. Ты ни в чем не виновата. Но ребенка нам сейчас нельзя заводить, никак нельзя. Может, не следует тебе все это говорить, женщина ведь должна быть за мужем, как за каменной стеной, но я вправду боюсь…
— Скажи мне, любимый, все скажи!
— Похоже, я останусь без работы. Санторелло слышал, что магазин скоро закроют. Торговля-то не бойкая.
— Может, Эддин отец найдет тебе место в другом магазине?
— Я и просить не буду. Есть люди, проработавшие с ним по десять лет, а то и больше. Не станет же он увольнять их, чтобы взять меня.
