Через мгновение уличные террористы устремились в ту самую улочку, о которой упомянула им сестра. Вскоре мимо нас проследовали всё так же скрывающиеся за бронированным автомобилем (лишь лёгкие вмятины от пуль имелись на нём) милиционеры. Во избежание недоразумений я лёг на асфальт плашмя. Генетическая память, вот что это такое. Теряю при виде вооружённых представителей власти спокойствие. Хотя чего мне их бояться, они же за меня?
Когда вся вооружённая кавалькада наконец-то скрылась в переулке, люди торопливо принялись рассасываться во все стороны. Подальше от этого места. Никаких криков, возмущений, выражений недовольства. Мы с сестрой тоже поспешили ретироваться в подземный переход, а оттуда — на станцию метро. Я успел захватить с асфальта листовку.
В вагоне пробежался по ней глазами. «Люди здравого смысла, прислушайтесь к голосу совести!.. Власть в мире захватила банда коммунистических фанатиков… Попраны все человеческие права и свободы… Миллионы невинно осужденных гниют в советских застенках… У человечества нет будущего под коммунистической пятой… Беритесь за оружие, сражайтесь за свободу!.. Лишь основанная на признании частной собственности демократия — единственный путь общественного развития…»
Галиматья какая-то. Плюнуть на эту гнусную бумажку захотелось. Под всей этой абракадаброй значилась подпись: «Комитет освобождения мира от коммунистического ига».
Ой, дебилы! Какие же вы, ребятки, дебилы!
— Спрячь! — шепнула мне Даша. — Арестовать могут.
Я посмотрел на неё внимательно, оценивающе.
— Что так смотришь? — не выдержала она.
— Ты почему им помогла? — спросил я.
— Кому?
— Не придуривайся. Этой шпане с автоматами.
— А разве я помогла?
— Что же это было?
— Я испугалась. За нас. За тебя особенно. Придумала про какой-то тупик, где эти террористы могут скрыться от милиции. Я даже не знаю, есть ли там тупик. Я не была ни разу на той улице. Я для того это сказала, чтобы они побыстрее ушли.
Я молчал. Переваривал в голове информацию. Ладно, сестрёнка, ладно. Похоже, ты вовсе не такая простая штучка, как хочешь казаться. Надо быть с тобой повнимательнее.
Листовку выбросил на выходе из метро — яростно скомкал и зашвырнул в мусорный контейнер. Раньше не решился — на станции царила идеальная чистота. Мусорить в метро — это плевать в душу людям.
— Слушай-ка! — говорила ставшая вдруг необычайно подвижной и внимательной ко мне сестра. Мы пешком приближались к нашему дому. — Не хочешь съездить в Испанию, на курорт? Отцу выделили санаторно-курортную путёвку на остров Мальорку, но он не хочет, потому что был там уже, да и вообще ему огород ближе. Он может сделать, чтобы туда поехал ты.
Я всё ещё пребывал в раздумьях и пытался примирить свой внутренний мир с теми вывороченными наизнанку совпадениями с российскими реалиями, которые обнаружились вдруг в советской действительности. Революционеры, бррррр… Капиталистические революционеры — что может быть смешнее! Чёрт, и всё так похоже на нас. На нас в том трижды клятом мире. Прямо на улицах, прямо средь бела дня. Как мы. В голове не укладывается. Но мы же за правду были, а эти придурки за что?..
— А, чего молчишь? Поедешь на Мальорку?
На Мальорку всё же поехал. Никогда не бывал за границей. Раз есть возможность — почему бы не воспользоваться.
Весь отель был забит русскоговорящими туристами. Обслуживающий персонал — в основным, шоколадные мулаты — тоже разговаривал лишь по-русски. А я, простофиля, за пару дней до выезда закачал себе в мобильник русско-испанский разговорник и собирался хоть и на примитивном уровне, но всё же освоить этот язык.
Развлечения на курорте оказались вполне традиционными: пляж, выпивка и ночные дискотеки. Выпивку я себе в умеренных количествах позволял, на дискотеки сходил пару раз и чего-то не покатило — и музыка звучала туфтовая, и публика обитала там неприкольная. Оставался пляж. Там и проводил большую часть времени.
Приходил с утречка, раскладывал шезлонг, загорал. Подбегали мулаты с разнообразными сладостями и коктейлями. Выпив бокал, окунался. Через неделю такой отдых надоел — я стал считать дни до окончания срока действия путёвки. Не умею я тупо предаваться лени. Не приучен.
А путёвка была рассчитана на две недели. Так что ещё неделю здесь куковать.
— Эй, чучмек, иди сюда! — раздался окрик невдалеке. — Иди сюда, говорю, морда басурманская!
Один из отдыхающих, пузатый немолодой мужик без левой руки, подзывал к себе имеющейся правой мулата. Я поморщился на эту сцену: было неприятно видеть, как советский человек обращается по-хамски с темнокожим работником курорта.
— Ну чё, русский позабыл что ли? — продолжал орать незнакомец. — Дуй сюда, шоколадная пастилка!
Мулат наконец робко подошёл к курортнику. Учтиво улыбаясь, недоумённо взирал на недовольного дядьку.
— Я тебе какой коктейль сказал принести, а? — протягивал ему однорукий мужчина бокал. — Дайкири, правильно? А ты что за пойло мне притащил? Ну-ка хлебни вот сам. Хлебни, хлебни, не стесняйся! Это дайкири по-твоему? Если это дайкири, тогда я Роза Рымбаева. Ну-ка, дуй к бару и неси новый. Срок — одна минута. Раз, два, три — время пошло.
Мулат поплёлся к расположенному в полстах метрах от нас бару. Заметив мой недовольный взгляд, однорукий мужик растянулся в улыбке. По его глазам было понятно, что он уже хорошо хлебнул.
— В узде их держать надо, парень, — подмигнул он мне. — Не для того русские весь мир завоевали, чтобы позволять басурманам вольности.
Я отвернулся и закрыл глаза. К моему удивлению, однорукий не посчитал разговор законченным. Через пару минут, с новым бокалом коктейля, он присел на песок прямо возле моего шезлонга.
— Где воевал, солдат? — спросил он меня, едва я повернул в его сторону голову.
Разговаривать мне не хотелось, но посылать людей на три буквы в этой реальности я стеснялся. Всё же я хотел стать настоящим советским человеком.
— В Грузии, — ответил я зачем-то честно и как можно миролюбивее и вежливее.
— Ха, в Грузии! — рассмеялся однорукий. — Ну ты шутник. Или ты так американскую Джорджию называешь?
— Нет, нашу Грузию. Была там заварушка.
— Да брось! Ты разводишь меня, да? Думаешь, пьяный жлоб, поприкалываться можно?
Секунду я раздумывал, говорить ему или нет, но потом решил быть честным до конца.
— Я переселенец из России.
— Из России? — выпучил глаза мужик. — Из параллельной России?
Я кивнул.
— Ничего себе! Никогда не видал таких. Э-э, брат, да ты интересный человек! Слушай-ка, а давай я угощу тебя. Пойдём к бару, посидим, покалякаем.
«Угощу», усмехнулся я про себя. Как ты можешь меня угостить, когда и так всё бесплатно. Однако к бару пошёл.
— Генерал Дробышев! — протянул мне единственную руку мужчина. — Виктор Васильевич. Дважды Герой Советского Союза, руководил в Европейской кампании знаменитой 287-й гвардейской танковой бригадой. Мои танкисты всё взяли, все столицы европейские. Все до одной! И не говори мне, что не знаешь моё имя. Оно и в капиталистической России должно быть хорошо известно.
О генерале Дробышеве я никогда не слышал, но из вежливости сделал вид, что знаю его всю жизнь.
— Дробышев? Ну как же, как же! Очень известная фамилия.
Генерал удовлетворённо кивнул. Этим ответом я окончательно расположил его к себе.
— Тебя-то как звать? — спросил он.
— Витей, — я несколько напрягался, произнося это имя.
— Ого, тёзка! Это к удаче. Ну чё, Витёк, по коньячку?
Я не возражал. Генерал заказал бутылку коньяка, мы опрокинули по рюмке.
— Видал, каким меня война сделала? — кивнул Дробышев на обрубок руки. — Под Мадридом потерял. Потому и приезжаю в Испанию на отдых, чтобы сатисфакцию получить — хохотнул он. — Всю Азию покорил, всю Европу, всегда на командирском танке впереди шёл — ни одной царапины. А тут последний рубеж, можно сказать. До океана рукой подать. И на тебе — какой-то пацанёнок с гранатомётом из-за угла пальнул. Сучёнок. Мои ребята в вермишель его превратили, конечно, но руку-то уже не вернёшь.
— Так вроде новые отращивают, — ляпнул я, вспомнив сюжет в недавней передаче «Здоровье», где рассказывали об уникальной советской технологии выращивания полноценных человеческих конечностей.
— Да знаю я! — поморщился Дробышев. — Мне тоже предлагали в министерстве обороны. Без проблем, говорят. Три дня — и готово. Но я отказался.
— Почему?
— Да не сторонник я всего этого. По любому она родной не станет. Тут ведь, знаешь, самое важное понять: ты то, что ты есть. С рукой ли, без руки, живой или мёртвый — другого тебя никогда не будет. Потому надо принимать всё как должное. Я верю в судьбу. Раз судьба моя быть одноруким — надо подчиниться. Судьбу не обманешь. Вырастешь новую руку, а судьба голову заберёт.
