Нежданная гибель дочери так ошеломила Траффорда с Чанторией, что поначалу они не заметили, как радикально изменилось их положение в обществе. Оцепеневшие от горя, они сидели у себя в квартире, пытаясь хоть немного привыкнуть к пустой кроватке, детским вещам и игрушкам, в которые уже никто не будет играть. Если они и обратили внимание на то, что к ним не приходят в гости и не заглядывают через интернет, то приписали это робости соседей и их нежеланию бередить душевные раны только что осиротевших родителей.
На четвертый день Чантория вышла из дома. Ее мучения не ослабели, а лишь возросли, и она решила посетить отца Бейли. Уж он-то должен найти слова утешения, помочь ей перенести утрату! Но женщине, которой еще на прошлой неделе было дозволено умащать ноги исповедника благовонными маслами, теперь не удалось пройти дальше парадной двери. Слуга, прежде встречавший Чанторию раболепными поклонами и расшаркиваниями, теперь грубо заявил ей, что Любовь ее больше не любит, а если она хочет видеть отца Бейли, то может явиться для этого на публичную исповедь, как все прочие жители района. Более того: пусть зарубит себе на носу, что без особого приглашения ей строжайше запрещено даже приближаться к сей святой обители.
Отцу Бейли было досадно вспоминать о Чантории. Он превозносил ее с кафедры, и теперь это могло подорвать доверие, которое питали к нему прихожане. Из-за нее они поняли, что их исповедник тоже способен ошибаться, и он больше не желал иметь с ней никакого дела.
Понурившись, Чантория побрела восвояси. По дороге ее узнавали: люди ухмылялись, шептались и показывали на нее пальцами. Иногда она слышала за спиной смешки.
На лестнице, ведущей в Башни Вдохновения, ей встретилась Незабудка.
— Значит, померла твоя Кейтлин? — бесцеремонно спросила она, даже не поздоровавшись. — Стало быть, теперь у тебя навалом свободного времени! Может, сбегаешь для меня кое-куда?
Еще не успевшая прийти в себя после семейной трагедии, Чантория не сразу осознала, сколько враждебности породил краткий период ее пребывания в роли фаворитки Храма. Но ведь Незабудка — ее лучшая подруга! Не станет же она вести себя как все остальные?
— Теперь у нас дома так одиноко, — слабым голосом сказала Чантория.
— Да неужто? — откликнулась Незабудка с ядовитым сарказмом.
— Мы с Траффордом не знаем, о чем говорить друг с другом.
— Ну, он же всегда был немножко идиотом, верно?
— Может, заглянешь ко мне на чашечку кофе или на бокал вина? Честное слово, не знаю, как я все это переживу.
— На чашечку кофе или на бокал вина? — холодно повторила Незабудка.
— Ну да, и вообще.
Незабудка приблизила свое лицо вплотную к лицу Чантории и словно выплюнула ответ.
— Слушай меня внимательно, наглая сучка, — прошипела она. — Ты тут выдрючивалась как могла, когда изображала из себя Божью любимицу, так?
— Нет! Нет, что ты! — запротестовала Чантория.
— Не нет, а да. Все соседи только и знали, что прыгать перед тобой на задних лапках. А теперь оказалось, что ты ничем не лучше других! Богу-и-Любви до тебя столько же дела, сколько до куска дерьма. И до твоего отродья тоже, до твоей паршивой дочки! Потому что она померла, верно? Точно так же, как и все наши дети. Только никто из нас, по крайней мере, не ходил и не вдалбливал всем вокруг, что его ребеночек ангел. Никто из нас не считал себя Богородицей, а своего ребенка — самим Иисусом Христом. Нет! Но ты! Ты, Чантория, и твоя жалкая малявка Кейтлин — вы были избранные, так? Но теперь шабаш, детка. И придется тебе с этим смириться.
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась Чантория. По лицу ее текли слезы.
— Только потому, что тебя оприходовал исповедник, ты возомнила себя живой иконой. Но теперь-то все по-другому, верно? Так что держись от меня подальше, поняла? Достаточно ты над нами поизмывалась. Подумать только — мой Лексус бегал к тебе чинить душ! А я приводила в порядок твою убогую замохнатевшую кошелку! Но теперь тебе никто не поможет, потому что ты опозорила все Башни Вдохновения, ясно? Выставила всех дураками, и теперь каждый желает тебе, чтобы ты последовала примеру своей малявки, а именно поскорее отправилась на тот свет!
Чантория, плача, убежала от своей мучительницы. Но и у себя дома она не нашла спасения. На стене ее уже поджидала Куколка.
— Так-так, вот и пресвятая матерь Божья собственной персоной! — съязвила она.
— Пожалуйста, Куколка! — жалобно воскликнула Чантория. — Ну почему все так жестоки? Я ведь только что потеряла ребенка!
— Они все потеряли ребенка, дорогуша, но никто не воспользовался этим, чтобы провозгласить себя особенной, верно? — спросила Куколка, без малейшего усилия искажая правду. — Они не превратили наш дом в посмешище, утверждая, что их сопливый младенец — новый мессия. Нет, дорогуша, это твоя заслуга! И не удивляйся, что никто больше не хочет с тобой знаться. Что посеешь, то и пожнешь!
С этими словами Куколка отключила звук и демонстративно отвернулась — во всяком случае, настолько, насколько ей позволила это сделать ее громадная неуклюжая туша.
— Прошу тебя, Куколка! — вся в слезах крикнула Чантория в камеру, но Куколка вскрыла пакет с сырными кукурузными палочками и притворилась, что не слышит.
Чантория опустилась на пол и безудержно зарыдала. Траффорд тоже не смотрел на нее. Он сидел около пустой кроватки Кейтлин, от которой почти не отходил на протяжении последних четырех дней. Потом он заговорил, обращаясь в пустое пространство перед собой.
— Плюнь ты на эту дуру, Чантория, — сказал он. — Какая разница, что думает Куколка? Какая разница, что думают остальные? Это не имеет значения. Ничто не имеет значения.
Чантория подняла глаза и посмотрела на Траффорда. Она молчала и не сводила с него взгляда целую минуту, пока Траффорд наконец не повернулся к ней лицом.
— Ну что? — спросил он.
— Ты, — ее голос был полон горечи. — Ты негодяй. Все это твоя вина.
Траффорд удивился. Он не думал, что способен сейчас на какие-то чувства, но обвинение Чантории его ошеломило.
— Какого черта? О чем ты?
— Все покатилось под откос, когда ты сделал то, что сделал!
— Все покатилось под откос, когда ты поверила в свою богоизбранность. Если нас теперь клюют, то лишь потому, что ты устроила спектакль, вбив себе в голову, что Кейтлин спас Господь Бог!
Чантория набросилась на него.
— Уж ты-то точно ее не спас, подонок! — завопила она. — Твоя драгоценная прививка ее не спасла!
— Она спасла ее от кори и свинки! Кейтлин умерла от холеры, Чантория! От холеры ее не прививали. Вакцинация — это не чудо вроде тех, про которые все время врет Храм, это научная процедура, и...
— Заткнись! Замолчи! Не желаю слушать! Говорю тебе, все стало разваливаться после того, как ты сделал эту гадость! Раньше у нас все было нормально!
Она пыталась бить его кулаками в грудь; ему приходилось обороняться.
— Кейтлин мертва! — крикнул он ей в лицо. — Больше ничто не имеет значения — ни ты, ни я, ни все эти идиоты, — он махнул рукой в сторону веб-камеры. — Кейтлин мертва, и мы ничего не можем с этим поделать. Она не была чудо-ребенком, но она была нашим ребенком, а теперь она умерла.
Постепенно безумная ярость Чантории иссякла. Она опустилась на пол, и весь этот вечер они провели в молчании. Когда в комнате сгустились сумерки, Чантория легла в постель, а Траффорд так и остался сидеть у кроватки Кейтлин. Оба не спали и терпеливо дожидались утра — каждый сам по себе, заточенный в одиночную камеру своей скорби.
Примерно в два часа пополуночи вдруг вспыхнул свет и раздался шум. На стенном экране появились Незабудка и еще несколько девушек. Пьяные, с безобразно раскрасневшимися лицами, они решили заглянуть к ним через интернет, чтобы слегка развлечься.
— Салют, Чантория, — крикнула Незабудка, как обычно взяв на себя роль вожака стаи. — Молишься небось? А мы тут с девочками гадали, что святые делают по ночам. Похоже, ничего особенно интересного! Вряд ли у тебя появится еще один ангелочек, если ты лежишь в постельке, а твой муженек торчит на кухне! А то попробовала бы: вдруг на этот раз получится настоящий чудо-ребенок!
Девушки, столпившиеся вокруг веб-камеры в квартире Незабудки, залились визгливым смехом.
— Благослови нас, Чантория! — с издевкой попросила одна из них. — Почему бы тебе не нацепить свой нимб и не спеть нам что-нибудь душеспасительное ?
Сидя с закрытыми глазами, Траффорд слушал, как они визжат и смеются, и ему казалось, что это тянется уже битый час. У него не хватало сил даже на то, чтобы взять в руки пульт управления и отключить звук. Теперь, когда Мармеладка Кейтлин умерла, ему было все равно, издеваются над ним или нет. Чантория тоже лежала тихо: по-видимому, она так устала, что не могла даже молить о пощаде.
