Нижняя часть собора пустовала, ибо находилась во власти капризных приливов и отливов Темзы. Футах в шестидесяти над максимальным уровнем воды было построено укрепленное бетонное перекрытие, а на нем соорудили целый лабиринт камер и офисов. Хотя огромное подкупольное пространство было теперь свободно далеко не полностью, оно все же до некоторой степени сохранило свои акустические свойства, и, ступив под своды собора, Траффорд услышал, как под ними отдаются эхом стоны и вопли истязуемых.
Его провели по дуге гигантской окружности мимо множества камер — каждая из них заключала в себе искалеченное, хнычущее существо, которое когда-то было человеком, — и втолкнули в комнату, оборудованную для пыток. Траффорд увидел дыбу, цепи, крюки и клети, пылающую жаровню, на которой лежали железные тавро для клеймения грешников, ножи, трубки, клинья, щипцы, вертелы, плоскогубцы и прочие инструменты, о жутком назначении которых он мог только догадываться.
В комнате уже находились шестеро: страж, могучий тюремщик, раздувающий мехи под жаровней, двое подручных у валиков дыбы, инквизитор в клобуке и, наконец, женщина с обритой головой, висящая без сознания на ржавой железной решетке. Она была обнажена, если не считать багряного комбинезона из запекшейся крови. Траффорд с содроганием узнал в ней Чанторию.
— Добро пожаловать, Траффорд, — сказал инквизитор, снимая клобук. — Меня зовут брат Искупитель. Храм назначил меня инквизитором вашего прихода. На моем лице вы можете видеть надпись "Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе", — и нет на свете другого лица, которое выражало бы столь же неоспоримую истину. Ваша жена сообщила нам, что вы любите издеваться над детьми.
Траффорд попытался отрешиться от страшного зрелища, которое открылось его глазам, и спокойно все обдумать. В Госбанде ему не сказали, в каком именно преступлении против веры он обвиняется, но поскольку Чантория тоже попала сюда и поскольку инквизитор упомянул об издевательствах над детьми, можно было с большой долей вероятности предположить, что причина его ареста — вакцинация Мармеладки Кейтлин.
Хотя живот ему сводило от ужаса, Траффорд увидел в этом проблеск надежды: ведь это значило, что здесь могут ничего не знать о его связях с гуманистами. Конечно, его казнят за то, что он сделал дочери прививку, но теперь, когда Мармеладка Кейтлин умерла, Траффорд уже не боялся смерти. Боли — да, но не смерти. Теперь Траффорду были небезразличны только Сандра Ди, которую он любил, да еще его глубокая вера в гуманизм и живительную силу разума. Единственным долгом, который у него остался, было защитить все это, и в его мозгу мгновенно сложился план действий. Раз они знают о вакцинации, то первой их задачей будет выяснить, как (или, по крайней мере, кем) она была проведена. Поэтому Траффорд решил не называть имени Кассия до тех пор, пока его организм не откажется терпеть пытки, и надеяться, что брат Искупитель не заподозрит о наличии у него других секретов и не станет менять линию допроса.
— Все, что я сделал, я сделал один, — сказал он. — Ни моя жена, ни мои знакомые не имеют к этому никакого отношения.
— И что же вы сделали, Траффорд? — осведомился инквизитор.
— Мне нечего вам сказать.
— Ах, так значит, это секрет? — спросил брат Искупитель. — Чантория рассказала мне, что вы умеете хранить секреты. Это правда?
— Я не скажу вам. Это секрет, — сказал Траффорд и секунду спустя уже лежал распростертый на бетонном полу с острой болью в челюсти, хрустнувшей под чугунным кулаком тюремщика.
— Вы устроили своей дочери вакцинацию? — спросил брат Искупитель.
— Какое это теперь имеет значение? — с трудом выговорил Траффорд. — Она все равно умерла.
— Когда я спрашиваю, вы должны отвечать, Траффорд.
Траффорд получил жестокий пинок сзади. Его щека была прижата к влажному бетону, и он не поднял головы, чтобы посмотреть вверх. Вместо этого он скосил глаза и увидел, как сапоги брата Искупителя пересекли комнату и остановились у подножия решетки, на которой висела Чантория. Траффорд услышал громкий металлический лязг, и обмякшее, избитое тело Чантории мешком рухнуло на пол, так что ее покрытое кровоподтеками лицо очутилось не дальше чем в трех футах от его собственного. Сначала он подумал, что она без сознания, но ее глаза открылись, и их взгляды встретились.
— Прости, — сказал Траффорд.
Чантория силилась ответить, но ее распухшие, окровавленные губы отказывались ей повиноваться.
— Я это заслужила, — наконец прошептала она. — Мы оба заслужили. Мы бросили вызов Богу.
— Если Бог одобряет то, как с тобой поступили, ему надо было бросить вызов, — ответил Траффорд. — Тогда он не лучше дьявола.
Должно быть, в этот момент его ударили ногой по голове, так как он потерял сознание, а когда пришел в себя, обнаружил, что прикован к той самой решетке, с которой сняли Чанторию. Металлические прутья вдавливались ему в лицо. С обнаженного тела капала ледяная вода, и сквозь решетку он увидел перед собой тюремщика с пустым ведром.
— Заключенный очнулся, господин инквизитор, — сказал тюремщик.
Траффорд услышал позади себя шаги, и брат Искупитель, обогнув решетку, вновь появился в его поле зрения.
— Ваша жена показала, что вы разместили в интернете чужой родильный ролик вместо своего. Это правда?
— Да.
— Могу я спросить вас — зачем?
— Я считаю, что у каждого есть право на личную жизнь.
— Разве вы не гордитесь своим родильным роликом?
— Почему я должен гордиться естественным событием, в котором нет никакой моей заслуги?
— Потому что Храм велит вам гордиться всеми уникальными особенностями вашей личности, Траффорд, — вашим ростом, цветом волос, вашими мнениями, вашим выбором нательных украшений. Если, конечно, вам нечего скрывать. А вам есть что скрывать?
— Ничего такого, за что мне могло бы быть стыдно, если вы это имеете в виду.
— Тогда вы меня заинтриговали. Если вам нечего стыдиться, скажите на милость, зачем вам право на личную жизнь?
Траффорд ненадолго задумался.
— Оно необходимо мне, чтобы чувствовать себя человеком, — наконец ответил он.
— А может быть, затем, чтобы чувствовать себя извращенцем и еретиком?
Траффорд промолчал.
— А может быть, — продолжал инквизитор, — вы хотите личной жизни, чтобы вам не мешали читать? Что это такое, по-вашему?
Сердце у Траффорда ушло в пятки, когда он увидел в руках инквизитора томик "Происхождения видов", который еще вчера лежал у него под кроватью в обложке популярного журнала с заголовком "Чем грозит подтягивание ягодиц? Звезды на пляже — вид сзади".
— Это книга по естественной истории... Я люблю естественную историю.
— Читать работы антихриста Дарвина — это преступление против веры, Траффорд.
— Я знаю. Знаю, что я преступник.
— Где вы взяли эту мерзость, Траффорд?
— Нашел. Я часто нахожу книги. Все время ищу их, и вот... Если смотреть внимательно, их не так уж и мало вокруг. По большей части на чердаках брошенных домов, ну и на свалках, конечно. Да и прилив чего только с собой не приносит.
Траффорд видел сквозь прутья лицо инквизитора и пытался угадать, поверил он ему или нет. Но в водянисто-голубых глазах брата Искупителя ничего нельзя было прочесть.
— Я просмотрел страничку-другую, — сказал инквизитор. — По-моему, это полная чушь.
— Значит, вы и впрямь такой тупица, каким кажетесь, брат.
— Пять, — скомандовал брат Искупитель. Траффорд услышал хлопок и свист рассекаемого воздуха, и тут же его спину вспороло отчаянной болью, какой он еще никогда не испытывал. За этим последовали еще четыре удара бичом, а когда наказание завершилось, он уже плакал и молил о пощаде.
— Сегодня утром, — снова заговорил инквизитор, — ваша жена Чантория пришла к своему исповеднику и заявила, что вы сделали Мармеладке Кейтлин прививку. Это правда?
— Да.
Несмотря на терзающую его боль, Траффорд словно почувствовал прилив сил, когда инквизитор переключился с обсуждения книг на другую тему.
— Она сказала, что вы действовали ей наперекор, — сказал брат Искупитель. — Это тоже правда?
— Да, она была против. Она просила меня этого не делать.
— Тогда ее, возможно, помилуют. Это будет зависеть от решения Соломона Кентукки и воли народа.
Траффорд заметил, что внимание брата Искупителя снова возвращается к "Происхождению видов". Инквизитор опустил глаза и принялся лениво перелистывать книгу, которую держал в руках. Его необходимо было отвлечь, и Траффорд напрягся, соображая, в какую сторону повернуть беседу.
— Если Чантория созналась во всем добровольно, — сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрогнул, — зачем было так ее истязать?
К его облегчению, инквизитор захлопнул книгу и, презрительно хмыкнув, швырнул ее в жаровню.
