Случайно я очутилась между поэтом Мак-Коннаном и Авелем Мак-Адамом, сыном философа-примитивиста. Я сказала «случайно», так как не была знакома ни с тем, ни с другим; ни тот и ни другой вроде бы не обращали на меня внимания. И тем не менее, как только под покровом тьмы они удостоверились в анонимности (страусиной), каждый немедленно положил руку мне на бедро. Это совершенно не соответствовало моим намерениям; я пришла туда не ради глупых пустяков, а для того, чтобы прояснить два теоретических пункта, которые казались мне неясными. Используя свой обычный прием, я соединила обе руки, которые торопливо отдернулись, и смогла продолжить исследования.
Сначала я колебалась, выбирая между Мак-Коннаном и сыном Мак-Адама, но в конце концов решила, что предпочтительнее остановиться на экземпляре молодом и сильном, у которого феномены представлены с большей четкостью и быстротой (сеанс не будет длиться вечно), чем у индивидуума, несколько тронутого возрастом. Итак, я решилась взяться за Авеля.
Смещенным в сторону голосом миссис Богал начала издавать до странности претенциозные звуки, которые следовало воспринимать как фонемы какого-то слегка архаического марсианского языка; тем временем около нее материализовалось тщедушное привидение, чье сходство с Мэйв было столь очевидным, что никому из приверженцев даже не могла прийти в голову мысль о мошенничестве. Со своей стороны, я отметила, что брючная ткань Авеля довольно жесткая — наверное, местный вид твида. Затем я сделала несколько наблюдений общего характера, относящихся к разнообразию застегивания мужской и женской одежды; несомненно то, что мужчина предпочитает петлицу, а женщина узелок[*].
Но это не отвлекло меня от главного направления моих изысканий. Я была полна решимости окончательно определить свое отношение к противоречивым аспектам того, что держала в руке. Прежде всего я смогла убедиться в том, что у некоторых естественных объектов изменение объема и плотности происходит значительно быстрее, чем изменения, превращающие нейлоновый балахон в дирижабль. Пример выбран неудачно, поскольку предмет моего внимательного изучения обладал значительно большей плотностью, чем плотность такого устаревшего средства передвижения, как надувной шар. Затем, в результате целой серии легких надавливаний, я удостоверилась, что эта твердыня была равномерной во всех точках, после чего предприняла ритмичное растирание с целью проверить, возможно ли придать еще большую экстенсивность тому, что в начале моего эксперимента имело параметры жеваного кусочка жевательного табака. Несмотря на все старания, мне не удалось добиться конкретных результатов, для подтверждения которых у меня не было, впрочем, ни метра, ни компаса.
Я помедлила сразу переходить ко второму теоретическому пункту, оставленному в подвешенном состоянии, хотя меня и приободряло ощущение тепла и мягкой упругости предмета, который я сжимала в руке. Впрочем, я правильно сделала, что не поторопилась, ибо вскоре почувствовала, что в моей ладони забурлил поток, как из гейзера ударила струя и что-то залило мои пальцы. После этого изменение объема и плотности произошло в сторону радикально противоположную той, которая способствовала кризису, и я оставила в панталонном гнезде влажное и дрожащее невесть что.
Затем я перешла к изучению химического состава только что выжатой субстанции, используя при этом довольно грубые приемы качественного анализа, то есть ограничилась определением запаха, вкуса, текучести, растворимости и т. п. Несмотря на темноту, вещество показалось мне белесым, но это было не молоко. Как я и подозревала, этот продукт человеческой деятельности радикально отличался от мне известных и имел совершенно оригинальные свойства. Я почувствовала такую радость оттого, что мои гипотезы подтвердились, что немедленно задумала новый эксперимент, относящийся к области восстановления прежних объемов и плотности предмета. Я взялась за дело, но, к моему огорчению, свет загорелся раньше, чем я смогла добиться удовлетворительного результата. Наши соседи начали вставать, и я заметила, что сидевший перед нами Падрик Богал в ходе наших первых опытов оказался весь забрызганным. Авель Мак-Адам бросился промокать ему спину носовым платком. Богал гневно обернулся и рявкнул: «В чем дело?» Я глупо рассмеялась.
21 апреля
Утром позвонили в дверь. Я пошла открывать. Опять легавые. Однако у нас все было тихо. Один из них был не кто иной, как новенький полисмен с прошлого раза, другой — еще незнакомее первого — какой-то тип в просторном штатском костюме.
— Это его сестра, — сказал первый второму.
— Ваша мать дома? — спросил второй.
— Да.
— Мы хотели бы ее видеть.
Они проследовали за мной. В коридоре были очень корректны. Я открыла дверь в столовую; мама вязала носки. Она улыбнулась вошедшим. Они сели.
— Предложи господам стаканчик уиски, — предложила мама.
— Была еще другая сестра, — заметил первый полицейский.
— Теперь она живет в Гэлине, — сказала мама.
— Вы получали от нее в последнее время известия?
— Она посылает нам телеграммы каждый день. Видите ли, ей это ничего не стоит, она — почтовая служащая.
— Когда вы получили последнюю телеграмму?
— Сегодня утром.
— Когда она уехала?
— Позавчера.
Полицейский глубокомысленно посмотрел на маму. Затем продолжил:
— А ваша молоденькая экономка?
— Бесс?
— Да, молоденькая экономка, которая была здесь в тот вечер, когда вы устроили бедлам.
— О! Вовсе нет! — запротестовала мама. — Всего лишь потасовку третьей категории.
— Допустим. Так где она?
— Третья категория?
— Черт возьми! — ругнулся первый инспектор. — Везет же некоторым: попасть на такую дуру!
— Эта дурость кажется мне подозрительной.
— Допросите членов семьи.
— Где Бесс? — спросил меня держиморда. (Ни хера себе! Откуда я выудила это слово? Вот что значит французский язык!)
— Исчезла, — ответила я.
— Исчезла?
— Исчезла, — подтвердила мама.
— И вы не думали ее искать?
— Нет.
— А обратиться в полицию?
— Еще меньше.
Они вздохнули.
— А где ваш брат?
— У себя.
— Где это — у себя?
— Возле Харбертон-бридж.
— Он давно там живет?
— Приблизительно три месяца.
— А здесь его нет?
— Я ведь сказала, что он у себя.
Держиморда (как мне нравится это слово!) вопросительно глянул на своего начальника.
— Дом обыскивать бесполезно, — сказал тот.
— Так было бы надежнее.
— Бесполезно. Я все вижу.
Он осушил свой стакан и встал. Подчиненный сделал то же самое.
— Может, их предупредить? — спросил он.
— Примите ораторские меры, подобающие ситуации.
— Корректность — прежде всего.
Он повернулся к маме, прочистил горло и огласил:
— Ну, значит, так, уважаемая тетенька, мы сейчас тихонечко пойдем и скрутим вашего сына Джоэла, который ужасный злодей и убил вашу экономку Бесс, чтоб выпить ее кровь, чей труп нашли в бочке, которую он спрятал рядом с Ист-Уоллом.
Поскольку мы замерли и замолчали, он добавил:
— Я сейчас быстренько плесну вам по глотку уиски, чтоб взбодрить после известия об этом страшном преступлении, а сами мы, безумно поспешая, двинемся на арест Дублинского Вампира.
И они удалились мерным шагом.
Мы даже не успели допить свой ободряющий глоток, как, медленно отворив дверь, на цыпочках вошел папа.
— Что тут происходит? — прошептал он.
— Легавые, — прошептала я.
— Чего они хотят?
— Арестовать Джоэла.
При этих словах мама, которая наконец что-то поняла, жалобно запричитала.
— Заткнись, — оборвал ее папа.
Она замолчала.
— Они ушли?
— Кажется, да.
Он сходил проверить, вернулся и уселся перед стаканчиком уиски. В его отсутствие мама накапала себе двенадцать-пятнадцать ободряющих капель.
— Чего они к нему прицепились, к Джоэлу?
— Он убил Бесс. Он — вампир. Так они говорят. Я им не верю.
— Не веришь? — удивилась мама. — Но раз они говорят...
— Джоэл пьет кровь! Да эти держиморды хотя бы раз на него взглянули! Если бы они его увидели, то сразу бы поняли, что он не способен ее пить, эту кровь, даже через соломинку, как это делают приличные вампиры. Он не способен пить даже воду!
— Ты его недооцениваешь, — мягко заметила мама. — У него ведь не исключительно алкогольный рацион.
— Я уверена, — ответила я, — что кровь для него — это сильнейший удар по печени.
— А может, он об этом не подумал?
Папа с силой ударил кулаком по столу.
— Хватит, — рявкнул он.
Потом, успокоившись, произнес:
