Злорадный смех наполнил комнату. Бочкарёв закричал:
— Никто! Ха-ха-ха! И зовут меня Никак! Ха-ха-ха! У меня нет тени! Ха-ха-ха! Мой голос не отзовётся эхом в лесу! Ха-ха-ха! Меня нельзя любить, потому что я не сделал ничего хорошего! Ха-ха-ха! Меня невозможно ненавидеть, потому что я не сделал ничего плохого! Ха-ха-ха! Я вообще ничего не сделал! Ха-ха-ха! Я прозрачен, как невидимка! Ха-ха-ха! Никто из вас не знает, на что способен Никто! В три дня уложусь! Один сработаю!
Бочкарёв скатился с дивана. Упав на пол, Артём лежал без движения до той поры, пока стали невыносимы мысли о том, что в школьные годы из-за надуманных недугов он лишил себя такого поистине здорового счастья, как уроки физкультуры. Прокляв врачебную справку, которая в школьном обиходе зовётся освобождением, Бочкарёв принял упор лёжа. Без видимых усилий Артём отжался сто раз. Не удовлетворившись отличным результатом, он продолжил силовое упражнение, пока не довёл цифру отжиманий до ста пятидесяти.
Сверхчеловек, поднявшийся с пола, подозвал кота, взял его на руки и произнёс:
— Дымок, тебе придётся меня выслушать. Твоя задача — мурлыкать от удовольствия, потому что мой рассказ того стоит. Ты, наверное, сейчас думаешь, что слова человека обязательно должны подкрепляться делом? Дым, ты действительно учёный кот. Обещаю, что натру на ладони мозоль, гладя твою спину во время рассказа, который имеет прямое отношение к моей миссии.
— Мур-р-р, — завёлся кот от руки, опустившейся ему на голову.
— Я рад тому, что ты являешься молчаливой тварью, не владеющей инструментом под названием язык. Люди любят выдавать чужие тайны, а ты любишь сметану. Люби сметану, Дым. Она полезна для здоровья. Несмотря на то, что кошачий лексикон ограничивается двумя словами, на эти «мур» и «мяу» я полагаюсь всё же больше, нежели на богатый словарный запас некоторых знакомых мне болтунов. Дымок, ты не сдашь своего хозяина даже в том случае, если тебя будут пытать на дыбе. Я прав?
— Мур-р-р, — немедля согласился кот, чтобы хозяину не пришло в голову прервать поглаживания.
— Знаешь, меня всегда раздражал тупой героизм Степана Разина, который не проронил ни звука, когда его жгли калёным железом. Зачем это? Типа, он не чувствовал боли. Чувствовал, Дым, ещё как чувствовал. Люди относятся к слабым существам; стоит человеку слегка пораниться, как он сразу меняется в лице. А тут пытка, Дымок. Стенька должен был орать благим матом, визжать, если хочешь. В этом нет ничего зазорного, если, конечно, твои крики не пересыпаны именами, паролями и явками. Так нет же. Разин молчал, как тургеневский Герасим. Чего он добился? А добился он того, что своим презрением к боли ещё больше озлобил своих истязателей. Издеваясь над организмом Степана, палачи наверняка думали, что они-то бы точно орали, если бы их так пытали. В общем, казак хотел показать катам, что он сильнее их и духом, и телом. Ошибочная позиция. Кто он такой, чтобы считать себя выше других людей? Пусть и озверевших убийц, но людей. Кем он себя возомнил? Если что, он сам — убийца. Кто его просил бросать княжну в реку? Герой, блин. Да, я согласен с тем, что все бабы — б…и, но это не даёт нам право убивать их или даже просто бить. Согласен?
— Мур-р-р, — не стал спорить кот, так как слова хозяина продолжали подкрепляться приятными поглаживаниями.
— Дымок, скажу тебе по секрету, что Родина — это не картинка в твоём букваре, не хорошие и верные товарищи, живущие в соседнем дворе, не песня, которую пела нам мать, — а проститутка Маша из соседнего подъезда. Да, проклятый кот. Шалава Маша — это тоже моя Родина. Если кто-нибудь спросит меня, люблю ли я Россию, то я отвечу: «Что за вопрос?! Я люблю её и сверху, и снизу, и спереди, и сзади, и лёжа на кровати, и сидя в кресле, и стоя на полу. Я даже плачу ей деньги за то, что люблю её. Вот такой я патриот». Дымок, почти все мужики обожают свою страну. Их магнитом тянет к ней, так как на кону — честь России. В прямом смысле, в самом прямом смысле. Чтобы называться настоящим мужчиной, надо обязательно иметь Родину. Чем чаще ты её имеешь, тем лучше. Дым, у твоего хозяина попёрли грязные мысли. А ты как хотел? Хочешь, чтобы дежурных по стране называли ажурными по стране? Хочешь, чтобы над нами смеялись? Хочешь, чтобы нас за лохов держали? Нет, не выйдет. Мы не мальчики для битья. Теперь я не успокоюсь, пока окончательно не вымажу свои соображения в саже. Так вот, если при встрече с другими мартовскими котами ты начнёшь хвастать тем, что любил Родину в уютной постели при мягком свете ночника, то тебя осмеют и правильно сделают. Согласись, что так всякий патриот сможет. Другое дело, если ты любил её на фрезеровочном станке под несмолкающий шум механизмов в сверхурочное время, если ты имел её в ржаном поле под палящими лучами солнца во время жатвы, если твои стоны о её погибающей чести слышали сточные канавы, тёмные подворотни и зловонные подвалы. Вот этим можно хвастать перед опытными мужиками. А в мягкой постели на чистых простынях и дурак сумеет. Запомни это, Дым. На этом присказка заканчивается, и начинается сказка, семейное предание, на которое я буду опираться, когда пойду в народ. Приготовься слушать.
— Мур-р-р, мур-р-р, мур-р-р, — произнёс кот, что на его языке означало примерно следующее: «бомби, хозяин, только больше не надо утюжить меня против шерсти, как это случилось в ту проклятую секунду, когда ты уподобил свою человечью страну блудливой кисоньке из соседнего подъезда».
— В 1943-ем году мой дед стал дезертиром. Точь-в-точь, как у поэта: «Иную явил он отвагу. Был первый в стране дезертир». Он пересёк линию фронта предателем, а вернулся назад героем Советского Союза. Как тебе?
— Мур-р-р, — мурлыкнул кот, потому что слова хозяина не расходились с делом.
— Товарищи по полку заклеймили деда позором, но это ещё полбеды, потому что человек не может угодить всем. Для кого-то ты — хороший, для кого-то — плохой. Из-за предательства деда пострадала бабушка, её сослали в Соловецкие лагеря. Такое было время. Люди и за меньшие проступки от Сталина по рогам получали, а иногда вообще ни за что, ни про что четверть века за колючей проволокой проводили. Мы с тобой по сравнению с нашими стариками сейчас как сыр в масле катаемся, а ещё ноем, на жизнь жалуемся. А Коба замурован в аду, это я тебе со всей ответственностью заявляю. Если хочешь, то я назову тебе срок отсидки диктатора в котлах с кипящей смолой. Двадцать пять миллионов лет без права переписки. К слову, если бы все современные госслужбы работали с такой же самоотдачей, как НКВДшники в эпоху Сталина, то Россия быстро поднялась бы с колен; даже у этих злыдней есть чему поучиться. Как думаешь?
— Мур-р-р, — поддакнул кот.
— Дымок, а вообще надо ли России подниматься с колен? Между прочим, эта самая лучшая в мире поза. Колени преклоняют перед Богом в минуты молитвы. Кот, мы с тобой живём в такой стране, в которой ни в коем случае нельзя стоять, гордо выпрямившись, потому что сразу возникают большие проблемы. Величавая осанка — это не для нас; чем больше распрямляется позвоночник, тем больше нация слабеет. А на коленях с согбённой спиной мы непобедимы. Ты солидарен со мной?
— Мур-р-р, — с привычной интонацией отозвался кот, но хозяин перевёл ответ своего питомца как «не совсем».
— Что, что? Не совсем? Дым, ты что: пьяный в дым что ли? Как это не совсем согласен? Интересно, что я, по-твоему, мог упустить? Нет, не надо мне твоих подсказок. Дай-ка я сам догадаюсь… Может быть, горох?
— Мур-р-р, — сказал кот, что означало: «шаришь, кабан».
— Что ж ты раньше молчал, провидец бессловесный? Знаешь, кто ты после этого? Шерстяное чучело, мартовский прелюбодей, пожиратель сметаны — вот ты кто. Конечно, из-под колен надо убрать горох, стоять на нём не очень-то приятно. Да, единственное, что сейчас надо сделать, — это убрать горох и подстелить под колени бархатную подушечку навроде той, какая имеется у тебя на каждой лапе. Но ни в коем случае не вставать, иначе опять всё испортим.
— Мур-р-р, — крутилась старая пластинка.
— Как там у Магурова: «На колени, Лёха!.. Все дежурные по стране — на колени!». Яша даже сам не понял, в какую глубину он проник. Если Магуров увидел только дерево с красивой кроной, то мы с тобой узрели корни, находящиеся под землёй. Они не такие пригожие, как листочки, зато питают ствол. Всё их стояние на ногах перед Домом правительства закончилось бы плачевно, если бы они не уменьшились в росте во время клятвы. Яша воздействовал на подсознание людей, и это привело к тому, что дежурных, в конце концов, поддержали. Ведь так?
— Мур-р-р.
— Да, мы с пацанами составляем неплохую команду. Нет, просто отличную, Дымок. Прости за наглость, но мы знаем всё. Знаем или интуитивно чувствуем, что, в принципе, одно и то же. Дежурные безошибочно выбрали тропу, по которой надо идти. У нас тяжёлая поступь, но иначе нельзя. Мы избрали гротескный стиль, но по-другому никак. Мы используем шоковую терапию, но не спеши нас осуждать. Без жёсткого вмешательства организм всё равно бы умер, а мы с парнями пытаемся вернуть мёртвые души к жизни с помощью электрического разряда. Это вовсе не значит, что способы воздействия на общественное сознание, к которым прибегали наши предшественники, были хуже наших. Вовсе нет. Просто мы начали разогревать на пионерском костре замороженный помёт, чтобы он завонял, и люди ужаснулись тому, в каком дерьме они живут. Как тебе наше ноу-хау? Знаю, что не очень. А чё делать? Если что, то мы сами задыхаемся от смрада, но противогаз всё равно не надеваем, чтобы находиться со всеми в равных условиях. Ведь в равных же?
