Счастье очень эгоистично. Даже эгоистичнее меня. И Курочкин исчез, как назло.
– Ни фига себе, – сказала я. – Ну ты даешь... И что ты теперь чувствуешь?
– Очень странное чувство. Я космос, и внутри меня целая вселенная, которая меня щекочет. Что-то вроде этого.
Нужно срочно выпить водки, почувствовала я.
Спустилась вниз, в гостиную, и выпила. На сей раз без Васьки.
Помню, Капа пытался подсунуть мне под нос бутерброд с засохшей колбасой, но я гордо отворачивалась, отвечая:
– Настоящие женщины не закусывают!
Помню, Митя рассказывал историю про кого-то из кандидатов в мэры, просившего: «Пожалуйста, обязательно отразите в листовке, что для меня праздник Восьмое марта неразрывно связан с армией!»
Указал ли Митя это в листовке, я, честно говоря, прослушала. Вообще я не люблю праздник Восьмое марта. Потому что он каждый раз выпадает на предвыборный цикл, а, значит, приходится писать бесконечные поздравления – от партий, от кандидатов-одномандатников, поздравления для радиоэфиров, для теледебатов, для открыток, для женщин-предпринимателей, для женщин-бюджетниц, для женщин-военных...
У меня есть несколько заготовок, из которых можно сложить практически что угодно. И есть несколько самодеятельных перлов, которые кандидаты сочиняли на свой страх и риск. Один помню почти наизусть: «...и в этот ясный и сумрачный день, стоя у прилавка в подарочной суматохе, я ловлю себя на том, как мне повезло. Повезло родиться в мире, полном женщин. У самой прекрасной, самой лучшей мамы на свете. И стоя у витрины, мое сердце сжимается от сильного чувства любви к дорогим женщинам. Этот праздник, я уверен, так же будоражит души многих мужчин».
Ага, будоражит. Кстати, неплохо было бы заняться сексом. Даже неважно, с кем. Неважно, как, и даже не суть важно, в какой позе. Просто – здоровым человеческим сексом вместо этого ползучего умствования. Мы слишком много пьем, слишком часто занимаемся вредным и отравляющим душу самокопанием, улетаем, прилетаем, покупаем новые мобильные телефоны, красим волосы, сидим на креативных совещаниях, врем – и все для того, чтобы вот так посреди пьянки вдруг ощутить отрезвляющее одиночество.
Я вспомнила себя в Таиланде в августе. Почему всякий раз, когда нам принадлежит целый мир, мы торопимся набрать в нем знакомого мусора? Ведь этот мусор, как его ни перемалывай, не станет съедобным...
Рядом Капа пытался отгрызть крышку с бутылки текилы, хотя даже мне было видно, что крышка отлично отворачивается. Нет, все-таки важно, с кем заниматься сексом... Например, с Капой я бы не смогла.
– Ну что, бухнем? – оживленно хихикнул Капышинский.
– Еще как!
Чуть попозже мрачный Перцель пытался избить Митю пластиковой бутылкой, пока Васьки не было в комнате. Просто так, ни за что. На этом моменте я, видимо, задремала... А на что было смотреть? Сценарий вечеринки вырисовывался довольно отчетливо – сейчас все напьются, кто-нибудь заблюет туалет и ванную. Васька со своей внезапно свалившейся беременностью будет отрешенно сидеть в кресле, такая теперь чужая для меня, а где-то далеко будут считать бессмысленные голоса, отданные за Петрова.
* * *
Очнулась я уже после полуночи, на диване, от шумного появления Гарика. Вернее, от шума – у Капышинского дрогнула рука со стопкой, и текила пролилась мне за шиворот. Считать себя трезвой я никак не могла, и очень раздражал привкус бензина во рту. Васька с Перцелем, обнявшись, спали в кресле, и больше в зале никого не было.
– Что, дрыхнете?! – орал Гарик, переступая через пустую стеклотару – Подъем, касатики! Мы рождены, чтоб сказку сделать быдлу!
Я подумала: надо записать фразу в цитатник. Фразы Гарика в моем цитатнике и так преобладают. Например: «Дашка, знаешь девиз политконсультанта? Не суетись под клиентом, клиент потеет и соскальзывает». Или классическое: «Удачи и лохов побогаче!» Или до сих пор актуальное: «Неважно, как голосуют, – важно, кто считает».
– Гарик, есть результаты?
– Есть. Но пока неутешительные. Я бы подождал других. Уверен, они не за горами.
– Ага, всего четыре года ждать, – глумливо хихикнул Митя.
– Р-разговорчики!
– А как там у нас на избирательных участках?
– Ста-би-ли-зец! Мы с Бироновым идем нос к носу по Северской области. По Красноярскому краю подсчитали процентов двадцать – мы лидируем. По Новосибирской и Томской областям столько же подсчитали – первый Бироныч. А кремлевские чуваки молодцы! Создали-таки интригу под конец выборов... все прям как будто по-настоящему!
– Что-то я запутался, – жалобно сказал Андрес, выползая из туалета. – Гарик, кто такой этот Биронов?
– Дорогой мой Андрюша, – дурашливо пропел Гарик, – так ведь это и есть наш новый президент, ставленник Кремля и настоящий кандидат! Петров и Погодин – мишура, гарнир к главному блюду. Умные люди сначала закормили этими ребятами всю страну, а потом на их сером фоне показали Биронова – на танке и с автоматом! Наш душка-Петров послушно сдал свои позиции, а Погодина изначально не брали в расчет, хоть его и лоббировала одна мощная группировка. Но они перемудрили с этими катастрофами и воскрешениями, и он «съехал» сам, без чужой помощи. Корона досталась генералу Биронову. Народ в восхищении – сильная рука, а глаз, как у орла!..
Гарик почти кружился в танце и вообще не производил впечатления человека, который с треском проигрывает избирательную кампанию. Это казалось подозрительным, и Андрес от имени всего коллектива решил внести окончательную ясность:
– А нам сейчас выгоднее, чтобы кто выиграл?..
Не только Андрес, но и проснувшийся Перцель, и вообще все мы с живым интересом взглянули на Гарика. Но тот ловко вывернулся:
– Нам выгоднее, чтобы победили мелкобуржуазные массы. Потому что они – наш гарантированный кусок хлеба на ближайшие лет двадцать. Мелкобуржуазным массам можно скормить все что угодно, особенно если они прогрессивные. Это я в Интернете прочитал вчера. А поскольку новое поколение наших масс, то, которое воспитано на телепузиках, едином госэкзамене и «Доме-2», все, как один, мелкобуржуазное и прогрессивное, то, стало быть, мы при любом раскладе побеждаем.
Мы, конечно, впечатлились. А я даже протрезвела.
– Нет уж, тут ты, пожалуй, врешь. А какой же у нас будет государственный курс?
– А что – курс? – устало переспросил Гарик, и вдруг стало особенно заметно, что вид у него осунувшийся, а улыбка не выглядит, как раньше, холеной. – У государства, Капа, свой курс, а у нас свой. Они практически никогда не пересекаются. В этом и есть особый путь России. Вот ты, к примеру, что хочешь строить – капитализм или социализм? Или ты, может, хочешь строить муниципальное жилье для бюджетников? А я хочу достроить свой собственный дом в Подмосковье. Привезти туда жену. Продавать честным людям честные товары и больше никогда не выдавать жабу за бабу. Поэтому дай-ка мне текилу...
Некоторое время мы сидели в полной тишине, если не считать, что у Гарика и Перцеля все время трезвонили мобильники. Потом Васька осторожно, но крепко ухватила меня за руку и вытащила на мороз. Там я выяснила, что всхлипываю и глотаю слезы. Если их не глотать, они мгновенно застывали на щеках полосками ледяного пластыря.
Я была так увлечена глотанием слез, что Курочкин смог подойти незаметно. Я рассмотрела его, когда он уже стоял рядом.
– Дашка, – шепнул он и схватил меня в охапку – Дашка, ты почему тут стоишь на морозе?
– Тебя жду.
– Дарья, ну почему я опять нахожу тебя пьяной? Да что это... Буквально на неделю нельзя оставить...
Он еще что-то говорил и говорил, боясь выпустить меня из рук. А я глотала слезы, ставшие неактуальными, смотрела на него и ясно понимала, что нас ждет долгая и неизбежно счастливая жизнь. Курочкин выглядел даже хуже, чем все мы: брови страдальчески искривились, и вообще у него был вид человека, изнуренного тяжким физическим трудом. И он был мне очень, очень, очень нужен. Любым.
– Где ты был? Что с тобой делали?
– Был в Москве, естественно. Объяснял, что моя миссия выполнена. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то провалена. Но это, как говорится, вопрос терминологический. Главное, что мы поставили точку.
– В выборах?
– В работе с Кремлем. Я свободен.
Мысли пробирались ко мне с трудом – то ли из-за текилы, то ли из-за мороза, и только через минуту я сообразила:
– Тебя уволили?
– Не совсем, – уточнил Курочкин, – я сам принял решение уйти... в другие сферы. Политика из меня категорически не вышло, как ты понимаешь. Займусь бизнесом, есть у меня кое-какие наметки, кое-какие связи... Пусть только все успокоится после выборов. И вот теперь, Дарья, я должен со всей строгостью тебя спросить: готова ли ты бросить политические технологии, как и говорила, и хотя бы полгода пожить нормальной, богопослушной жизнью недалеко от океана? Мне нужно исчезнуть на время, отдохнуть, набраться сил... Как тебе идея пережить эту зиму в теплых краях – с обыкновенным, скучным, респектабельным, но зато вполне благонадежным человеком?
