Педро решил, что сейчас же отправится к торговцу карнавальными костюмами, но сначала зайдет к матери Корвалана. Она его хорошо знает и, если ей только известно что-нибудь относительно Эрнесто, не станет скрывать.
Он торопливо распрощался с Чаконом. Чтобы сократить путь, он решил пересечь город напрямик, по главной улице. Делать так не следовало, но Педро понял это слишком поздно.
Он не учел, что после долгих скитаний по джунглям вид его был не совсем обычен для городского жителя. Возле бара «Эль Копетин» его остановил патруль и потребовал документы.
— Да какие еще вам документы! — обиженно завопил Педро, думая взять смелостью. — Чего вы в самом деле привязались к человеку! Меня тут каждая собака знает, я работаю в авторемонтной мастерской сеньора Риверы!
Пьяный патрульный икнул и дал ему подзатыльника. Другой нахмурился.
— Погоди, погоди, — сказал он. — В чьей мастерской, говоришь? Кто хозяин?
— Дон Анастасио Ривера, вот кто! — Педро потер затылок. — Нельзя уже на улицу выйти, чтобы тебя не схватили! Тоже мне свобода!
Он тут же заработал еще одну оплеуху, на этот раз едва удержавшись на ногах.
— Идем-ка, — сказал патрульный. — Сейчас проверим.
Все это происходило на улице, а за зеркальным стеклом в баре сидел за столиком сам дон Тачо в компании двух офицеров. Один из них, только что вернувшийся из «умиротворительной экспедиции», был пьян и хвастал своими подвигами. Другой слушал со скучающим видом.
— Там теперь полное умиротворение, — бормотал пьяный, роясь в блюдце с закусками. — Ум-ми-ротворили всех от семнадцати и выше… Это, понятно, мужчин. Женщин мы — ха-ха-ха-ха! — удовлетворили. Что есть главная задача освободительной армии на данном этапе? — он подцепил зубочисткой маслину, отправил ее в рот и, жуя, назидательно поднял палец. — Главная задача — умиротворять мужчин и удовлетворять женщин. А?
Он качнулся и посмотрел на собеседников бессмысленно вытаращенными глазами.
Дон Тачо вежливо улыбнулся. Второй офицер зевнул и посмотрел на часы.
— Не повторяй избитых острот, Луис, — сказал он. — Ты знаешь, за что был умиротворен Авель? И довольно пить.
Пьяный собрался возражать, но тут в бар ввалился патруль с каким-то оборванцем, и солдат направился прямо к их столику.
— В чем дело? — недовольно спросил трезвый офицер.
— Прошу прощения, мой комендант! — гаркнул патрульный. — Задержан один подозрительный и говорит, будто работает в мастерской сеньора Риверы. Вот мы и зашли проверить. Я видел сеньора через окошко…
Дон Тачо с любопытством посмотрел на бродягу и поднял брови.
— А, Родригес, — сказал он. — Где это ты пропадал?
— Ваш рабочий? — спросил комендант. — Значит, не врет?
— М-м, как сказать… Был мой, не отрицаю. Но с месяц назад я его уволил.
— Вот как! — сказал офицер и посмотрел на Педро. — Где же ты шатался весь этот месяц? Был в армии?
— Чего там в армии, — буркнул тот. — В армию берут с восемнадцати, не знаете вы, что ли? Работу искал, вот где был! А потом началась вся эта канитель.
— Красный! — рявкнул вдруг пьяный, прицеливаясь в него указательным пальцем. — По роже вижу, что красный. Отвечай, сволочь, когда с тобой разговаривает офицер армии освобождения!
— Тише ты, — сказал ему комендант. — Дон Тачо, вы осведомлены о взглядах этого парня?
— Ну, — дон Тачо пожал плечами, — взгляды у него были всегда, м-м-м… довольно левые, безусловно. Собственно, из-за этого я его и уволил. Сочувствие аграрной реформе и всякие такие штучки…
Педро лизнул губу и затравленно глянул вокруг. Пьяный, боком вывернувшись в кресле, уже нашаривал непослушными пальцами застежку кобуры. Комендант остановил его руку.
— Увести, — кивнул он. Солдаты поволокли Педро к выходу. — Эй, капрал! Оформите задержание, и пусть пока сидит. Там разберемся.
— Все равно расстреляю, — убежденно сказал пьяный. — Я этих с-стервецов…
— Лейтенант, вы не правы, — улыбнулся дон Тачо. — Этих стервецов в Гватемале слишком много, чтобы можно было всех расстрелять. Должен же кто-то работать, не так ли?
Педро привели в здание комендатуры и заперли в пустой комнате. Он посидел несколько минут в углу, опершись подбородком на колени, а потом им овладело страшное отчаянье от мысли, что он так глупо попался и теперь не увидит Аделиту и ничего не узнает об Эрнесто. Ему даже захотелось умереть. Лучше бы застрелили на месте! Он вскочил и, подойдя к двери, стал бить в нее ногами и выкрикивать всякие ругательства в адрес «освободителей». Сначала ему просто приказали замолчать; потом, когда он продолжал шуметь, дверь вдруг распахнулась — он едва не вывалился наружу, — и страшный удар по лицу заставил его отлететь к противоположной стене камеры. Вошедший солдат притворил за собою дверь, снял пояс, обернул вокруг кулака и стал неторопливо избивать лежащего на полу арестанта — по голове, по ногам, по животу, по чему придется. Педро, защищая лицо руками, катался по полу и удерживал крики. Когда солдат ушел, он с трудом сел, сплевывая кровь. Что-то твердое уперлось ему под мышку, он пощупал и не сразу узнал рукоятку ножа. Удивительно, что его даже не обыскали!
Все его тело было избито, один глаз быстро затекал опухолью и уже почти не видел, три зуба шатались. Но он не чувствовал боли — ненависть жгла его сильнее, чем рубцы от солдатского ремня. Теперь ему уже не хотелось умереть.
Пока у него есть нож, он с ними еще поборется. Он мог бы убить солдата, который его избивал. Но солдат — это для него не добыча. Дураки, они думают, что имеют дело с мальчишкой, которого можно укротить ремнем! Он сумел взорвать штабной «паккард», минировал его под носом у часового, пока лейтенант за рулем слушал музыку! Если бы они только знали, кто попался им в руки…
Никакого солдата он убивать не будет. Если его все же вздумают обыскать и найдут нож, тогда другое дело, тогда придется пустить его в ход против кого бы то ни было. Но пока он этого не сделает. Пока он вооружен, у него есть надежда на свободу. Сумел же уйти Эрнесто Корвалан!
Стоя на пороге своей хижины, Мамерто смотрел на приближающиеся машины и пытался отгадать, куда они едут.
Какое-то предчувствие говорило ему, что они могут остановиться здесь, у подножия холма. Но это было бы слишком скверно, если бы они остановились именно здесь, и поэтому он предпочитал просто не думать о такой возможности.
Машины были еще далеко. Они то скрывались за поворотами извилистого шоссе, то снова появлялись и с каждым разом становились все ближе. Дорога здесь довольно оживленная, и это вообще могли быть совсем другие машины, не обязательно те. Но даже если это действительно те машины, то что в этом страшного? Они могли ехать на финку старика Орельяны, или к Монсону в «Грано-де-Оро», или еще куда-нибудь…
Сейчас все хозяева ездят друг к другу в гости. С поздравлениями, надо полагать. Ну и, конечно, чтобы выпить. Говорят, старый Гарсиа третьего дня закатил у себя в «Эль-Прогресо» такой пир, что переплюнул те фьесты, которые когда-то устраивал Монсон. Сам Монсон на этот раз ничего не устроил. Понятно, когда у человека такое несчастье! Коммунисты украли у него дочку, нинью Джоанну. Падре Теодосио говорил об этом в церкви. Они знали, что Монсон против них, и украли нинью в ту самую ночь, как началась война. Действительно, жаль человека, и еще больше жаль девушку…
Машины затормозили разом у подножия холма, и из них на обе стороны высыпали люди. Мамерто обеспокоенно оглянулся на дверь своей хижины и принялся считать приехавших. Ему удалось насчитать шесть человек, среди них Монсона и Орельяну, а потом он сбился. И все они направились к хижине вверх по холму.
— Мамерто, — позвала изнутри Каталина. — Я так и знала, что к нам сегодня приедут! Мамерто, ты не спорь с ними, отдай им ихнюю землю, если они захотят… вчера они убили Хасинто, потому что он спорил…
— Молчи, жена, — сурово ответил Мамерто, несколько раздраженный вмешательством женщины в мужские дела. — Эта земля не ихняя, я получил ее от правительства, и у меня есть Бумага…
Он почесал одну босую ногу о другую, глядя на непрошеных гостей и решая, идти к ним навстречу или не идти. Подумав, что вежливость никогда не помешает, он вышел из-под навеса и с достоинством направился по тропинке. Впереди группы шли Монсон, немец — его старший капатас — и молодой Гарсиа с висящим под — мышкой автоматом. На полпути они встретились.
— Ола, Мамерто, — сказал капатас. — Как идут дела?
— Добрый день, дон Энрике, спасибо… работаем понемногу…
— Это правильно, — кивнул немец. — Кто не работает, тот, как говорится, и жрать не получает. Кстати, Мамерто, ты случайно не марксист?
