Заткнув уши, я ждала появления Шломин — должна же она отреагировать на эту ненормальную какофонию! Но, видимо, здесь существовали иные понятия о норме. Время шло, но никто не выходил. Неужели хозяйки нет дома? Я беспомощно взирала из-за калитки на беснующуюся свору. Может, с ними нужно поговорить? Поискав, к кому бы тут обратиться, я выбрала голубоглазого пса-инвалида с ампутированной передней лапой. По идее, подобные увечья должны способствовать сердобольному отношению к страждущим и гонимым. Хотя в литературе описан и прямо противоположный пример в лице капитана Сильвера.
— Привет, земляк! — изо всех сил крикнула я. — Привет! Земляк!
Собаки постепенно перестали лаять: их явно интересовало, что я могу сказать в свое оправдание. Польщенный особым вниманием правонарушительницы, капитан Сильвер навострил уши.
— Не знаю, почему, — льстиво проговорила я, — но мне кажется, что ты сможешь понять. Оттого, что ты с севера, что ли?
Пес склонил голову набок и зарычал, подрагивая верхней губой. С севера, не с севера — моих аргументов явно не хватало. Я в отчаянии ухватилась за прутья калитки.
— Мне нужна Шломин! Шломин! Позовите Шломин!
Капитан Сильвер с неожиданной для инвалида ловкостью подскочил и щелкнул зубами у самого моего носа. Свора вновь сорвалась в яростный лай. Имя хозяйки определенно не являлось здесь решающим козырем. Тогда чье? Подчиняясь внезапному наитию, я потрясла калитку и завопила:
— Жаклин! Жаклин! Где Жаклин?! Хочу Жаклин!!!
Собаки вдруг разом смолкли и отступили. Вот он, волшебный пароль!
— Жаклин! — продолжала кричать я. — Жаклин!
Но меня уже услышали. Из-за угла дома, заливаясь тоненьким лаем, пулей вынеслась скандальная болонка. А за нею, как океанский лайнер за портовым катерком, чинно следовала собачница Шломин собственной персоной.
— Боже, деточка, — басом изрекла она, подойдя к калитке. — Да на вас лица нет. Вы что — заблудились? Из Гинот — через вади? Да еще и без воды! В такую погоду?! Боже… Пойдемте, я вас напою.
Звякнула щеколда, и я ступила внутрь, стараясь дышать ртом из-за острого запаха псины. Собачья армия, тут же потеряв ко мне всякий интерес, разбежалась по двору. Лишь голубые глаза коварного капитана Сильвера продолжали отслеживать каждое мое движение.
— Смотрите под ноги, деточка, — не оглядываясь, предупредила Шломин. — Вообще-то они делают свои дела у забора, но есть несколько новичков… Самоутверждаются, так сказать.
Мне стало смешно — вспомнился обелиск заурожайников. Дом собачницы стоял на невысоком фундаменте. По периметру цоколя шли редкие подвальные отдушины, наглухо закупоренные мутными стеклоблоками. Дверь в прихожую и гостиную была распахнута настежь; четвероногие друзья свободно разгуливали повсюду. Человеческое жилье в этом смысле представляло собой прямое продолжение собачьего двора.
— Садитесь, деточка, — хозяйка кивнула на диван. — Я сейчас налью вам воды.
Я села, гадая, можно ли вообще привыкнуть к столь сильной собачьей вони, — она подавляла здесь все прочие запахи, как асфальтовый каток — зазевавшихся букашек. Неудивительно, что все отсюда сбежали… Вернулась Шломин с двумя запотевшими стаканами; один сунула мне, второй поставила на столик.
— Выпейте оба, дорогая моя. Не торопясь, маленькими глоточками, — сказала она, усаживаясь в кресло.
Жаклин немедленно улеглась на коленях у хозяйки — видно было, что болонка рассматривает это место одновременно как будуар, пьедестал и командный пункт. Лишь с первыми глотками я поняла, насколько хотела пить. Даже дышать стало легче — благотворная вода примиряла со всем, даже с вонью. Шломин, милостиво кивая, наблюдала за моим возрождением.
— А я знаю, кто вы, — вдруг объявила она. — Видела вас с Борисом Шохатом. Вы его подруга. Так?
— Так, — согласилась я. — Меня зовут…
— Лина! — торжествующе воскликнула Шломин и заговорщицки прищурилась. — Как видите, мне и это известно… Не удивляйтесь, деточка: этот Бенда… он все про всех знает. Такой сплетник — Боже упаси! И давно вы с Борисом знакомы?
Глаза хозяйки искрились от любопытства. Видимо, отшельническая жизнь приучила ее дорого ценить каждую возможность сунуть нос в чужие дела. Прежде чем ответить, я с наслаждением прикончила второй стакан.
— Недавно. Мы познакомились на почве поисков Арье Йосефа. Вы ведь знали такого?
— А как же, — закивала она. — Но почему вы говорите об Арье в прошедшем времени? Что, уже нашли тело?
— Пока нет, — я вздохнула и поставила стакан на столик. — Вы не могли бы рассказать о нем хоть немного? Вдруг это поможет в наших поисках…
Шломин задумчиво почесала за ухом свою фаворитку. Болонка заурчала и закатила глаза.
— Рассказать?.. — собачница пожала плечами. — Честно говоря, и рассказывать-то особо нечего. Он ведь двух слов не мог связать на иврите. Как, собственно, и на английском. А по-русски говорить вообще не желал.
— А вы понимаете по-русски? — удивилась я.
— Что вы, деточка, откуда? — Шломин округлила глаза. — Но я была бы не прочь научиться…
— Как же вы общались?
Хозяйка рассмеялась.
— А никак! Непроницаемый языковой барьер. Потому-то я и говорю, что рассказывать нечего… — она наклонилась вперед и прошептала, словно по секрету от болонки. — Мой сын Ави вбил себе в голову, что между мной и Арье Йосефом было что-то… ну, вы понимаете… Полнейшая чушь! Полнейшая! Хотя мужчина он очень видный, вполне пригодный к… — ну, вы понимаете… Только как это возможно при такой пропасти в общении? Любой флирт, деточка, начинается с разговора, пусть даже совсем пустякового… — ну, вы понимаете. А тут — ноль, ничего, полная немота!
Шломин с сожалением цокнула языком.
— Зачем же он тогда приходил? — спросила я.
Она снова пожала плечами.
— По-моему, пообщаться с собаками. Собаки его понимали без слов. Очень любили… — Шломин вздохнула. — Ну, а еще он помогал. По хозяйству — это починить, тут прибить, там подкрасить. Мастер на все руки. И всё бесплатно. Я как-то пробовала сунуть деньги — не взял, обиделся. Больше не пыталась. Все мне тут наладил — кормушки, сарайчики, электричество… протечки все устранил. И ведь главное — просить ни о чем не надо — всё сам видит. Я ему и ключ от подвала дала — там мужнины инструменты остались. Сам придет, сам достанет, сам сделает… и уйдет, даже не покажет. Такой удивительный человек… так жалко его…
Лицо у собачницы вдруг сморщилось, и она заплакала. Пора было приступать к главному.
— Извините, Шломин, — я старалась говорить как можно мягче, чтобы не напугать ее раньше времени. — Возможно, это просьба покажется вам странной, и тем не менее… Нельзя ли заглянуть в ваш подвал?
Она подняла на меня недоумевающие заплаканные глаза.
— В подвал? Зачем вам?
— Понимаете, — терпеливо сказала я. — На этом этапе поисков важна каждая деталь, даже самая несущественная. А вдруг он оставил какой-нибудь намек именно в вашем подвале?
«Намек… ну да, — пронеслось в моей голове. — Ничего себе намек…»
— Ну, не знаю… — Шломин механическими движениями гладила свою болонку. — Вообще-то подвал заперт, а ключ у Арье. Так-то туда уже годами никто заходит…
— А другой ключ, Шломин? — ласково подсказала я. — У вас ведь есть дубликат, правда? Где-нибудь на кухне, в выдвижном ящичке… или наверху в комоде.
Хозяйка наклонила голову, словно вслушиваясь в едва различимый голос своей памяти.
— На кухне. Должен быть на кухне.
Она поднялась, не забыв при этом принести потревоженной Жаклин свои глубочайшие извинения, которые, впрочем, были возмущенно отвергнуты болонкой. Втроем мы прошли на кухню, где на прохладном мраморе дремали несколько мелких шавок, а уже знакомый мне ризеншнауцер гипнотизировал холодильник.
— Наверное, здесь…
Шломин выдвинула ящик и, немного в нем покопавшись, достала связку ключей.
— Вот… — она протянула мне связку. — Один из этих. Только не спрашивайте, какой — не знаю. Деточка, вы уверены, что вам это надо?
Я молча взяла связку. Уверена ли я… — хороший вопрос! Уверена ли я, что хочу закончить текст — сейчас, когда впервые в жизни вплотную подошла к его полному завершению? Мое спокойствие внезапно исчезло — испарилось, улетело, как сорванная ветром занавеска. На трясущихся ногах я вышла во двор. Не знаю, чего я боялась больше в тот момент — своей правоты или своей ошибки? Откуда, в конце концов, такая уверенность, что Арье Йосеф окажется в подвале? — Из того лишь, что это место подходит лучше остальных?
Да, из-за этого. Как сказала Шломин, в подвал уже годами никто заходит. О странной дружбе Арье Йосефа с собачницей не известно никому — факт, что ни полиция, ни Вагнер не приходили сюда с вопросами. Дверь заперта, отдушины наглухо заделаны. Снаружи невозможно услышать одинокий выстрел, а из дома… — всегда можно дождаться, пока хозяйка уедет на прогулку. А потом… потом запах псины надежно прикроет любую вонь — даже если она просочится наружу. Если Арье Йосеф хотел спрятать свой труп — а он непременно хотел этого, чтобы не причинять дочери лишней боли — то трудно было найти лучшее место.
